Стихотворения и поэмы

Пастернак Борис Леонидович

Осень

Ты распугал моих товарок, Октябрь, ты страху задал им, Не стало астр на тротуарах, И страшно ставней мостовым. Со снегом в кулачке, чахотка Рукой хватается за грудь. Ей надо, видишь ли, находку В обрывок легких завернуть. А ты глядишь? Беги, преследуй, Держи ее - и не добром, Так силой - отыми браслеты, Завещанные сентябрем.

Перелет

А над обрывом, стих, твоя опешит Зарвавшаяся страстность муравья, Когда поймешь, чем море отмель крешет, Поскальзываясь, шаркая, ревя. Обязанность одна на урагане: Перебивать за поворотом грусть И сразу перехватывать дыханье, И кажется, ее нетрудно блюсть. Беги же вниз, как этот спуск ни скользок Где дачницыно щелкает белье, И ты поймешь, как мало было пользы В преследованьи рифмой форм ее. Не осмотрясь и времени не выбрав И поглощенный полностью собой, Нечаянно, но с фырканьем всех фибров Летит в объятья женщины прибой. Где

грудь, где руки брызгавшейся рыбки? До лодок доплеснулся жидкий лед. Прибой и землю обдал по ошибке... Такому счастью имя - перелет.

Стихи для детей

Карусель

Листья кленов шелестели, Был чудесный летний день. Летним утром из постели Никому вставать не лень. Бутербродов насовали, Яблок, хлеба каравай. Только станцию назвали, Сразу тронулся трамвай. У заставы пересели Всей ватагой на другой. В отдаленьи карусели Забелели за рекой. И душистой повиликой, Выше пояса в коврах, Все от мала до велика Сыпем кубарем в овраг. За оврагом на площадке Флаги, игры для ребят, Деревянные лошадки Скачут, пыли не клубят. Черногривых, длиннохвостых Челки, гривы и хвосты С полу подняло на воздух, Опускает с высоты. С каждым кругом тише, тише, Тише, тише, тише, стоп. Эти вихри скрыты в крыше, Посредине крыши - столб. Круг из прутьев растопыря, Гнется карусель от гирь. Карусели в тягость гири, Парусину тянет вширь. Точно вышли из токарни, Под пинками детворы Кони щелкают шикарней, Чем крокетные шары. За машиной на полянке Лущит семечки толпа. На мужчине при шарманке Колокольчатый колпак. Он трясет, как дождик банный, Побрякушек бахромой, Колотушкой барабанной, Ручкой, ножкою хромой. Как пойдет колодкой дергать, Щиколоткою греметь, Лопается от восторга, Со смеху трясется медь. Он, как лошадь на пристяжке, Изогнувшись в три дуги, Бьет в ладоши и костяшки, Мнется на ногу с ноги. Погружая в день бездонный Кудри, гривы, кружева, Тонут кони, и фестоны, И колясок кузова. И навстречу каруселям Мчатся, на руки берут Зараженные весельем Слева роща, справа пруд. С перепутья к этим прутьям Поворот довольно крут, Детям радость, встретим - крутим, Слева - роща, справа - пруд. Пропадут - и снова целы, Пронесутся - снова тут, То и дело, то и дело Слева роща, справа пруд. Эти вихри скрыты в крыше, Посредине крыши - столб. С каждым кругом тише, тише, Тише, тише, тише, стоп!

1924

Зверинец

Зверинец расположен в парке. Протягиваем контрамарки. Входную арку окружа, Стоят у кассы сторожа. Но вот ворота в форме грота. Показываясь с поворота Из-за известняковых груд, Под ветром серебрится пруд. Он пробран весь насквозь особым Неосязаемым ознобом. Далекое рычанье пум Сливается в нестройный шум. Рычанье катится по парку, И небу делается жарко, Но нет ни облачка в виду В зоологическом саду. Как добродушные соседи, С детьми беседуют медведи, И плиты гулкие глушат Босые пятки медвежат. Бегом по изразцовым сходням Спускаются в одном исподнем Медведи белые втроем В один семейный водоем. Они ревут, плещась и моясь. Штанов в воде не держит пояс, Но в стирке никакой отвар Неймет косматых шаровар. Пред тем как гадить, покосится И пол обнюхает лисица. На лязг и щелканье замков Похоже лясканье волков. Они от алчности поджары, Глаза полны сухого жара, - Волчицу злит, когда трунят Над внешностью ее щенят. Не останавливаясь, львица Вымеривает половицу, За поворотом поворот, Взад и вперед, взад и вперед. Прикосновенье прутьев к морде Ее гоняет, как на корде; За ней плывет взад и вперед Стержней железных переплет. И той же проволки мельканье Гоняет барса на аркане, И тот же брусяной барьер Приводит в бешенство пантер. Благовоспитаннее дамы Подходит, приседая, лама, Плюет в глаза и сгоряча Дает нежданно стрекача. На этот взрыв тупой гордыни Грустя глядит корабль пустыни, - "на старших сдуру не плюют", Резонно думает верблюд. Под ним, как гребни, ходят люди. Он высится крутою грудью, Вздымаясь лодкою гребной Над человеческой волной. Как бабьи сарафаны, ярок Садок фазанов и цесарок. Здесь осыпается сусаль И блещут серебро и сталь. Здесь, в переливах жаркой сажи, В платке из черно-синей пряжи, Павлин, загадочный, как ночь, Подходит и отходит прочь. Вот он погас за голубятней, Вот вышел он, и необьятней Ночного неба темный хвост С фонтаном падающих звезд! Корытце прочь отодвигая, Закусывают попугаи И с отвращеньем чистят клюв, Едва скорлупку колупнув. Недаром от острот отборных И язычки, как кофе в зернах, Обуглены у какаду В зоологическом саду. Они с персидскою сиренью Соперничают в опереньи. Чем в птичнике, иным скорей Цвести среди оранжерей. Но вот любимец краснозадый Зоологического

сада, Безумьем тихим обуян, Осклабившийся павиан. То он канючит подаянья, Как подобает обезьяне, То утруждает кулачок Почесываньем скул и щек, То бегает кругом, как пудель, То на него находит удаль, И он, взлетев на всем скаку, Гимнастом виснет на суку. В лоханке с толстыми боками Гниет рассольник с потрохами. Нам говорят, что это - ил, А в иле - нильский крокодил. Не будь он совершенной крошкой, Он был бы пострашней немножко. Такой судьбе и сам не рад Несовершеннолетний гад. Кого-то по пути минуя, К кому-то подходя вплотную, Идем, встречая по стенам Дощечки с надписью: "К слонам". Как воз среди сенного склада, Стоит дремучая громада. Клыки ушли под потолок. На блоке вьется сена клок. Взметнувши с полу вихрь мякины, Повертывается махина И подает чуть-чуть назад Стропила, сено, блок и склад. Подошву сжал тяжелый обод, Грохочет цепь и ходит хобот, Таскаясь с шарком по плите, И пишет петли в высоте. И что-то тешется средь суши: Не то обшарпанные уши, Как два каретных кожуха, Не то соломы вороха. Пора домой. Какая жалость! А сколько див еще осталось! Мы осмотрели разве треть. Всего зараз не осмотреть. В последний раз в орлиный клекот Вливается трамвайный рокот, В последний раз трамваиный шум Сливается с рычаньем пум.

1924

Асееву

(надпись на книге "Сестра моя-жизнь")

Записки завсегдатая Трех четвертей четвертого, Когда не к людям - к статуям Рассвет сады повертывает, Когда ко всякой всячине Пути - куда туманнее, Чем к сердцу миг, охваченные Росою и вниманием. На памяти недавнего Рассвета свеж тот миг, Когда с зарей я сравнивал Бессилье наших книг. Когда живей запомнившись, Чем лесть, чем ложь, чем лед, Меня всех рифм беспомощность Взяла в свое щемло. Но странно, теми ж щемлами Был сжат до синяков Сок яблони, надломленной Ярмом особняков.

1924

Мороз

Над банями дымятся трубы И дыма белые бока У выхода в платки и шубы Запахивают облака. Весь жар души дворы вложили В сугробы, тропки и следки, И рвутся стужи сухожилья, И виснут виэга языки. Лучи стругают, вихри сверлят, И воздух, как пила, остер, И как мороженая стерлядь Пылка дорога, бел простор. Коньки, поленья, елки, миги, Огни, волненья, времена, И в вышине струной вязиги Загнувшаяся тишина.

1927

Когда смертельный треск сосны скрипучей

Когда смертельный треск сосны скрипучей Всей рощей погребает перегной, История, нерубленою пущей Иных дерев встаешь ты предо мной. Веками спит плетенье мелких нервов, Но раз в столетье или два и тут Стреляют дичь и ловят браконьеров И с топором порубщика ведут. Тогда, возней лозин глуша окрестность, Над чащей начинает возникать Служилая и страшная телесность, Медаль и деревяшка лесника. Трещат шаги комплекции солидной, И озаренный лес встает от дрем, Над ним плывет улыбка инвалида Мясистых щек китайским фонарем. Не радоваться нам, кричать бы на крик Мы заревом любуемся, а он, Он просто краской хвачен, как подагрик, И ярок тем, что мертв, как лампион.

Мгновенный снег, когда булыжник узрен

Мгновенный снег, когда булыжник узрен, Апрельский снег, оплошливый снежок! Резвись и тай,- земля как пончик в пудре, И рой огней - как лакомки ожог. Несись с небес, лишай деревья весу, Ерошь березы, швабрами шурша. Ценители не смыслят ни бельмеса, Враги уйдут, не взявши ни шиша. Ежеминутно можно глупость ляпнуть, Тогда прощай охулка и хвала! А ты, а ты, бессмертная внезапность, Еще какого выхода ждала? Ведь вот и в этом диком снеге летом Опять поэта оторопь и стать - И не всего ли подлиннее в этом? – Как знать?

Жизни ль мне хотелось слаще?

Жизни ль мне хотелось слаще? Нет, нисколько, я хотел Только вырваться из чащи Полуснов и полудел. Но откуда б взял я силы, Если б ночью сборов мне Целой жизни не вместило Сновиденье в ирпене? Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Серый день в сквозном проеме Незадернутых гардин. Хлопья лягут и увидят: Синь и солнце, тишь и гладь. Так и нам прощенье выйдет, Будем верить, жить и ждать.

1931

Будущее! Облака встрепанный бок

Будущее! Облака встрепанный бок! Шапка седая! Гроза молодая! Райское яблоко года, когда я Буду, как бог. Я уже пережил это. Я предал. Я это знаю. Я это отведал. Зоркое лето. Безоблачный зной. Жаркие папоротники. Ни звука. Муха не сядет. И зверь не сигнет. Птица не порхнет - палящее лето. Лист не шелохнет - и пальмы стеной. Папоротники и пальмы, и это Дерево. Это, корзины ранета Раненной тенью вонзенное в зной, Дерево девы и древо запрета. Это и пальмы стеною, и "Ну-ка, Что там, была не была, подойду-ка". Пальмы стеною и кто-то иной, Кто-то как сила, и жажда, и мука, Кто-то, как хохот и холод сквозной - По лбу и в волосы всей пятерней,- И утюгом по лужайке - гадюка. Синие линии пиний. Ни звука. Папоротники и пальмы стеной.