Стихотворения и поэмы

Гулям Гафур

Перевод С. Северцева

МОЯ ПАРТИЯ

На рассвете постучало счастье в нашу дверь. И народ мой сон и дрему отряхнул от вежд и сказал себе: «Чем был ты, вспомни и проверь!» Дверь для гостя отворил он с тысячей надежд. Чтоб высоко наша слава к солнцу поднялась, чтоб мучениям извечным положить конец, чтоб навек исчезла хана и хакана власть, гнев святой мы раскалили в глубине сердец. .. Очаги готовы были ярко запылать, подметенные с рассвета, политы дворы, ждали знака мы, чтоб знамя красное поднять в час великой, долгожданной радостной поры. Долго той зари желанной Азия ждала, был на бой за жизнь и счастье каждый вдохновлен… В землю прежде наша слава втоптана была, небылью мы были в мире под ярмом времен. Руки нам вязали четки, шариат, Коран. До крови нас бил нагайкой белый падишах. Не смолкали стоны горя, кровь текла из ран, богател эмир на жалких, нищенских грошах. В каждой почке, в самой почве, в воздухе самом ожидание таилось, что настанет день, что рассветный, предвесенний гулко грянет гром, встанет солнце и разгонит тягостную тень. Ленин исстари, как солнце, жил в сердцах у нас — в вопрошающем движенье горестных бровей… Жил в груди отцов и братьев в предрассветный час, как заря, вставал всё выше, ярче и живей… Это — партия и Ленин словом и щитом оградили нас от черной, гибельной судьбы. Если б не великий Ленин — рухнул бы наш дом и культуры нашей древней пали бы столбы. От Пекина до Багдада через Хорасан мы шелка везли цветные. Знающий следит, как в былом — на удивленье европейских стран — радужным стеклом бухарским торговал Мадрид. Жив Абу Али ибн Сина в памяти врачей и еще тысячелетья, верно, будет жить. Беруни! Твое ученье — мудрости

ручей! Твой источник жизни внуков сможет напоить. Вспомни росписи Хорезма, вспомни Самарканд. Вспомни кладку стен узорных, сложенных навек, — в них любой кирпич — как будто золота талант. Здесь во всем — твой труд, твой гений, дух твой, человек! Улугбек — минувшей славы нашей торжество — дал нам звездные таблицы и пути планет. Но невежество отсекло голову его… И погас для нас надолго знанья чистый свет. И когда от нас в изгнанье уходил Фуркат, мы полой отерли слезы, молвили: «Прости!» Правду он другим народам был поведать рад… Но из плена мулл и ханов он не мог уйти. Нашу мощь они пригнули, как лозу, к земле, но великая на помощь партия пришла, и увидели мы солнце — жившие во мгле… И заря свободы нашей светлая взошла. Счастлив я, что ты, родная партия моя, мне торжественно вручила красный партбилет! Голос Ленина я слышал — этим счастлив я. Книга Ленина со мною как бессмертный свет. На рассвете постучало счастье в нашу дверь. Мы поднос, лепешек полный. поднесли гостям. Говорили: «В братской дружбе жить нам век теперь!» Обнимались, целовались, радуясь друзьям. Разве наш сегодня пловом славен дастархан? Это луч любви и ласки дом наш озарил! Ленин проложил дорогу сам к сердцам дехкан, сел за стол у нас, лепешку с нами преломил. Словно солнце, на пастушьих старых курпачах, как родной, сидел он с нами, пищу нашу ел, пил кумыс, шутил, смеялся… и в его речах, ясных, мудрых и спокойных, небосклон светлел. «Ну, пора вставать!» — сказал он. Все мы поднялись И пошли за ним, любимым, шаг за шагом вслед. Свергли ханов и хаканов. И за труд взялись. И зажгли неугасимый над землею свет. Гром «Интернационала» старину потряс… Ленин шел в строю рабочем, Ленин с нами пел. Вот тогда, в тысячелетья — в жизни первый раз — звучный голос нашей правды в мире прозвенел! Мы Республикой Советов много лет назад крепко стали, крепко взяли знамя, как зарю. Всем, что дорого, клянусь я, друг, соратник, брат: навсегда народ узбекский верен Октябрю! 1957

Перевод В Державина

ШКОЛЬНАЯ ВЕСНА

В небеса с утра взвиваются щеглы, журавли летят на север тут и там, все холмы на зелень яркую щедры, стригунки, резвясь, гоняют по холмам. Вечер. Ласковое блеянье ягнят… Снова мир весенней радостью объят. На цветке сидит мохнатая пчела, муравей травинку в кучу поволок — муравьиная бригада начала кладовые и амбары строить впрок. Соль земли и кровь отцовская — в моей, руки тянутся к земле — спасибо ей! Пусть участок школьный мал, но он не мал, чтобы землю научиться понимать, как впервые просто сердцем понимал, что с твоих любимых губ слетело, мать. Пусть мы сами — стригунки еще с тобой, это — первое крещенье, первый бой. Эту землю, ее щедрость, ее грусть, и привычки, и обычаи ее мы, как азбуку, заучим наизусть, чтоб найти на ней заветное, свое. В эту пору даже стыдно отдыхать, время пахоты. Научимся пахать! Мы — дехкане, поколения дехкан за спиной у нас, за далями годов, и отцами нам наказ великий дан: не жалеть для дела сердца и трудов! Мы — садовники. Живой листок любой, как страницы книг, мы сбережем с тобой. Теплый ветер веет… Вей, весенний, вей! Как звонки ручьев искристых голоса! И не зря взмывает, как бумажный змей, мое сердце в голубые небеса! Всё посеяно в полях. Ну, солнце, жарь! Спит младенцем в колыбели урожай. 1957

Перевод Р. Казаковой

НАМАНГАН

У стариков и молодых, чуть речь зайдет про Наманган, как будто сладость с языка медвяная течет. Особенное солнце здесь, чудесней нет на свете стран, румянец нежный на щеках не вянет круглый год. Кто захотел набраться сил, сюда весною приезжай, хоть ненадолго позабудь заботы и труды. В себя влюбляет с первых дней благословенный этот край — его долины, гребни гор, тенистые сады. Твою усталость и печаль смывает свежести поток, как будто с зеркала души смывается налет. Ах, наманганские сады! Здесь воздуха любой глоток рождает юношеский пыл и бодрость придает. Жизнь не купить и не продать, она уходит с каждым днем, а здесь — живи себе, живи, пока не надоест. Душа, как чаша, до краев нальется солнечным вином, слов не найдется передать всю прелесть этих мест! Здесь воздух чист, всегда душист и золотист, как свежий мед, а воды глубоки, ясны, как думы Навои. Нет, то не ворот рвет Меджнун и не певец Машраб поет, — то, скалы тесные прорвав, поют в горах ручьи. Кто хочет наяву найти источник юности и сил, пусть отправляется в Чартак — к целебным родникам, и горечь, что за сорок лет в своей душе ты накопил, исчезнет с первого же дня и растворится там. Как ты приветлив, Наманган, земли укромный уголок, благословенный климат твой ни в чем не упрекнуть, и странник, весь огромный мир прошедший вдоль и поперек, наверно, счастлив будет здесь окончить долгий путь. Но солнце, воздух и вода тогда лишь цену обретут, когда хозяин-человек в цветущий мир придет, а счастлив будешь, лишь когда и жизнь твоя, и труд не для тебя — для всех людей приносят добрый плод. Да, мы живем в прекрасный век! Плодами радостных трудов украшен Родины моей обильный дастархан, и в ожерелии страны средь яхонтов и жемчугов бесценным перлом ты горишь, любимый Наманган. Всё сказочней из года в год тебе цвести и зеленеть, благоухая в чаше гор, как сладостный шербет. Слагая оду в честь твою, хочу я полной грудью петь, как в золотые дни любви, как в восемнадцать лет. Чтоб садоводам петь хвалу, их удивительным трудам, гранатовое деревцо я в сердце посажу. Инжиру, персикам, айве — твоим бесчисленным плодам — я тоже гимн сложить хочу, да слов не нахожу. Уже не раз я объезжал твои красавцы кишлаки, смотрел, как трудятся, живут хозяева полей. О жизни будущей творцы, мои друзья и земляки, я ваши имена вписал в тетрадь души моей. Чудесна жизнь, прекрасен век! Бурлит, не зная берегов, народных сил, свободных сил счастливый океан, и в ожерелии страны средь яхонтов и жемчугов бесценным перлом ты горишь, любимый Наманган. 1958

Перевод С. Северцева

ГРАНАТ

В руке я держу наманганский гранат, на маленький глобус похожий, в нем лучшие соки узбекской земли под яркой, бугристою кожей. А станешь за зернышком зернышко есть — граненые, словно рубины, багряною влагой они освежат души утомленной глубины. Любой, кто заглянет в мой дом или сад, становится гостем желанным, — сегодня собратья мои по перу сидят за моим дастарханом. Пришли они запросто нынче ко мне, как ходят соседи к соседу, и слушают яблони в старом саду застольную нашу беседу. Горжусь вашей дружбой, создатели книг, созвездье певцов и ученых, ведь каждая книга — открытье миров, лучами любви озаренных. По-братски сидят в нашем тесном кругу и гости из стран зарубежных, и мы говорим о сегодняшних днях, суровых, прекрасных, мятежных. Над всею землей, через гребни хребтов и грозную зыбь океана, листки из тетради свободы несет могучий порыв урагана — листки телеграмм, долгожданных вестей, туман разрывающих в клочья… Да здравствует утро свободных времен, да сгинут исчадия ночи! Порой хоть немного захочется мне от жизненных бурь отрешиться, и в солнечной комнате с веткой в окне шуршат мотыльками страницы. Подобно Хафизу, тончайшим пером, склонясь над заветной тетрадью, о мирном досуге, вине и любви пытаюсь газели слагать я. Но вихри эпохи врываются в дом: мне видятся джунгли и скалы, вьетнамская девушка в форме бойца нахмурила брови-кинжалы. Я стар, для сражений уже не гожусь, но сердце клокочет упрямо: проклятье убийцам, позор палачам и слава героям Вьетнама! Сидят за моим дастарханом друзья, день ясный, осенний, погожий, в руке я держу наманганский гранат, на маленький глобус похожий. И я обращаюсь к гостям дорогим, к созвездью певцов и ученых, чьи книги пылают лучами надежд и кровью сердец раскаленных. Как дедов молитвы, как песнь матерей, как внуков младенческий лепет, как волны могучей моей Сырдарьи, как птичий восторженный щебет, так будет, клянусь вам, и чист и правдив мой тост перед дружеским тоем: добро к нам пожаловать в гости, друзья, дома и сердца вам откроем! Я сам эти пышные розы сажал, и вы посмотрите: любая могла бы в девичьей прическе пылать, достойно ее украшая. И каждый бутон в этом скромном саду — как сердце в тоске ожиданья, как знак, что друзей я забыть не могу и братского жажду свиданья. Индийский ученый, арабский поэт, добро к нам пожаловать в гости, докучное бремя забот и тревог на этом пороге отбросьте. Различие наций, одежд, языков — для дружбы ничто не помеха, я вам на большом караванном пути желаю большого успеха. Души я открою для вас тайники, мой жребий поистине светел: одною дорогой с народом я шел и правду великую встретил. Всё в жизни познал я: и радость и скорбь, с врагами смертельные схватки, а нынче счастливую старость свою встречаю в почете, в достатке. В руке я держу намангаиский гранат, на нашу планету похожий. Сидят за моим дастарханом друзья, — что может быть в жизни дороже? Цветите, сады, наливайтесь, плоды, сердец умножайся богатство! Да станет земля — наш чудесный гранат — планетою дружбы и братства! 1958

Перевод С. Северцева

РАЗГАДКА СНА

Ты видел яркий сон и хочешь знать разгадку? Приснилась радуга — большая радость ждет. Приснился бурный дождь — быть миру и достатку, пышнее станет сад, быстрей созреет плод. Чудесен был твой сон, и это не случайно: он отражает чувств и мыслей чистоту. В ком нет ни зависти, ни лжи, ни злобы тайной, у тех и сны светлы, как яблони в цвету. Весна расщедрилась: поля — в зеленых волнах, по пояс выросли пшеница и ячмень, роса на клевере блестит в лугах привольных, где тучные стада пасутся целый день. И для хлопчатника отличная погода: чигит уже взошел, окучен и полит. Пусть план прибавили нам с нынешнего года, богатый урожай наш дружный труд сулит. Ты видел бурный дождь? То мощными волнами живых народных сил клокочет водопад. Ты видел радугу? То ярко перед нами грядущих радостей все семь цветов горят. Конечно, жизнь — не сон. Но если по порядку расскажешь мне о нем, нетрудно дать ответ. Взгляни вокруг — и сам найдешь его

разгадку: цветет твоя земля, могуч ее расцвет. Да, радуга и дождь — хорошая примета, но и без вещих снов сегодня ясно нам: дорогой радости, труда, добра и света народы движутся к счастливым временам. 1958

Перевод С. Северцева

К НАМ ПРИЕЗЖАЙТЕ ПОГОСТИТЬ, ДРУЗЬЯ!

Когда вы будете в Узбекистане, то, как бы вы с дороги ни устали, — я знаю, каждый звать вас в гости станет радушными, нелживыми устами, — но в первый дом входите в мой, друзья! Гафур Гуляма знаете, конечно! Мой адрес даст в Ташкенте каждый встречный. В мой дом входите, я вам рад сердечно! Без проволочек — жизнь так быстротечна — ко мне шагайте, я вас жду, друзья! Мой садик — ваш! Пусть только скрипнет дверца! На грядках зелень мяты, кинзы, перца. Вот свежая вода, вот полотенце, а вот открытое вам настежь сердце! И в сад и в сердце вас пущу, друзья! Над огородом я для вас трудился, всего к столу нарвать распорядился! Куда б хозяин иначе годился? Жаль только вот, шафран не уродился, а остальное — ваше всё, друзья! Цветов хотите? И цветы есть тоже, то цвета неба, то на кровь похожи, то все в росинках на прохладной коже…. По нашему обычаю, заложим по красной розе за ухо, друзья! Ковер постелем и, чтоб слаще отдых, подушки бросив в шелковых разводах, прогнав печаль, забывши о невзгодах, на языках пятнадцати народов споем, что в голову придет, друзья! Кто детям рад, кто без детей скучает, зятьев и снох в придачу получает, а там и внуков на руках качает… Под детский крик по пиалушке чая до ужина не выпить ли, друзья? Я в юности еще пришел к решенью: дом без детей — как стол без угощенья, как шар земной без вечного вращенья! За шумный дом свой не прошу прощенья! Мы сами будем в нем шуметь, друзья! Вином и мясом пахнет синий воздух. Стол — как земля, а вы вокруг — как звезды? В от наш инжир, вот винограда грозди! Лепешки теплые, пока не поздно, я по куску вам отломлю, друзья! Горит очаг, смешав в домашнем дыме дыханье сада с ветерком пустыни. Вот персики с бочками чуть седыми, но раньше их давайте взрежем дыню! Мы в этом не раскаемся, друзья! Теперь, когда уже всерьез сидим мы, отведайте самсы, казы, нарына! Пусть их названья непереводимы, но, чтобы суть понять, необходимо их все подряд попробовать, друзья! Вино у нас домашнее, густое, в нем слиток солнца плавает в настое. Есть предложенье, самое простое: без лишних слов кувшина дно пустое в кратчайший срок исследовать, друзья! Вот вносит Мухаррам, моя супруга, два блюда с пловом, два горячих круга! Она прикладывает к сердцу руку и не спеша плывет от друга к другу, и к плову приглашает вас, друзья! А после плова, за зеленым чаем, мы к берегу поэзии причалим: Фуркат, и Пушкин, и Джами вначале, ну а потом, друг другу отвечая, и что-нибудь свое прочтем, друзья! Есть ваши книги у меня на полках, есть и мои. Взгляните втихомолку: писал я много, жил довольно долго, и сколько их, я сам не знаю толком, пусть, если захотят, сочтут друзья! Я заболтался! Время пролетело! Душа бы вечно бодрствовать хотела, но, к сожаленью, спать желает тело… Ночуйте здесь! Мы быстро это дело устроим каждому из вас, друзья! Кто помоложе, тем ковров наносим, кошму в саду, под абрикосом, бросим, молодоженов на чердак попросим: в Узбекистане ведь такая осень, что простудиться мудрено, друзья! Итак, устами старого поэта я вас зову, прошу запомнить это. Пусть издали, пусть даже с края света, хотите — осенью, а не боитесь — летом к нам приезжайте погостить, друзья! 1959

Перевод К. Симонова

ДОЧЕРЯМ МОИМ — ШЕЛКОВОДАМ

По всей земле, вдоль пашен и воды, встают посадок юные ряды, бойцы весны, грядущие сады, зеленая награда за труды, — встают, чтоб сделать край наш краше. Хоть солон пот, рождает сладость труд! Вот маленькие яблони растут, алча, урюк и груша встанут тут, тал — вдоль арыков, вдоль обочин — тут… Растут, чтоб сделать край наш краше! Тутовника повсюду — без числа! Кто говорил: не знаем ремесла мы, кроме хлопка? Скромность мне мила… А шелк узбекский? Все ведем дела мы так, чтоб сделать край наш краше. Чтоб семя вглубь пустило корешок, чтоб хлопок к свету вышел на вершок — труда, заботы сколько! Так и шелк… Повсюду труд! Верней я не нашел пути, чтоб сделать край наш краше. Вот шелководы-девушки: глаза — как сгустки ночи. Талия — лоза! Из нитей шелка сплетена коса… Смотри: они и есть земли краса, а трудятся, чтоб сделать край наш краше! Как с чувствами мне образы сроднить — с чем шелковода труд могу сравнить? Поэт из сердца тянет песни нить — так и они живую шелка нить растят, чтоб сделать край наш краше. Зато и слава им по их делам. Везде известен тонкий их талант, о них слагает песни Маргилан, и я, старик, воспеть бы их желал за то, что край наш делают всё краше… 1959

Перевод А. Наумова

ПОЙДЕМ СО МНОЮ РЯДОМ

Ярче бархата тюльпановый простор. Перед ним рисунок ткани сущий вздор. Здесь естественность — о ней и разговор. Час цветенья, чья-то песня возле гор. Черноглазая, сама ты как весна. Твои щеки от смущения горят. Сладость меда на губах и аромат. Хмуришь брови, но не скроешь нежный взгляд. Убегаешь — возвращаешься назад. Но скажи, куда путь держишь ты одна? Всколыхнулось мое сердце, как родник, а в ответ твое забилось в тот же миг. Сколько радости, волненья скрыто в них. Два ручья бегут, давай догоним их! Только внешне ты грустна и холодна. Оглянись и посмотри по сторонам: вся краса земли и неба — это нам. По тропинкам побежим и по холмам, счастье юности разделим пополам. Говорят, дорога жизни так длинна… Не устанет тонкострунный, звонкий саз, выручающий влюбленных всякий раз. Он мелодией простою, без прикрас, сокровенное признанье передаст. Ты послушай, как поет, звеня, струна. Будь со мною. Не дразни, не обещай, как росу, желанных чувств не иссушай. Скоро лето. Полон зноя южный край… Приходи, пока вокруг бушует май, черноглазая, сама ты как весна! 1959

Перевод Р.Фархади

СВЯЩЕННОЕ ВРЕМЯ

Опять зарею звонкий слог навеян. Опять о вас под сердцем бьется стих, бесценных дней бесценные мгновенья в бескрайнем море быстрых лет людских! И тополей тяжелые колонны листву роняют, как слова с пера, и, видно, вправду строчкою коронной тетрадь украсить — самая пора… Мое неповторимое столетье, припомнишь ли?.. Пятнадцать лет назад о Времени на медленном рассвете стихи слагал я, в тихий выйдя сад… Пятнадцать весен минуло Пятнадцать июлей в жарких сгинуло песках. Земля листвой успела запятнаться пятнадцать раз, и шли снега пятнадцать бессонных зим, не т а я на висках… О время, время, что за шаг нам нужен, чтобы, забвенью злому вопреки, опять ступить на берег тот минувший, за эту ширь стремительной реки? Тогда солдаты, что остались живы, шли по домам, развеяв ураган… И стал солдатом нового призыва их у дверей встречавший мальчуган! О, если б годы, как гранат, я выжал — их алый сок, наполнивший бокал, взметнул бы строки гор высоких выше, поэтов сделал равными богам! На ласковом Отчизны небосклоне всегда разлито доброе тепло. Кто перед горем голову не склонит — легко усвоит света ремесло: из горечи, которой нет предела, из черноты поруганной земной слепить весну и роще поределой опять вернуть могучий дух лесной. И — где судьба кровавая играла — нарезать пашни, расселить рои, и новое обличье Сталинграда прозреть сквозь дым и ужасы руин… О славная истории страница! Мы трудно жили, годы торопя, но что, скажи, с тем подвигом сравнится, что вписан нашим мужеством в тебя? Ты наши дни заслуженно воспела как новую истории весну, вновь города вознесшую из пепла, поля войны вернувшую зерну. И время, что повелевало всеми, летя стрелой, тащась ли, как арба, мы до конца смирили — строя. сея, осуществив высокие права! О гордая эпоха покоренья: огонь звезды — как ближний свет окна… Смотрю на молодое поколенье: какая воля мир познать до дна! Где та луна, что нас с ума сводила, всплывая над загадочной страной?.. Как мяч футбольный, древнее светило к ним повернулось новой стороной! Где тайна мира, та, что нас томила в чужих глазах, в страницах редких книг? О, мне сдается: те секреты мира все азбукою сделались для них! Им всё теперь под синей крышей неба сулит и дарит добрые дары, и воле их ни в чем преграды нету — в песках пустынь, в волнах Амударьи!.. О время, время, где твой миг коронный, твоя непревзойденная пора?.. Вновь тополей тяжелые колонны листву роняют, как слова с пера. Летит, летит листва навстречу полдню, и память наплывает на меня. Так ясно деда собственного помню: он искры высекает из кремня… Горит чорак, как дьявольское око, под крышею угарно и темно, и бабушка моя, вздохнув глубоко, опять берется за веретено… Я трижды славлю мощный ток Фархада и голубое топливо Газли — тот жар земли, что, одолев преграды, мы в каждый дом теперь перенесли; я славлю хлопка белые громады, из пестрых тканей девушек наряд я, гордою увенчанный наградой, сменивший веретенца комбинат; я славлю мир природы покоренной, тебя я славлю, гордая пора! И тополя, как времени колонны, листву роняют строчками с пера. 1960

Перевод А. Наумова

ВОСПОМИНАНИЕ О ДРУГЕ

Мы в молодости в Самарканде стояли с тобой, смотря, как на тучах вставала стена Улугбека… И вместе письмо москвичам мы писали с тобой. И вот мы в разлуке теперь — до скончания века. Где ты, дорогой мой? Я слышу напев твоих строк — Твой маленький внучек сидит у меня на коленях. И медленный ветер струится, как тихий поток, над мирной семьею твоей в сиротеющих сенях. В саду моем сорок деревьев урюка растут, — твоя это память, ты сам посадил их когда-то. Я слышу дыханье твое, когда розы цветут и в школе соседней галдят и играют ребята. Ты ног своих в кровь не изранил в Джизакских степях в былом, когда старцы-бахши свои пели сказанья. Весны твоей цвет не развеется в дальних веках — живых твоих строк никогда не пройдет обаянье. Как в зеркало я погляделся — и затосковал: я весь поседел, словно хлопок…. Ровесник мой, где ты? где дни, когда ты под дутар за столом запевал? О верный соратник, о искренний в песнях мой, где ты? Добро, что я вижу всё новых и новых друзей Средь учеников… Их беседы — мое утешенье; Пусть жизнь моя повести древней Хорезма длинней, в их спорах горячих — мое и твое продолженье. Тебя они благодарят, о мой брат Алимджан! От сердца тебе говорят: «Рахмат, Алимджан!» 1960