Стихотворения и поэмы

Уткин Иосиф Павлович

(«Народная песня»)

Тяжелое — забудется, Хорошее — останется. Что с родиною сбудется, То и с народом станется, С ее лугами, нивами, С ее лесами-чащами. Была б она счастливою, А мы-то будем счастливы.

(«Заздравная песня»)

Для выражения своих чувств поэт находит слова, исполненные глубочайшей нежности к каждому уголку родной земли, трепета и боли за каждую уступленную врагу ее пядь… Издавна бывший наиболее созвучным сердцу поэта пейзаж русской зимы теперь стал ему особенно дорог: ведь именно с зимой (1941–1942 годов) был связан самый суровый и тяжелый период Великой Отечественной войны:

Ночь, и снег, и путь далек; На снегу покатом Только

тлеет уголек Одинокой хаты. Облака луну таят, Звезды светят скупо, Сосны зимние стоят, Как бойцы в тулупах. Командир усталый спит, Не спешит савраска, Под полозьями скрипит Русской жизни сказка. …Поглядишь по сторонам — Только снег да лыжни. Но такая сказка нам Всей дороже жизни!

(«В дороге»)

В годы суровых испытаний в человеке пробудилось все глубинное, подлинное; его душевные качества, мысли и переживания освободились от вторичного, наносного, искусственно привнесенного. И быть может, в первую очередь коснулось это любви, — она стала верной, безграничной, бессмертной:

И доколе дубы-нелюдимы Надо мною склонятся, дремля, Только ты мне и будешь любимой, Только ты да родная земля!

(«Если я не вернусь, дорогая…»)

Если восемь лет назад поэт мог поставить эпиграфом для своего лирического стихотворения слова: «Разлука уносит любовь», то теперь он, наоборот, убежден в том, что

В мягком свете грусти и разлуки Прошлое дороже и видней

И что

За войну мы только стали ближе, Ласковей. Прямей…

(«Лампы неуверенное пламя.»)

Но с не меньшей силой берут за сердце немногочисленные стихотворения, которые И. Сельвинский однажды назвал стихами «второго горизонта». [33] В них не говорится о боевых подвигах, о любви к ро-лине и к подруге, в них не произносятся клятвы мщения. Но ведь и жизнь народа во время войны не исчерпывалась боями и атаками, клятвами над могилами и письмами — с фронта и на фронт…

33

Илья Сельвинский, Поэзия Иосифа Уткина. — «Литературная газета», 1944, 2 декабря.

Вся жизнь на маленьком возке! Плетутся медленные дроги По нескончаемой тоске В закат уткнувшейся дороги.

(«Беженцы»)

Когда я вижу, как убитый Сосед мой падает в бою, Я помню не его обиды, Я помню про его семью. Мне представляется невольно Его обманчивый уют. …Он мертв уже. Ему не больно. А их еще… письмом убьют!

(«Из письма»)

Поэт обрел ценный дар говорить о всей безмерности боли человеческой, о «будничных», повседневных трагедиях, свершающихся незаметно и не на «переднем плане», — говорить сдержанно, скупо, строго, даже — приглушенно. То была высокая степень гуманизма, то были слова истинно народной поэзии.

Летом 1944 года вышел последний прижизненный сборник произведений Иосифа Уткина — «О родине, о дружбе, о любви», — маленькая, карманного размера, книжечка, вобравшая в себя лучшее из написанного поэтом. А 13 ноября трагически и нелепо оборвалась его жизнь. Возвращаясь с Западного фронта, Уткин погиб в авиационной катастрофе, случившейся совсем неподалеку от Москвы. Погиб на взлете творческого пути, в расцвете дарования, не дожив и до сорока двух лет.

Двадцатилетний пройденный Иосифом Уткиным путь был достаточно сложным, нелегким. Всю жизнь оставаясь неизменным в самом главном — любви к человеку, поэт оставил после себя две интересные поэмы и несколько десятков замечательных лирических стихотворений о родине, о дружбе, о любви, которые ценны и дороги сегодня не только как живая и непосредственная хроника 1923–1944 годов. Они примечательны и современны своей чистотой и гуманностью; они обладают тем качеством, о котором лучше всего будет сказать словами самого Уткина, обращенными им двадцать с лишним лет назад к поэту Аркадию Кулешову:

«Произведение подлинно художественное само по себе является источником духовного света. Появившись, оно, безусловно, несет на себе печать и современности и актуальности. Но для последующих поколений, утратив, быть может, что-то в своей актуальности, оно приобретет какой-то новый интерес, не переставая быть источником

этого духовного света. Сила, степень этого, так сказать, духовного фосфоресцирования скорее всего определяется степенью одаренности писателя. Требовать от поэта, чтобы сила поэтического накала его произведения превышала законы природы, читатель не вправе. Но блюсти чистоту своего внутреннего света, света своей поэтической натуры — долг художника». [34]

34

И. Уткин, Знамя поэта. — «Литература и искусство», 1943, 21 августа.

Иосиф Уткин этот долг исполнил.

Анна Саакянц

СТИХОТВОРЕНИЯ

1. БОГАТЫРЬ

Тихо тянет сытый конь, Дремлет богатырь. Дуб — на палицу, а бронь — Сто пудовых гирь! Спрутом в землю — борода, Клином в небо — шлем. На мизинец — город, два, На ладошку — семь! В сумке п етля да калач, Петля для забот. Едет тихо бородач, Едет да поет: «Мне путей не писано, Мне дорог не д ано. В небе солнце высоко, Да — стяну арканом! Даром ведьма хвалится — Скверная старушка. Дуб корявый — палица, Раскрою макушку. Попищит да свалится Чертова старушка!» Тихо тянет сытый конь, Дремлет богатырь. Бледной лунью плещет бронь В шелковую ширь; Свистнул — старый сивка вскачь, Лоскутом хребет, В небо — стон, а бородач Скачет да поет: «Мне путей не писано, Мне дорог не д ано. В небе солнце высоко, Да — стяну арканом! Врешь, Кащей, внапрасную, Голова упрямая, Соколицу красную Не упрячешь з аморем, А игра опасная — Тяжела рука моя!» И несется красный конь, Свищет богатырь. Алым клыком в лоскут — бронь Выгнувшую ширь. Всё туда, хоть без дорог, Тёмно ли, светло, Всё, где в каменный мешок Солнце утекло. В вёрсту — розмашь битюга, Бег сильней, сильней! Смерть — парижская Яга, Лондонский Кащей! <1923>

2. ДЕТЯМ УЛИЦЫ

Ужасом в сердце высечен Желтый поволжский год. Сколько их, сколько… тысячи! — Улицей снятых сирот. В грязном, дырявом рубище, В тине вечерней мглы — Сколько их, дня не любящих… Эй, прокричите, углы!.. Слышите крик рыдающий, — Мерьте отчаянья прыть! Нам ли, судьбу уздающим, Эту тоску забыть? В бочке, под лодкой, под срубами Будут ли вновь они? Иерихонскими трубами, Помощи голос, звени! Сталью налитые-руки К детским протянем рукам. Ужас голодной муки, Нет, позабыть не нам! В грязном, дырявом рубище, В тине вечерней мглы — Сколько их, дня не любящих… Эй, прокричите, углы!.. 1923