Стихотворения том 2
Шрифт:
Близ тебя стареющее сердце
Не сумеет толком обогреться!
Пролетай, гоняй свои листочки,
Мне нести обратно оболочку,
Выжженную жаром недоверья –
Пустота внутри, снаружи – перья!
«»»»»»»»»»»»»
У белого свои оттенки,
Свои изломы бытия,
И что теперь жалеть коленки,
Судьба несносная моя?
Всё было так, как и должно быть,
Когда не сыт, не брит, но пьян
В попытке одурачить глобус
Шагаешь
За параллельное сознанье
И за созвучия из фуг
С естественным непониманьем
Кто друг тебе, а кто не друг…
У серого свои оттенки
От светлого до черноты,
А жизнь не ждёт переоценки,
С тобой беседуя на ТЫ!
И можно ли за диалоги
Принять давление её,
Когда она ворчит эклогой
В ответ на всхлипы «ё-моё»?
«»»»»»»»»»»»»»»»»»
Франтирёрами туманы по оврагу, по откосам,
Наползает на дороги, на мосты глухая осень
И берёзовые листья – пятаки Елизаветы –
В лёд вморожены, блистая позолотою рассветов.
Нет ни взрывов ошалелых, нет ни скрежета составов, Сорванных с путей дорожных то ли влево, то ли вправо, Тишина и внятный шорох ломких листьев под ногами, И гурьбою франтирёры, как статисты в мелодраме.
Если на пустырь я вышел, если мне бессонно очень, Не могу не пристегнуться к ноябрю и к этой ночи –
Ни тревожной, ни саднящей, а затихшей в ожиданье, Скоро ли зима согреет листья снежным одеяньем…
«»»»»»»»»»»»»»
Лучи Вселенной сходятся на мне!
Я центр мирозданья, остальное
Не более, чем липкий антураж,
Глазами поделённый на частицы
Из горестей и радостей моих
На пошлое, здоровое, больное,
На личную машину и гараж,
И на петлю из времени – давиться!
Но это после, если надоест
Глотать черёмух белые шербеты,
Вводить в себя по капельке Любовь,
Читать роман потолще Льва Толстого,
Выдёргивать по пьяне ранний крест
Из красной глины надо мной, поэтом,
И утверждаться заново и вновь
В своё неограниченное слово!
Конечно, мир не очень справедлив!
Но в центре я, и центробежной силой
Отбрасывает к чёрту недрузей,
Друзьям и близким вот мои ладони!
Возможно, что я сморщен, некрасив,
Распластан в жизни палтусом придонным
И не могу признать себя Аттилой
С беззубостью, с бесштанностью своей!
А, может, я до ужаса зубаст
И на штанах лампасы в пол аршина,
И за Любовью мчусь не напоказ
Седым оторвой с юными прыщами?
Каким бы ни был, ты меня храни,
Вселенная,
Глотающий сценарии и дни
В своей непрекращающейся драме!
А остальное около живёт,
Растёт, цветёт и брызжет алым соком,
Уходит в неизведанный полёт
И снова возвращается к мгновенью,
Раскинувшему небо надо мной,
К берёзе с верещащею сорокой –
И я вращаю молча шар земной,
Ко мне прижатый вечным тяготеньем!
«»»»»»»»»»»»»»
Судьба не играет со мною в игрушки,
Я ей не подружка, она не свистушка
И даже не спорит о всяческом вздоре,
В меня запрессованым Нелукоморьем.
Я ей благодарен за это молчанье,
У каждого есть невесёлые тайны,
Которые мы обделяем вниманьем,
Людей разделяя на близких и крайних.
Подумаешь, тайны! Столярной калёвкой
Меня простругали достаточно ловко,
Чтоб время ценить не в иной ипостаси,
А в той, на которую я не согласен.
Забудь Лукоморье! А мне не хотелось,
Но мне навязали свою охренелость
Стоящие выше, сидящие в красном,
Не очень удобном, зато безопасном.
А я не молчал... Всё, довольно об этом!
Судьба поломала немало поэтов,
Хрустели хребты, подгибались колени
И пули летели со всех направлений.
А я изгибаюсь, живой, но помятый,
Не зная конечную цель Герострата,
Швырнувшего факел в сокровища мира,
Себе подсветив персональность сортира...
""""""""""
Убить человека просто,
Ножом полоснул – и всё!
Катится по погосту
Смертное колесо.
Создать человека просто –
В любовь себя с головой –
Тянет ручонки к звёздам
Новое существо.
И никаких вопросов,
Всё заурядно, и
Смерть остаётся с носом,
Выпачканным в крови.
Жизнь голосит над миром,
Катится по песку,
Светлым дождём отстиран
Каждый её лоскут...
«»»»»»»»»»
Смотря в глаза умершему потомку,
Подёрнутые лаконичной плёнкой
Непониманья и непоглощенья
Симптомов жизни и сердцебиенья –
Вдруг начинаешь резко понимать,
Что двадцать тысяч дней, тобой прожитых,
Неизмеримы, словно благодать,
Просеянная временем сквозь сито
Твоих печалей и твоих событий.
Твоих, твоих, а не кого другого
Хотя бы из того же Часослова,
Протёртого до дыр на песнопеньях,
На ежедневных чтотовосхваленьях –
Ты был, ты есть, ты голубел на крыше,