Стихотворения и поэмы

Заболоцкий Николай Алексеевич

«Разве ты объяснишь мне — откуда…»

Разве ты объяснишь мне — откуда Эти странные образы дум? Отвлеки мою волю от чуда, Обреки на бездействие ум. Я боюсь, что наступит мгновенье, И, не зная дороги к словам, Мысль, возникшая в муках творенья, Разорвет мою грудь пополам. Промышляя искусством на свете, Услаждая слепые умы, Словно малые глупые дети, Веселимся над пропастью мы. Но лишь только черед наступает, Обожженные крылья влача, Мотылек у свечи умирает, Чтобы вечно пылала свеча! 1957 или 1958

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

В полумраке увяданья Развернулась, как дуга, Вкруг бревенчатого зданья Копьеносная тайга. День в лесу горяч и долог, Пахнет струганым бревном. В одиночестве геолог Буйно пляшет за окном. Он сегодня в лихорадке Открывателя наук. На него дивится с грядки Ошалевший бурундук. Смотрит зверь на чародея, Как, от мира вдалеке, Он, собою не владея, Пляшет с камешком в руке. Поздно вечером с разведки Возвратится весь отряд, Накомарники и сетки Снова в кучу полетят. Семь здоровых юных глоток Боевой испустят клич И

пойдут таскать из лодок Неощипанную дичь. Загорелые, как черти, С картузами набекрень,— Им теперь до самой смерти Не забыть счастливый день. 1958

ГЕНЕРАЛЬСКАЯ ДАЧА

В Переделкине дача стояла, В даче жил старичок генерал, В перстеньке у того генерала Незатейливый камень сверкал. В дымных сумерках небо ночное, Генерал у окошка сидит, На колечко свое золотое, Усмехаясь, подолгу глядит. Вот уж первые капли упали, Замолчали в кустах соловьи. Вспоминаются курские дали, Затяжные ночные бои. Вспоминается та, что, прощаясь, Не сказала ни слова в упрек, Но, сквозь слезы ему улыбаясь, С пальца этот сняла перстенек. «Ты уедешь, — сказала майору, — Может быть, повстречаешься с той, Для которой окажется впору Перстенек незатейливый мой. Ты подаришь ей это колечко, Мой горячий, мой белый опал, Позабудешь, кого у крылечка, Как безумный, всю ночь целовал. Отсияют и высохнут росы, Отпылают и стихнут бои, И не вспомнишь ты черные косы, Эти черные косы мои!» Говорила — как в воду глядела, Что сказала — и вправду сбылось, Только той, что колечко надела, До сих пор для него не нашлось. Отсияли и высохли росы, Отпылали и стихли бои, Позабылись и черные косы, И отпели в кустах соловьи. Старый китель с утра разутюжен, Серебрится в висках седина, Ждет в столовой нетронутый ужин С непочатой бутылкой вина. Что прошло — то навеки пропало, Что пропало — навек потерял… В Переделкине дача стояла, В даче жил старичок генерал. 1958

НА ВОКЗАЛЕ

В железном сумеречном зале, Глотая паровозный дым, Сидит Мадонна на вокзале С ребенком маленьким своим. Вокруг нее кульки, баулы, Дорожной жизни суета. В блестящих бляхах вельзевулы Тележку гонят в ворота. На башне радио играет, Гудок за окнами гудит, И лишь она одна не знает, Который час она сидит. Который час ребенка держит, Который час! Который час! Который час и дым и скрежет С полузакрытых гонит глаз. И сколько дней еще придется — О, сколько дней! О, сколько дней! Терпеть, пока не улыбнется Дитя у матери своей! Над черной линией портала Висит вечерняя звезда. Несутся с Курского вокзала По всей вселенной поезда. Летят сквозь топи и туманы, Сквозь перелески и пески, И бьют им бездны в барабаны, И рвут их пламя на куски. И лишь на бедной той скамейке, Превозмогая боль и страх, Мадонна в шубке из цигейки Молчит с ребенком на руках. 1958

ЖЕЛЕЗНАЯ СТАРУХА

«У меня железная старуха,— Говорил за ужином кузнец. — Только выпьешь — глядь, и оплеуха, Мне ж обидно это наконец». После бани дочиста промытый, Был он черен, страшен и космат, Колченогий, оспою изрытый, Из-под Курска раненый солдат. «Ведь у бабы только ферма птичья, У меня же — господи ты мой! Что ни дай — справляю без различья, Возвращаюсь за полночь домой!» Тут у брата кончилась сивуха, И кузнец качнулся у стола, И, нахмурясь, крикнул: «Эй, старуха! Аль забыла курского орла?» И метнулась старая из сенец, Полушубок вынесла орлу, И большой обиженный младенец Потащился с нею по селу. Тут ему и небо не светило, Только звезды сыпало на снег, Точно впрямь счастливцу говорило: «Мне б такую, милый человек!» 1958

ИСЦЕЛЕНИЕ ИЛЬИ МУРОМЦА

Как во городе славном во Муроме. Как во том ли селе Карачарове Жил крестьянин достатка исправного. По прозванью Иван Тимофеевич. Дал господь ему сына единого, Дал единого сына любимого. Хоть и люб был Илья отцу-матери, Да здоровьем Илейка не выдался. Вот подрос Илья, стал пяти годов, А на ножки Илья не становится. Вот уж стал Илья десяти годов, А с лежанки Илья не поднимется. Вот уж стал Илья двадцати годов — Целый день с печи не слезает он. А как стал Илья тридцати годов, Так и ждать перестал исцеления. Закручинились крепко родители. Думу думают, приговаривают: «Ох ты, чадушко наше убогое, Ты убогое чадо, безногое! Не помощник отцу ты во старости. Не заступник ты матери в бедности. Приберет нас бог, ты беды хлебнешь. Не поешь, не попьешь, на печи помрешь». Раз пошел Иван Тимофеевич Со старухою в поле крестьянствовать. Взял он на руки сына любимого, Посадил его на печь высокую «Ты сиди, сынок, дотемна сиди, Дотемна сиди, за избой гляди, А начнешь слезать — не удержишься, Упадешь, разобьешься до смерти». Вот ушел Иван Тимофеевич Со старухою в поле крестьянствовать. Удалец Илья на печи сидит, На печи сидит, за избой глядит. В ту пору мимо города Мурома, Да того ли села Карачарова Шли калики домой перехожие, Перехожие калики, переброжие. Собирались калики под окнами. Становились они во единый круг, Клюки-посохи в землю потыкали, Подорожные сумки повесили, Да вскричали они зычным голосом: «Уж ты гой еси, чадо единое, Ты единое чадо любимое, Сотвори-ка ты нам подаяние, Поднеси ты нам пива из погреба, Ты напой нас, калик, крепкой брагою!» Отвечает Илья свет Иванович: «Я и рад бы вам дать подаяние, Рад бы дать я вам пива из погреба, Напоить вас, калик, крепкой брагою — Да уж тридцать лет, как я сиднем сижу, Как я сиднем сижу, за избой гляжу. Мне ни с печки слезть, мне ни ковш достать, Мне ни ковш достать, вам испить подать!» Говорят калики перехожие: «Уж ты гой еси, Илья свет Иванович! Про твое про злосчастье нам ведомо, Про твои про заботы рассказано. Растяни ты свои крепки жилочки Да расправь ты свои белы косточки, Слезь ты с печки долой да притопни ногой, Перехожих калик пивом-брагой напой!» Растянул тут Илья крепки жилочки, Да расправил свои белы косточки. Спрыгнул с печки на ножки он резвые Да и в погреб пошел, словно век ходил. Нацедил он там пива домашнего, Как просили калики перехожие, Подал чашу с великою радостью, Поклонился гостям до сырой земли. Вот испили калики пива сладкого, Допивать Илейке оставили. «Ты испей, Илья, да поведай нам, Каково в себе чуешь здоровьице?» Отвечает

Илья свет Иванович: «Чую, стал я теперь будто здрав совсем». Говорят калики перехожие: «Ты другую нам чашу нацеди, Илья». Их Илья свет Иванович послушался. Снова он нацедил пива сладкого. Отпивали они пива сладкого, Оставляли полчаши, приговаривали: «Допивай, Илья, да поведай нам, Ты какую в себе чуешь силушку?» Разгорелось у Ильи сердце буйное, Распотелось у Ильи тело белое: «Чую силушку в себе я великую! Кабы было кольцо во сырой земле, Ухватил бы кольцо я одной рукой, Повернул бы вокруг землю-матушку». Говорят калики перехожие: «Многовато у тебя стало силушки. Не сносить тебя мать-сырой-земле! Нацеди-ка, Илья, чашу в третий раз». Их Илья свет Иванович послушался, В третий раз нацедил пива сладкого. Отпивали они пива сладкого, Чуть Илейке оставили на донышке: «Допивай, Илья, да поведай нам, Какова у тебя стала силушка?» Отвечает Илья свет Иванович: «Вполовину ее поубавилось». Говорят калики перехожие: «Ты купи, Илья, жеребеночка, Станови его в сруб на три месяца Да корми его пшеницей белояровой. Пусть в трех росах конь покатается, По зеленым лугам поваляется,— Он послужит тебе верой-правдою. Он потопчет всю силу неверную, Своему он поможет хозяину». Говорят калики перехожие: «Ты достань себе латы богатырские, Меч булатный да палицу тяжелую, Да коню кипарисное седелышко. Поезжай ты, Илья, во чисто поле, Смерть тебе в чистом поле не писана. Совершишь ты дела богатырские, Всей Руси нашей будешь защитником!» И, сказав Илье таковы слова, Потерялись калики перехожие… Тут пошел Илья во чисто поле, Видит: спят, почивают родители. Притомились они, приумаялись, А дубье-колодье не повырубили. Расходилась в Илье сила буйная, Всё дубье-колодье он повырубил, Корневища из пала повытаскал, В речку быструю с пашни повыгрузил. Пробудились к полудню родители, Испугались, глазам не поверили: Что в неделю всем домом не сделаешь, То прикончил Илья за единый мах! А Илья купил жеребеночка, Становил его в сруб на три месяца, В трех он росах коня повыкатывал Да пшеницей кормил белояровой. Стал поигрывать конь да поплясывать, Гривой шелковой стал он потряхивать, Стал проситься конь во чисто поле Показать свою силу буйную. Тут взнуздал коня Илья Муромец, Сам облатился, обкольчужился, Взял он в руки булатную палицу, Опоясался дорогим мечом. То не дуб сырой к земле клонится, К земле клонится, расстилается — Расстилается сын перед батюшкой, Просит отчего благословения: «Уж ты гой еси, родный батюшка, Государыня родна матушка, Отпустите меня в стольный Киев-град, Послужить Руси верой-правдою, Постоять в бою за крестьянский люд!»

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

ВСТУПЛЕНИЕ

Не пора ль нам, братия, начать О походе Игоревом слово, Чтоб старинной речью рассказать Про деянья князя удалого? А воспеть нам, братия, его — В похвалу трудам его и ранам — По былинам времени сего. Не гоняясь в песне за Бояном. Тот Боян, исполнен дивных сил, Приступая к вещему напеву, Серым волком по полю кружил, Как орел, под облаком парил, Растекался мыслию по древу. Жил он в громе дедовских побед, Знал немало подвигов и схваток, И на стадо лебедей чуть свет Выпускал он соколов десяток. И, встречая в воздухе врага, Начинали соколы расправу, И взлетала лебедь в облака, И трубила славу Ярославу. Пела древний киевский престол. Поединок славила старинный, Где Мстислав Редедю заколол Перед всей косожскою дружиной, И Роману Красному хвалу Пела лебедь, падая во мглу. Но не десять соколов пускал Наш Боян, но, вспомнив дни былые, Вещие персты он подымал И на струны возлагал живые, — Вздрагивали струны, трепетали, Сами князям славу рокотали. Мы же по иному замышленью Эту повесть о године бед Со времен Владимира кияженья Доведем до Игоревых лет И прославим Игоря, который, Напрягая разум; полный сил, Мужество избрал себе опорой, Ратным духом сердце поострил И повел полки родного края, Половецким землям угрожая. О Боян, старинный соловей! Приступая к вещему напеву, Если б ты о битвах наших дней Пел, скача по мысленному древу; Если б ты, взлетев под облака, Нашу славу с дедовскою славой Сочетал на долгие века, Чтоб прославить сына Святослава; Если б ты Траяновой тропой Средь полей помчался и курганов, — Так бы ныне был воспет тобой Игорь-князь, могучий внук Траянов: «То не буря соколов несет За поля широкие и долы, То не стаи галочьи летят К Дону на великие просторы!» Или так воспеть тебе, Боян, Внук Велесов, наш военный стан: «За Сулою кони ржут, Слава в Киеве звенит, В Новеграде трубы громкие трубят, Во Путивле стяги бранные стоят!»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Игорь-князь с могучею дружиной Мила брата Всеволода ждет. Молвит буй-тур Всеволод: «Единый Ты мне брат, мой Игорь, и оплот! Дети Святослава мы с тобою, Так седлай же борзых коней, брат! А мои, давно готовы к бою, Возле Курска под седлом стоят».

2

А куряне славные — Витязи исправные: Родились под трубами, Росли под шеломами, Выросли, как воины, С конца копья вскормлены. Все пути им ведомы, Все яруги знаемы, Луки их натянуты, Колчаны отворены, Сабли их наточены, Шеломы позолочены. Сами скачут по полю волками И, всегда готовые к борьбе, Добывают острыми мечами Князю — славы, почестей — себе!

3

Но, взглянув на солнце в этот день. Подивился Игорь на светило: Середь бела дня ночная тень Ополченья русские покрыла. И не зная, что сулит судьбина, Князь промолвил: «Братья и дружина! Лучше быть убиту от мечей, Чем от рук поганых полонену! Сядем, братья, на лихих коней Да посмотрим синего мы Дону!» Вспала князю эта мысль на ум — Искусить неведомого края, И сказал он, полон ратных дум, Знаменьем небес пренебрегая: «Копие хочу я преломить В половецком поле незнакомом, С вами, братья, голову сложить Либо Дону зачерпнуть шеломом!»

4

Игорь-князь во злат стремень вступает, В чистое он поле выезжает. Солнце тьмою путь ему закрыло, Ночь грозою птиц перебудила, Свист зверей несется, полон гнева, Кличет Див над ним с вершины древа, Кличет Див, как половец в дозоре, За Сулу, на Сурож, на Поморье, Корсуню и всей округе ханской, И тебе, болван тмутороканский!

5

И бегут, заслышав о набеге, Половцы сквозь степи и яруги, И скрипят их старые телеги, Голосят, как лебеди в испуге. Игорь к Дону движется с полками, А беда несется вслед за ним: Птицы, поднимаясь над дубами. Реют с криком жалобным своим, По оврагам волки завывают, Крик орлов доносится из мглы — Знать, на кости русские скликают Зверя кровожадные орлы; На щиты червленые лисица Дико брешет в сумраке ночном… О Русская земля! Ты уже за холмом.