Стихотворения и поэмы

Сосюра Владимир Николаевич

1947–1964

189. «Песня моя, песня, сколько в сердце счастья!..»

Песня моя, песня, сколько в сердце счастья! В синеве прозрачной облака легки. Отлетело горе, темнота, ненастье — отразилось небо в зеркале реки. Песня моя, песня, ты даруй мне силу воспевать могучих, смелых, молодых, разметавших тучи, тьму, что нас томила, отогнавших бури от полей родных. Их пути-дороги памятны, как чудо, по кровавым кручам им пришлось шагать. Я строкою каждой, каждым словом буду воспевать их, славить, к сердцу прижимать. Вы врага разбили, отогнали беды, и земля сияет в солнечных лучах. Вас,

питомцы славы, вас, сыны Победы, берегу я в сердце. Вам — сиять в веках! 17 января 1947

190. «Мне мечта шепнула… Вслед за зимним сном…»

Мне мечта шепнула… Вслед за зимним сном пролетит касатка над моим окном. Пролетит касатка. Счастье нам суля, журавли крылами осенят поля, и забьется сладко сердце у меня, как родник, что плещет, серебром звеня. На полях не станет пятен снеговых, расцветут фиалки вновь в глазах твоих. Пусть с весной сольются все мечты мои, и в душе о счастье грянут соловьи, и вернется радость, свет вокруг струя, как моя Украйна, радуга моя! 29 января 1947

191. «Твори, всегда твори, — пускай летят мгновенья…»

Твори, всегда твори, — пускай летят мгновенья, пускай, как шумный лес, рокочут города. Во имя Родины, во имя возрожденья твори, твори всегда! Развеяна навек штыками туча злая, и золотом весны одета наша высь! Ты — молотом звеня, а ты — стихи слагая, трудись, всегда трудись! В земных пластах шахтер, ученый в кабинете, приблизьте к нам приход сверкающей зари! И в сумраке ночей, и в ярком полдня свете — твори, всегда твори! 1 февраля 1947

192. ДУБ

Качая вершиной косматой, задумался дуб на заре. Не зажил след пули проклятой в сухой, заскорузлой коре. Припомнил он осень, туманы и запахи мокрой земли, когда палачи партизана сюда на расстрел привели. Потрескались губы от муки, и чуб завился на ветру. Затекшие, потные руки ласкали сухую кору. И выстрела жаркое пламя прошло через голову в ствол… И ветками дуб, как руками, по лбу молодому провел. Задумался, смотрит косматый… Но хлынули соки со дна, не приняли пули проклятой — и пала, как желудь, она. И пала на борозды пашен. А в небе — летят облака… Вовеки на родине нашей не даст этот желудь ростка! И ветви у дуба от муки вздымаются в синь и в жару, как будто затекшие руки ласкают сухую кору. 1 июня 1947

193. «И вот пришел наш день победный…»

М. Ф. Рыльскому

И вот пришел наш день победный, но и сегодня помнишь ты, как горек был тот час рассветный, как выли бомбы с высоты. Какое горе мы узнали, как были наши дни темны, когда наш Киев покидали, на запад отступая, мы. Но к счастью вновь открыты двери, прошла страда лихих невзгод… Не побеждают — без потери. Без горя радость не живет. 2 июня 1947

194. «Мой шаг — он в шагах миллионов звучит…»

Мой шаг — он в шагах миллионов звучит, и в хоре согласном мой голос летит, мой молот средь тысячи молотов бьет, в дыханье народа — дыханье мое. И мне, как другим, ароматы цветов, и

светлое солнце, и дали веков. Я слит с моим домом — народом родным — любовью горячей, дыханьем моим. 8 июня 1947

195. «Мне любо золотое лето…»

Мне любо золотое лето, и даль, и зорек синева, когда, колдуя до рассвета, мне о любви шумит листва; когда простерта ночь над нами, и счастье с горем скрыты мглой, и бродит месяц над домами, как в древних латах часовой; когда спадает пыль дневная, и воздух пьется, как вино, и входит вечность заревая в мое раскрытое окно. 1947

196. «Над шахтами небо в клубящемся дыме…»

Над шахтами небо в клубящемся дыме, в зарницах огрей заводских. Давно о тебе я, Донец мой любимый, стихов не слагал голубых. Открыли зари золотые ворота мы в битве за счастье свое, и вот из пожарищ моя Третья Рота в труде величавом встает. Всё так же гудок свою песню заводит, как нашим победам салют, всё те же друзья, направляясь к заводу, по улице Красной идут. В махорочном дыме я вижу, я чую весны драгоценной разбег: я вижу конторку свою проходную, следами утоптанный снег, родными следами… И след тот остался — к чугунке, с горы, на пустырь, где я малышом на салазках катался сквозь снега колючую стынь. И станция та, и вагоны, вагоны, и стук неустанный колес; и ясный мой взгляд словно в мареве тонет, — там жил, там любил я, там рос. 1947

197. «Зазеленели вновь каштаны…»

Зазеленели вновь каштаны, и в птичьем щебете кругом звучит мотив зари румяной за голубым моим окном. Душа — как щебет соловьиный. Вот новый дом. Под шум машин, деревьев перегнав вершины, он вырастает из руин. Руины… вся в крови, казалось, земля навеки сожжена. Я часто, сдерживая жалость, глядел из своего окна… Но люди с зорким, смелым взглядом пришли: кирпич за кирпичом кладут, ровняют ряд за рядом, из праха поднимают дом. Я видел жест их четкий, жесткий, и взор их верою сиял, когда их пиджаки в известке луч солнца нежно целовал. Живет их образ неугасный, как песня, вечен и един. Прославим тех, чей труд прекрасный жизнь подымает из руин! 1947

198. ТЕРРИКОНЫ

И поля, и мосты, и вагоны, и протяжная песня — слышней… Терриконы мои, терриконы, пирамиды донецких степей! Где земля заждалась возрожденья, где лишь дикие травы цвели, неустанным трудом поколенья вас под самое небо взнесли. В ваших недрах, темнея угрюмо, закипала глухая гроза: здесь шахтерские горькие думы, подневольная, злая слеза. Это — в прошлом… А выше, над кручей, словно знамя летя в небеса, наш порыв, боевой и кипучий, наших вольных людей голоса! Мы ступаем вперед непреклонно, и опять они в песне моей — терриконы мои, терриконы, пирамиды донецких степей. И стоите вы друг возле друга, молчаливая, строгая рать… Малышом собирал я здесь уголь, чтобы — взрослым — напевы сбирать. 1947