Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

В магдебургской тюрьме

В Семилетней войне потрясли мы Основание прусского трона. Давид Гурамишвили Ты не остался в стороне от брани: Вновь у Кюстрина обнажил ты меч И мчался первый в конном урагане,— Приказ был: войско прусское рассечь. В трясине твой скакун завяз внезапно, Но, яростью пылая боевой, Ты

бился, полный силы неослабной, Отваги дух вложил в клинок стальной. Ты воин был поистине бесстрашный, И, хоть гнедой твой конь потерян был, Ты дрался пеший в схватке рукопашной, Грузинского меча не посрамил. Ты звал: «Ко мне, гнедой! Ко мне, мой милый! И я тебя за Одер погоню! Россия нас поила и кормила, Дала нам меч, одела нас в броню!..» А на тебя пруссаки налетали, И был ты пеший против верховых, И мощь твою, как ветви, обломали, Лишили дуб ветвей его густых. И ты истому смертную изведал: Израненный, на берегу реки Лежал ты, и никто напиться не дал, Не протянул спасительной руки. И небу поручил свой дух суровый, И сердцем окрылился, как орел, И, словно бы тенистую дуброву, Прохладную обитель ты обрел. И ты прошелестел, как нива хлеба, Дождя бессонно ждущая в степи: «О мать моя! Из вечной чаши неба, Из чаши жизни грудь мне окропи!» И вот твою молитву оборвали, И подняли тебя, и понесли, И мир через решетку показали, И годы плена горькие пошли… * * * В холмах бесплодных Магдебург унылый Садов ветвями пыльными поник. Молитва на устах твоих застыла, Иссякли слезы, твой живой родник. Из крепости видна тебе пивная, Но там веселья не заметит взор. И лишь суровый, перемен не зная, Чернеет хмуро башнями собор. Плетутся клячи по дороге пыльной, Без седока повозку волоча. И скорбный вечер полн тоски бессильной Бойца в цепях, лишенного меча. И не спешит никто со снедью свежей К тебе в тюрьму. И вечер тих и глух, И меркнет день, зарею бледной брезжа, Как будто с телом расстается дух. Песком, мякиной хлеб тюремный полон. О голод! голод! — Родина вдали… Как пытка многодневная тяжел он. О, дайте же вкусить плодов земли! Он вспоминает: в Миргороде тесто В печи взбухает, рвет свои бока. И девушка, как

светлая невеста, В руках несет не хлебы — облака. И облака, как хлебы золотые, Смеясь, сияют ласково в окно. Меч предков защищал поля святые, И труженика пот питал зерно. Ты слышишь ржанье твоего гнедого? Но ты изранен, ты в плену навек… Так думал он. Из дум родилось слово, Могучее, горящее: побег! * * * И две зимы промчало время сонно, Два лета худосочных пронесло. Зима ковала ледяные троны, А лето серп отточенный несло! И видел пленник из окна: ненастье, И, жалости не зная, в жажде власти, Вдруг налетала на лето зима, Засыпав снегом ветви и дома. Очаг крылом косматым потушила, И бедняков заботой сокрушила, И птиц лететь заставила на юг, На каждый сук повесив снега вьюк. Тепло земное в глубь земли угнала, И ледяные розы изваяла, И, как разносчик леденцов, зима Обвешала сосульками дома! Когда же таянья свершилось чудо, — Примчался май, и все зимы сосуды Стеклянные безжалостно разбил, И теплым ветром всходы защитил. И радостное небо загремело. И под рукою мастера умелой Раскрыли почки влажные глаза, И пролетела первая гроза. И лето обновило лик природы, И нивой стали молодые всходы, И жимолость и липы расцвели И новой жизни славу вознесли. И плакал соловей, и, как бывало, Вновь украинка юная вставала Вдали и пела: «Весела весна»,— И из цветов плела венки она. * * * И рана пленника зарубцевалась, Но ведь и плен, как жернов, давит грудь. Тюремным стенам недоступна жалость, И сторож ночью не дает уснуть. Ты узник за решеткою железной. О, как прожить года в проклятой тьме? Как душат стены одиночки тесной… Нет, не привыкнешь ты к своей тюрьме! А сердце словно льдами оковалось, Но ключ поет горячий подо льдом… На Украине рукопись осталась, Написанная кровью и огнем. «О, не сожгли б слезами окропленный, Заветный свиток, житницу мою, Мой труд, живым глаголом наделенный! О жизнь! Я сохранить его молю!