Стихотворения и поэмы

Чавчавадзе Илья Григорьевич

Поистине, почуял человек, Что он растет и борется по праву, Что породить обязан этот век Труда благословенную державу, Где ты воспрянешь с поднятым челом, Почуешь силы творческие снова И сам не будешь более рабом, И не возьмешь в рабы себе другого. Настанет день, и песнь твоей души — Песнь пахаря над истощенной нивой, Песнь пастуха, которая в глуши Пугает

нас печалью сиротливой, — Как светлый гимн раздастся над землей, И, позабыв последние невзгоды, Прославишь ты над пашней трудовой Священное дыхание свободы. И расцветут родимые поля, И пред тобой от края и до края Вздохнет освобожденная земля, Твой светлый гимн согласно повторяя.

15

Вот предо мной вельможа именитый. В каком довольстве пребывает он В то время, как собрат его забытый И голодом, и страхом удручен! Пожертвовать для слабого собою — Удел героев. В наш спесивый век Чужой не проникается бедою Гордынею объятый человек. Зачем ему творить добро народу, Коль сам живет он бедствием людей, Зачем чужую облегчать невзгоду, Коль счастлив он благодаря лишь ей? Вот и купец. Улыбки расточая, Торгует он, обманывая люд, Пусть брат его погибнет, голодая, — Он не моргнет и глазом, этот плут. Вот и попы. Как говорит преданье, Спаситель мира, к подвигу готов, Народное им вверил воспитанье, Они ж омыли руки от трудов! Где подлинно великое ученье Любви и правды? Предано забвенью! Где проповедь возвышенных идей, Чтобы воспрянул нищий и голодный? Где возвеститель правды всенародной Во имя блага родины моей?

16

Вот и Тбилиси. Горестью гонимый, Бродил я там, печальный и незримый, Прислушиваясь к шуму бытия. Передо мной крестьяне и князья, И старики, и женщины, и дети Шумели, проходя по мостовой. Внимательно я слушал эти речи, Но мысли не заметил в них живой. Клянусь высоким именем картвела,— Их жизнь — не жизнь и дело их — не дело! Они хлопочут, думают, живут, Ликуют, плачут, стонут и поют; Шум, говор, смех, а как посмотришь — рядом Унынье, скорбь и слезы льются градом. Но в мыслях их, и чувствах, и делах, В улыбках безмятежных и слезах Ни смысла нет, ни разума, ни веры, И все они — лжецы и лицемеры. Пустая

жизнь, почти небытие, Бесплодные печали и напасти! Однообразья мертвого ее Не оживляют подлинные страсти. Сегодня там похоже на вчера, Грядущее обманчиво и серо. Борьба во имя правды и добра Теперь, увы, не боле как химера. Там за подачку жалкую князей И стар и мал продать себя готовы, Сменили там на ржавые оковы Честь и свободу родины своей.

17

А вот и Мцхет — героев отчий дом, Великой жизни дивная гробница! Здесь древо жизни, славное в былом, Впервые стало радостно ветвиться. Его во славу прежних вольных дней Вспоило сердце древнего картвела, И радость, озарившая людей, Как светлый ключ, в груди у них звенела. Но там, где древо славное цвело, Страдания и раны исцеляя, Где ключ бессмертья, отгоняя зло, Хранил судьбу отеческого края, — Теперь не бьет источник тот живой, И древо жизни больше не ветвится. И сделалась деревнею простой Прославленная дедами столица. Иссякла жизнь, широкая, как мир, Обрушились высокие чертоги, Где был дворец — теперь стоит трактир Да бродят овцы, жалки и убоги.

18

Отчизна милая, жемчужина вселенной, О, сколько страшных бурь промчалось над тобой! Кто, сломленный в боях грозой иноплеменной, Сумел бы перенесть ужасный жребий твой? Кто смог бы перенесть тысячелетья боли, Борьбы неистовой — и не разбиться в прах? Кто смог бы пережить все ужасы неволи И отстоять себя в бесчисленных боях? Полки твоих сынов в сраженьях погибали, Две тысячи годин звенели их щиты, Но голову свою в унынье и печали Ни перед кем еще не преклоняла ты. Во имя двух святынь отважные иберы Боролись у твоих многострадальных стен,— Отчизну отстояв и не нарушив веры, Поистине за них всё отдали взамен.

19

Как может позабыть отважный твой питомец И рабство и позор тех беспросветных дней, Когда врата твои всесильный Македонец Поколебал в боях десницею своей? Он ненавидел нас, он презирал бесправный Талантливый народ. Но даже в лютый год Удержит ли страну тиран самодержавный, Который полюбить не в силах наш народ?