Стихотворения. Поэмы

Петефи Шандор

_{Пешт, сентябрь 1844 г.}

ПИСЬМО ПРИЯТЕЛЮ-АКТЕРУ

А помнишь юношу, который, как и ты, Держал в руке бродяжнический посох На посох нищего похожа эта палка, Когда судьба изволит морщить нос! Нос морщила судьба довольно часто… Ведь точно так же, как и к патриотам, Хорошим отношением к актерам Похвастаться не может край родной. Как видишь – не забыл я об актерах И никогда не позабуду в жизни. Все то, что пережил я вместе с вами,- Хорошее, плохое,- помню все! Вот снова он встает передо мною, Тот час послеобеденного зноя, Когда меня в актеры посвятили… Л перед этим я шатался зря По всем углам земли моей венгерской. И не могу сказать, что было много Поклажи в сумке за моей спиною,- Не ноша тяготила, а нужда! И только легкомыслие умело, Как друг вернейший, как веселый спутник, Брать на себя всю тяжесть этой ноши. И вот пришел я в некий городок, Был поздний час. Ногам моим усталым Хотелось отдохнуть на постоялом Дворе… А в уголке его гостиной Я нечто вроде рампы разглядел. Вот еще роскошь! Я сидел в раздумье: Обед заказывать, иль сломится на этом Житейское мое

благополучье, Как никудышный перочинный нож? И в это время некто благородный Дверь распахнул, а я уже настолько Выл в людях опытен, что сразу сделал вывод,- Актер явился, и не кто иной! На голове его сидела шляпа Великого достоинства. Наверно, Пыла роднёй пророка Елисея - Плешивая такая же, как он! Пальто артиста было новым. Брюки Напоминали половую тряпку, Взамен сапог он был обут в ботфорты, В которых и на сцене выступал. «Жрец Талии?» – спросил я. «Точно, сударь! Вы тоже?» – «Нет еще!» – «Но ваша милость Нм хочет быть?» – «Да я не знаю, право»- Ответил я. Но он уже исчез И в тот же миг с директором вернулся. В плащ белоснежный был одет директор, И крикнул мне он, кланяясь любезно: «Прекрасно, дорогой компатриот! Сам бог вас шлет! И мы вам очень рады. Вы, верно, обожаете искусство. Божественно оно на самом деле. Героем сцены быть вам суждено, Вы прогремите! Это безусловно! А вы обедали? Но кормят здесь прескверно И дорого. А нам оленью ногу Послал из замка нынче мажордом. Капусты тоже, кажется, осталось. Угодно вам? Покушаете вволю!» Так штурмовал меня добряк директор, Вращая красноречья колесо. И я, принявши это приглашенье, Торжественно зачислен был в актеры. Тут вовсе не допытывались: кто я - Студент, сапожник… Ровно через день Я вдохновенно выступал в «Пелешском Нотариусе». Действовал геройски Там в трех ролях, поскольку в нашей труппе Лишь шесть артистов было налицо. …Мы по селеньям ездили… Бывали Удачи, и бывали неудачи. Всего бывало… Только нашей дружбе В конце концов, увы, пришел конец. Нахальство все ж мне было не по вкусу, Не полюбился мне огонь бенгальский, И множество «Последний раз в сезоне», И всякая иная трескотня. В конце концов распалась наша труппа Ввиду усобиц внутренних и внешних. Скитался я, вступил в другую труппу. И все это я снова испытал. И с грустью понял я, что нас, артистов, Влечет на сцену не любовь святая К искусству, но потребность заработать, И больше не мечтаем ни о чем! «О публика, прошу твоей поддержки,- Кричит артист,-я буду развиваться!» А публика, конечно, отвечает: «Что ж, развивайтесь! Мы поддержим вас!» На деле – ни того и ни другого! И не поверю я в расцвет театра, Покуда подлецы и негодяи И все отребья мира будут в нем Иметь пристанище! О друг мой, мы с тобою Все это поняли! Дай бог, чтоб поскорее Актерское искусство наше стало Таким, каким оно и быть должно!

_{Пешт, сентябрь 1844 г.}

ФЛАКОН С ЧЕРНИЛАМИ

Сам Медери (кто не слыхал о нем!) Когда-то желторотым был юнцом, В бродячей труппе он играл И брал Кропать Афишки форинтов за пять, Как я сказал уже – за пять! Мзду получив, бежит он как-то раз Купить чернил, чтоб новый ваять заказ, А он всегда флакон чернил Хранил В своем Пальто, в кармане боковом, Как я сказал уж – в боковом! Чернила ест! Ликует наш богач! Домой из лавки он пустился вскачь. Сказал Сентпетери: «Смотри, Кари, Мне жаль, Коль радость сменишь на печаль, Как я сказал уж – на печаль!» Увы! Прыжки к добру не приведут! Флакончик пуст, а пятна тут как тут! И загрустил, задумался бедняк: Итак - Пальто Теперь негодно ни на что, Как я сказал уж – ни на что! А главное – что желтое оно! Тем резче выделяется пятно. Хоть брось! Но где ж другой наряд возьмешь?  И что ж? Не бросил пальтеца, Носил до самого конца,- Как я сказал уж – до конца!

_{Пешт, сентябрь 1844 г.}

К СОЛНЦУ

Сударь, стойте, удостойте Хоть лучом внимания! Почему вы так скупитесь На свое сияние? Каждый божий день плететесь Надо мной по небу вы, Почему ж в моей каморке Вы ни разу не были? В ней темно, как будто… Тьфу ты – Чуть не ляпнул лишнего! Заглянули б на минуту И обратно вышли бы! Я поэт и существую На стихотворения. И поэтому живу я В жутком помещении! Знаете! Когда-то сами Вы на чире тренькали, В дни, пока был Зевс не сброшен С неба в зад коленкою! Умоляю вас, коллега, Быть ко мне гуманнее И отныне не скупиться На свое сияние.

_{Пешт, конец сентября 1844 г.}

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ СОЛНЦА

А знаете ли вы: У солнца есть супруга! Недобрая, увы! Пришлось бедняге туго. Бее мается почтенный старина - Ведь под каблук взяла его жена! Сварливая, она всегда готова к ссоре. Ну, вот и хочется вина - Вино уймет любое горе! Но дома нить нельзя никак - Грозит супружеский кулак. И, размышляя: «Выпить где бы?» - Старик в привычный путь пускается по небу. И вот идет и тучки ждет Хотя б одной на небосвод, Чтоб, не боясь Ревнивых глаз, Нырнуть тотчас В любой кабак. Там, как сапожник, солнце с горя пьет. И вот Вы видите: ложится мрак ночной, И стелется тумана покрывало, И солнце с красной рожею хмельной За горизонт мертвецки пьяным пало!

_{Пешт, октябрь 1844 г.}

ЛЕГЕНДА

«Всё жалобы! И вновь они, и вновь! А на кого? Да вечно на попов. И днем и ночью норовят надуть И человеку не дают заснуть!
– Сказал господь с досадой и тоской.- Сойду-ка вниз, взгляну на род людской!» С

кровати встал, оделся он и вот Свечу берет и в долгий путь идет. Увидел он, когда ворот достиг: Спит как убитый Петр, святой старик,- Вчера случился новичок в раю, Ну, а поскольку райскую семью Не часто пополняет грешный мир, Был в небесах устроен целый пир. И дядя Петр сглотнул кувшин иль два По случаю такого торжества. «Да встаньте ж, Петр, я умоляю вас! – За чуб седой господь его потряс.- Вставай же! Говорю тебе добром… Чтоб разразил тебя небесный гром!» Проснулся Петр: «Сейчас ключи найду!» Тут подали падучую звезду. На ней-то и помчался наконец Навстречу горьким жалобам творец. Вот человек какой-то молодой Спешит к нему, обременен бедой. Взглянул господь. Любезно молвил он: «Рассказывай, сынок, чем огорчен!» «Создатель, велика моя беда! На подоконник взлезьте, вот сюда, Да загляните сквозь оконце в дом: Моя жена в постели спит с попом». Господь вскарабкался и заглянул в окно. Да… Богохульно это и грешно. И вздох его был тяжек и глубок: «Прискорбная история, сынок. Тут не поможет и создатель сам. Помочь бы рад, но все свершилось там… Попа, чтоб ты утешился, бедняк, Пошлю я в ад… Хотя уже и так На пять шестых набит попами ад, Попов в аду, поверь мне, целый склад!»

_{Пешт, октябрь 1844 г.}

ЧОКОНАИ

Поп-кальвинист на белом свете жил, А с тем попом Чоконаи дружил. Однажды, в путь пустясь из Дебрецена И навестивши друга невзначай, «Дай горло промочить»,- сказал смиренно Чоконаи Витез Михай. «Вино найдем! Как ты подумать мог, Чтобы для друга моего глоток Вина в моем подвале не нашелся! Ты только пей да кружку подставляй»,- Так поп сказал, и с ним в подвал поплелся Чоконаи Витез Михай. «Ну, пить так пить!» – воскликнул щедрый поп. Взмахнул рукой, из бочки пробку – хлоп! «Я кран забыл! Я стал совсем болваном! – Вдруг он вскричал.- Ни мига не теряй! Беги наверх!» И побежал за краном Чоконаи Витез Михай. Ладонью поп отверстие зажал, И крана он в большом волненье ждал, Но крана нет. И поп ворчал, сердился: «Исчез! Пропал! Такого посылай! К какому дьяволу он провалился, Чоконаи Витез Михай?» Ждать больше нет терпенья. Решено. Поп бросил бочку (вытекло вино), В дом поднялся, все осмотрел там грозно. Нет никого. Сиди да поджидай. Вернулся вечером, и очень поздно, Чоконаи Витез Михай. А дело было, скажем прямо, в том, Что, кран ища, обшарил он весь дом, Все перерыл с усердьем неустанным, Но не нашел. Где хочешь доставай! Решил к соседям забежать за краном Чоконаи Витез Михай. А у соседей пир. Едва вошел, Уже его зовут, ведут за стол. И за едой, средь щедрых возлияний, Хватив вина хмельного через край, Не вспомнил о попе, забыл о кране Чоконаи Витез Михай.

_{Пешт, ноябрь 1844 г.}

МОЯ ЛЮБОВЬ

Моя любовь не соловьиный скит, Где с пеньем пробуждаются от сна, Пока земля наполовину спит, От поцелуев солнечных красна. Моя любовь не тихий пруд лесной, Где плещут отраженья лебедей И, выгибая шеи пред луной, Проходят вплавь, раскланиваясь с ней. Моя любовь не сладость старшинства В укромном доме средь густых ракит, Где безмятежность, дому голова, По-матерински радость-дочь растит. Моя любовь – дремучий темный лес, Где проходимцем ревность залегла И безнадежность, как головорез, С кинжалом караулит у ствола.

_{Пешт, ноябрь 1844 г.}

БУШУЮЩЕЕ МОРЕ…

Бушующее море, С землей и небом споря,- Любовь уж больше волн не мечет в небосвод, Но тихо задремала, Как море после шквала, Как после слез покой у крошек настает. Она плывет не глядя. Ее зеркальной гладью Уносит в даль надежд качанье челнока, И песнью соловьиной С береговой плотины Ей будущее шлет привет издалека.

_{Пешт, ноябрь 1844 г.}

ДИКИЙ ЦВЕТОК

Что вы лаетесь, собаки? Не боюсь! Умерьте злость! В глотку вам, чтоб подавились, Суну крепкую я кость. Не тепличный я цветочек, Вам меня не срезать, нет! Я – безудержной природы Дикий, вольный первоцвет! А поэзию не розгой Втолковал мне педагог,- Этих самых школьных правил Я всегда терпеть не мог. Лишь боящийся свободы Вечно в правила одет. Я – безудержной природы Дикий, вольный первоцвет. Не для мнительных ничтожеств Расцветать решил я тут,- Ваши слабые желудки Вам покоя не дают. Аромат мой для здоровых,- Добрый люд мне шлет привет. Я – безудержной природы Дикий, вольный первоцвет. И поэтому вы больше Не кажитесь на порог,- Это будет все равно что Об стену метать горох. А начнете задираться, Не смолчу я нам в ответ. Я – безудержной природы Вольный, дикий первоцвет.

_{Пешт, декабрь 1844 г.}

ДЯДЮШКА ПАЛ

Долго раздумывал дядюшка Пал, И, шляпу надев набекрень, Сказал он: «Сам дьявол жену мне послал. За мной она ходит, как тень. На что мне она, Ворчунья жена? Ей-ей, прогоню ее прочь!,.» Так в гневе сказал Наш дядюшка Пал. И выполнил слово – точь-в-точь. Но скоро задумался дядюшка Пал, И шляпу он сдвинул назад. «Зачем я хозяйку напрасно прогнал? Теперь уж и сам я не рад. Запущен мой дои, Хозяйство вверх дном С тех пор, как ушла она прочь…» И так оно было – точь-в-точь. Недолго раздумывал дядюшка Пал. Он шляпу надел на висок. «Ну что же поделать! Прогнал так прогнал, Какой в моих жалобах прок? Остатки хозяйства в корчму потащу, На ветер пущу. Слезами беде не помочь!..» И выполнил слово – точь-в-точь. Но снова задумался дядюшка Пал И шляпу надвинул на лоб. «Видать, без хозяйки моей я пропал. Осталось ложиться мне в гроб. Канат я куплю И полезу в петлю В ближайшую темную ночь». Да так он и сделал – точь-в-точь.