Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Забудешь или память сохранит:
В осенний час соседний мир поджечь
Я улетел в потоке леонид
[10]
.
1924
Сирены{15}
Опять вода идет на прибыль.
Плывет челнок мой, непричален.
И не поймешь: сирены, рыбы ль
Я вспомнил случай с рыбаками:
Услышали сирен ли, рыб ли,
Но с распростертыми руками
Метнулись за борт и погибли.
Такой конец неинтересен —
Идти ко дну, теряя разум.
Но видеть их, не слыша песен,
Доступно только водолазам.
Но ведь и эти водолазы
Не одинаковы, а разны:
Одни — ужасные пролазы,
Другие — вдохновенно праздны.
Один готов схватить сирену
Рукой, которая намокла,
Другой лишь поглядит смиренно
Сквозь затуманенные стекла.
А вот возьму сейчас разденусь
Да ринусь головою в воду:
Авось я никуда не денусь,
А плавать я умею сроду.
1924
"Наш путь в тайгу. И этот дальний путь…"{16}
Наш путь в тайгу. И этот дальний путь
Не верстами — столетьями я мерю.
Вооруженный, чувствую я жуть
И чувствую огромную потерю.
Давно исчезли за горбом земли
Завоевания столетий многих.
Лишь крестики часовенок убогих
Торчат кой-где, чтоб мы их не нашли.
Селенье. Крик младенцев и овец,
От смрада в избах прокисает пища.
Будь проклят тот сентиментальный лжец,
Что воспевал крестьянское жилище!
Я думаю о нем как о враге,
Я в клочья разодрал бы эту книгу.
Я человек — и никакой тайге
Вовек не сделать из меня шишигу
[11]
.
1925
О, знаю я, что постепенно
Твердь
[12]
снова станет голубой,
Студеная осядет пена
И дым подымет хвост трубой.
…Все магистрали и поселки
Тонули в бездне снеговой,
Когда возникли эти толки
О голом призраке. Впервой
Он появился на руинах
Старинных зданий, а потом
Он, для смятенья душ невинных,
В пространстве будто бы пустом
Ускорил шаг среди метели,
И все, кому являлся он,
Божились, что бредет без цели,
Простоволос и обнажен.
Но ведь и мы его встречали,
И согласись, что я и ты
Как будто и не замечали
Его ужасной наготы.
Кто он? Наследие ль военных
Жестоких лет, когда враги
Зимою раздевали пленных
И говорили им: "Беги!"
А может быть, безумец гордый,
С природою вступивший в бой
И подчинивший воле твердой
Морозы, равно как и зной?
К чему гадать! На горном кряже
Всё крепче ледник голубой.
Рождает всякие миражи
Зимы отчаянный прибой.
Но и в кипенье этом белом,
Сияньем снежным опален,
Я чувствую душой и телом:
Жив этот странник — Аполлон!
1925
Грусть{18}
Ночь. Чужой вокзал.
И настоящая грусть.
Только теперь я узнал,
Как за тебя боюсь.
Грусть, это — когда
Пресной станет вода,
Яблоки горчат,
Табачный дым как чад.
И как к затылку нож