Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

Плесень могил одевала рассветы. В небо глядел ты, неволей томимый. Был под землей ты и грезил, что где-то Лето и золото нивы родимой. Яму минуя, не слушая пеней Пленника, мимо шли дни и недели. Слезы твои на крылах песнопений К звездам высоким ночами летели. Вспыхнул костром ты в своем заточенье. Жаркие слезы катились ключами. Думы, надежды твои и сомненья К небу из

ямы взлетали, как пламя. Родины голос услышал ты скорбный: «Время отрадной жатвы вернется. Смерть лучше этой могилы позорной, — Встань же, мой светлый, выйди на солнце!» Вылез из ямы… От страха и счастья Птицей душа трепетала живая, Яма зияла раскрытою пастью, Кашлянул сторож, спросонок зевая. Щепотью пальцы сложил ты, как будто Хлеба взял крошку, перекрестился И по тропинке, змеившейся круто, В горы скользнул ты и в сумраке скрылся.

Беглец в пути

В пору жатвы горячую Был я схвачен лезгинами. Народное Ты брел устало в утреннем тумане, Клубился над ущельем знойный пар. Ты пить хотел. Ты вспомнил берег Ксани И тень прохладой веющих чинар. Как звонок утром жаворонок в небе! Как весел в поле крик перепелов! Жнецы поют в волнующемся хлебе, Кладут скирды тяжелые снопов. И ты томился жаждой в жнецком стане. Вставал во мгле багряной жаркий день. За полем вдалеке сверкала Ксани. От черных буков простиралась тень. С лица отерши пот платком широким, Ты к берегу беспечно зашагал. Оружие оставил над потоком И пересохшим ртом к воде припал. Но рыскавшие по лесу лезгины К тебе подкрались в тальнике густом. Схватили и связали в миг единый И рот заткнули потным кушаком. От пажити, где жатву не дожали Серпы кривые бедных поселян, От родника родного оторвали И за горы умчали в Дагестан. И вот ты, бывший жертвой хищной птицы, Бежишь; в горах погоня за тобой, И стон любимой, и снопы пшеницы, Увязанные ивовой корой…

Давид Гурамишвили под дождем

Буря затмила пути неисходные. Дождь затопил их в полуночной темени. Боже! Ты капля иль вервие водное? Древо спасения дай, не убей меня! Пенящаяся потоками бешеными, Бурная

ночь тебе стала прибежищем, Выла она, словно мать безутешная. Скрыться тебе от врагов было где ж еще? Ни деревца под скалистыми кручами. Долгие поиски были напрасны. Падал ты, ливня веревками скрученный. Видел я лик твой, и в муках прекрасный. Капля была то иль гроздь виноградная? Только за что, угнетенного горем, Ливень казнил тебя лютый? Как жадно я След твой искал по размытым нагорьям. Минут несчастья, но пусть не изменится Сердце, великой любовью не сытое. Ночь бы с тобой просидеть мне на мельнице, Полные ливня найти бы следы твои. Звал я, искал тебя долгие годы, В ночь погружался с горящей лучиной Там, где ты пел, златоуст непогоды, В шуме дождя над долиной пустынной. Горе блеснуло в кудрях твоих проседью. Перевязав песнопеньями раны, Грузии розу вернул ты пером своим, Схожую с вешней зарею багряной. Дождь ли шумит, или, полны печали, В песнях трепещут стихи белокустые? Книгу читая, горю, как свеча, я. Голос мой, странник, зовет тебя в Грузию.

Утерянный кусок

Дней двенадцать полз ты по ущелью, Прятался, заслышав лай собак. Камни были для тебя постелью, Одеялом — полуночный мрак. Жил ты диких яблонь скудным даром, Падал, смертной мукою объят… Ты во сне пришел к родным чинарам И в траве услышал писк цыплят. И проснулся. Как предвестье счастья, Дымно-алый наступал рассвет. Понял ты — умчались восвояси Хищники, твой потерявши след. Груду огурцов найдя дорогой, Радостный, к потоку ты сбежал. Мыл ты огурцы и славил бога… О, как много дней ты голодал! Вдруг — не чудо ль? — колокола пенье! Под зарей истаивала мгла, И над мглой, как райское виденье, Церковь белым голубем плыла. И когда, в забытом этом звуке Избавленья внемля языку, Ты воздел трепещущие руки,— Огурцы посыпались в реку. Снедь твою убогую умчала, Пожрала волна, как алчный враг. На устах молитва замолчала, Горькая молитва натощак. И, тоскуя, ты упал в бурьяне, Лег, младенца малого слабей. Что же колокол в рассветной рани Звал тебя к заутрене своей?