Стихотворения и поэмы

Уткин Иосиф Павлович

11. РОДИНА

Ты не будешь любовью пройдена, Как не будешь пройдена вширь, — Моя снежная, зябкая родина, Старушонка седая — Сибирь! Хоть совсем ты теперь не такая, Времена — что по ветру дым: Говорят, даже раньше тают И твои голубые льды. Не такая! А белый и вьюжный Мне буран завывает: «Айда!» Потому что совсем не хуже Черно-бурая стала тайга; Потому что на гиблой дороге Еще часто, качаясь, идет И татарин — байбак кривоногий, И барсук остроскулый — ойрот. Ах, старушка! Буянный и вьюжный, Мне буран завывает: «Айда!» Потому что совсем не хуже Черно-бурая стала тайга… А к тебе и на лучших оленях Мне теперь не добраться к весне: Я зимую, где мудрый Ленин Отдыхает в полярном сне. Только здесь не останусь долго: Убегу я в Сибирь, — что ни будь! Хорошо

погоняться за волком, Хорошо в зимовь еприкурнуть! Ты не бойся — я здесь не подохну! Мой родной криволапый медведь! Эх, на день бы собачью д оху, Хоть на день Поносить, Одеть… <1925>

12. НА СМЕНУ

Памяти погибших коммунаров

Снимают постовых! Дымятся волчьи ямы. Снимают — постовых! Глотает волчья сыть; Как хорошо, что молоды, друзья, мы И можем отошедших заменить. Уроки баррикад. Премудрости восстаний. Большому научил артиллерийский дым! Нас позовут, И мы придем, И встанем, И, как они, До смены простоим. _____ В дрожащей кузнице — Огонь и трепет стали. Велик кузнец! Но больше тем велик, Что если руки — бить, Ковать устали, К нему придет И сменит ученик… <1925>

13. ПОХОД

Пылает пыль. Закат глубок. Закат и золото Тумана. Звенит мой. Дымный котелок, Позвякивает бердана. И всё растет Дорожный шов… Последний дом Смывают дали… Я не простяся, Так ушел. Меня не провожали. Любовь и дружба, Вам пылать И в дым побед И в дым пожарищ! …Не плакала Старуха мать, Не обнимал Товарищ. Рули, солдатское весло! Я молча Старую покинул, Я знаю: Старой тяжело Смотреть На душегуба Сына. Ах, мать, И я тоской томим, Но мне ясна Сноровка века. И ты, родимая, Пойми Закон земли И человека. Ну кто из нас, Подумай, — зверь? Мы мучаемся, убивая, И ты, пожалуйста, Не верь Неумным краснобаям. Но знаем мы: Предел тревог В боях, В смертях И ранах!.. ………………………………………. Звенит мой Дымный котелок, Позвякивает бердана, А в сердце Теплый водоем, И я кричу соседу: «Эй, кабардинец, Попоем Про матерей И про Победу!» <1925>

14. БАЛЛАДА О МЕЧАХ И ХЛЕБЕ

За синим морем — корабли, За синим морем — много неба. И есть земля — И нет земли, И есть хлеба — И нету хлеба. В тяжелых лапах короля Зажаты небо и земля. За синим морем — день свежей. Но холод жгут, Но тушат жары Вершины светлых этажей, Долины солнечных бульваров. Да горе в том, что там и тут Одни богатые живут. У нас — особая земля. И всё у нас — особо как-то! Мы раз под осень — короля Спустили любоваться шахтой. И к черту! Вместе с королем Спустили весь наследный дом. За синим морем — короли. Туман еще за синим морем. И к нам приходят корабли Учиться расправляться с горем. Привет! Мы рады научить Для нужных битв мечи точить! <1925>

15. ОКТЯБРЬ

Поля и голубая просинь… И солнца золотая рябь; Пускай кричат, что это осень! Что это, черт возьми, октябрь?! Октябрь, конечно, маем не был, И всё же, клясться я готов, Что видел голубое небо И реку голубых цветов. И тишь — особенную тишь! И росы — крошечные росы, Хоть рвал с посахаренных крыш Буран серебряную россыпь. Хоть генеральские стога Вздымались пламенем крылатым И от крови, как от заката, Алели хрупкие снега. Хоть этот день я был без хлеба, Да-да!.. Но клясться я готов, Что видел голубое небо И реку голубых цветов! <1925>

16. КАНЦЕЛЯРИСТКА

А. Хребтовой

Где хитрых ног смиренное движенье, Где шум и дым, Где дым и шум, — Она сидит печальным отраженьем Своих высокопарных дум. Глаза расширились, раскинулись, И реже Смыкается у голубых границ Задумчивое побережье Чуть-чуть прикрашенных ресниц. Она глядит, она глядит в окно, Где тает небо голубое. И вдруг… Зеленое сукно Ударило морским прибоем!.. И

люди видеть не могли, Как над столом ее, по водам, Величественно протекли И корабли, И небосводы. И как менялась бирюза В глазах глубоких и печальных, Пока… не заглянул в глаза Суровый и сухой начальник… Я знаю помыслы твои И то, Насколько сердцу тяжко, — Хоть прыгают, как воробьи, По счетам черные костяшки. Октябрь 1925

17. АТАКА

Красивые, во всем красивом, Они несли свои тела, И, дыбя пенистые гривы, Кусали кони удила. Еще заря не шла на убыль И розов был разлив лучей, И, как заря, Пылали трубы, Обняв веселых трубачей. А впереди, Как лебедь, тонкий, Как лебедь, гибкий не в пример, На пенящемся арабчонке Скакал безусый офицер. И на закат, На зыбь, На нивы Волна звенящая текла… Красивые, во всем красивом, Они несли свои тела. А там, где даль, Где дубы дремлют, Стволами разложили медь Другую любящие землю, Иную славящие смерть… Он не был, кажется, испуган, И ничего он не сказал, Когда за поворотным кругом Увидел дым, услышал залп. Когда, качнувшись к лапам дуба, Окрасив золотистый кант,— Такой на редкость белозубый — Упал передний музыкант. И только там, в каменоломне, Он крикнул: «Ма-а-арш!» — И побледнел… Быть может, в этот миг он вспомнил Всех тех, Кого забыть хотел. И кони резко взяли с места, И снова спутали сердца Бравурность нежного оркестра И взвизги хлесткого свинца… И, как вчера, Опять синели выси, И звезды падали Опять во всех концах, И только зря Без марок ждали писем Старушки в крошечных чепцах. 1925

18. ВЕТЕР

Старый дом мой — Просто рухлядь. Всё тревожит — Каждый писк. Слышу, ветер в мягких туфлях Тронул старческий карниз. Как влюбленный, аккуратен Милый друг! К исходу дня, В мягких туфлях и в халате, Он бывает у меня. Верен ветер дружбе давней. Но всегда в его приход Постоит у дряхлых ставней И, вздыхая, Повернет. Я не знаю, чем он мучим, Только вижу: Всё смелей Он слоняется, задумчив, Длинной хитростью аллей. И когда он, чуть печален, Распахнулся на ходу, То поспешно зашептались Сучья с листьями в саду… Я опутал шею шарфом, Вышел… он уже готов! Он настраивает арфу Телеграфных проводов… 1925

19. ОКТЯБРЬ

Наш старый дом, что мог он ждать? Что видел он, мой терем дивный? Покой снегов, Тоску дождя, Побои бешеного ливня. И думалося — будут дуть Печаль и ветер бесконечно В его березовую грудь, В его развинченную печку. Но этот день Совсем иной, Еще невиданный доныне, Он сделал осень нам — весной И холод сделал нам теплынью! В сыром углу, Сырой стеной — Где только мыши были прежде — Величественно предо мной Прошли возможные надежды. И в этот день Больная мать Впервые, кажется, забыла Чужих и близких проклинать, Чужим и нам Просить могилы. Наш старый дом, что мог он ждать? Что видел он, мой терем дивный? Покой снегов, Тоску дождя, Побои бешеного ливня. В перчатках счастье — не берут. Закрытым ртом — не пообедать. Был путь мой строг, Был путь мой крут, И тяжела была победа. Но в прошлом рытвины преград. И слышал я, Соседки ныне Моей старушке говорят Об умном и хорошем сыне. 1925

20. ЗАКАТ

Солнце — ниже, Небо — ниже, Розовеет дальний край. Милый друг, присядь поближе, Хватит хмури — Поболтай. В этом гвалте, В этом шуме Нам трудненько уберечь Плодовитое раздумье, Вразумительную речь. И нередко гром пророчил Надо мной И над тобой, Но испытанные очи Нам завещаны борьбой. И простится, что испугом Как-то нас брала беда. Что ж, и лучшая подруга Ведь лукавит иногда… Всё равно — Закат ли розов, Или чернь ночных одежд — Всё равно — Кипят березы Побеждающих надежд! Мы до копаной постели Сохраним свое лицо, Если мы с борьбой надели Обручальное кольцо… Солнце — ниже, Небо — ниже, Тих разлив второй зари. Милый друг, — еще поближе. К сердцу ближе. Говори. 1925