Стихотворения. Поэмы
Шрифт:
Поэт сыграл важную роль в осознании нацией ее исторических задач; однако было бы ошибкой полагать, будто он и его товарищи – после великих мартовских дней – являлись фактическими руководителями политических событий. Нет, это было не так. И причина – в расстановке классовых сил в Венгрии той эпохи. В 1848 году нация взялась за оружие, чтобы завоевать независимость от Габсбургской монархии, и борьба эта неразрывно переплелась с программой буржуазно-демократической революции, направленной против феодализма. Ввиду отсутствия в Венгрии достаточно развитой буржуазии, ее функцию взяла на себя передовая часть дворянства. Среди руководителей борьбы за национальное освобождение первым был Лайош Кошут – представитель того либерально-дворянского крыла, которое оказалось способно подняться над своими узко-классовыми интересами и вместе с народом, выражая чаяния всей нации, защищать национальную независимость и некоторые демократические завоевания революции. Что же касается Петефи и его товарищей, то они представляли народные, революционно-демократические силы, и это в основном определило характер
Сорок восьмой год в венгерской истории неразрывно связан с европейскими революциями 1848 года; эта взаимосвязь становится еще более очевидной, если принять во внимание те подземные толчки истории, которые сотрясали всю Европу, начиная с июльской революции 1830 года вплоть до 1849 года. Однако сам характер этих событий был неодинаков в разных странах. Во Франции на историческую арену уже выступил рабочий класс, и борьба там носила ярко выраженный классовый характер; в Восточной Европе и в Италии социальная борьба сплеталась, а порою приходила в противоречие с движением за национальную независимость, причем искусственно сталкивались интересы социально-угнетенных народных низов и национально-освободительные идеи, исходившие от передовых людей из высших сословий (пример тому – трагический исход крестьянского восстания в Галиции, а также события в Трансильвании) [3] . Несмотря на то что подобные тенденции наблюдались и в Венгрии, все же, в основном, социальная борьба шла здесь в одном направлении с борьбою за национальную независимость; это обстоятельство сыграло огромную роль в 1848-1840 годах и не только определило характер политики, но и содействовало расцвету поэзии. Доказательством является творчество Петефи.
3
В 1846 году произошло восстание польских крестьян в Галиции, входившей тогда в состав Габсбургской империи. Но Габсбургам удалось обратить гнев повстанцев против польской шляхты, идейно возглавлявшей национально-освободительное движение. Результатом явились разъединение национально-освободительных сил и «галицийская резня», после которой крестьянское восстание было жестоко подавлено австрийскими властями. В 1848 году сходная политика была применена Габсбургами в Трансильвании для подавления венгерских повстанцев руками обманутых румынских крестьян.- Ред.
Первое известное нам стихотворение Петефи относится к его школьным годам, первая поэма – к 1838 году; уже в этих ранних стихотворных опытах виден поэтический талант. Начитанный школьник хорошо знает по учебникам европейских классиков и лучших венгерских поэтов, их влияние чувствуется в первых пробах его пера. Однако поэтическая биография Петефи примечательна довольно быстрым разрывом с высокопарностью его предшественников – классицистов – и сентиментальностью подражательной поэзии в немецком духе. Причиной этого была тесная связь поэта с действительностью. Петефи уже в юности столкнулся с темной изнанкой жизни, и его горький опыт противоречил существовавшим долгие годы поэтическим традициям. Таким образом, Петефи вскоре оказался на перепутье: либо отображать в стихах все виденное и пережитое и, по сути дела, порвать с укоренившимися шаблонами, либо же со школярской пунктуальностью следовать традициям, отгородившись от действительности. Петефи сделал верный выбор (хотя, разумеется, здесь не может быть и речи о сознательном решении): после неизбежного переходного периода он начал отображать в поэтически обобщенном виде ту правду жизни, которая была выстрадана им самим. В сравнительно ранних его стихотворениях перемежаются горькие воспоминания о солдатчине, картины по-своему прекрасной, хотя и нищенской жизни бродячих комедиантов, описание дружеских бесед до рассвета за стаканом вина, семейной жизни с ее новыми для него радостями, и снова воспоминания о лишениях и скитаниях.
Эта ранняя автобиографическая лирика по многим причинам заслуживает внимания. Здесь мы впервые встречаемся с несвойственной венгерской поэзии тех лет естественностью и непринужденностью. В период засилия романтизма Петефи возродил заглохшие традиции Чоконаи, отображая свой внутренний мир. И не надо забывать, что это был духовный мир человека не дворянского или буржуазного круга, а свободного художника, постоянно общающегося с народом. Такая форма жизни уже самой своей общественной природой влияла на формирование личности Петефи, и не трудно понять, как сложился его живой и непосредственный характер, в чем истоки его поэтической интонации, не трудно увидеть тот подвижной общественный фундамент, на котором выросло его творчество. Естественность и непринужденность возведены у молодого Петефи в ранг поэтической позиции, они определяют его видение мира и место поэта в этом мире.
Вот, например, стихотворение «Побывка у своих» (1844). Юноша, после
Даже в живой разговорной речи трудно было бы с большей естественностью передать то, что хотел здесь сказать Петефи. Но непринужденная интонация этих стихов вовсе не объясняется недостатком «поэтичности»; напротив, это истинная поэзия, но совершенно новая, чуждая какой бы то ни было позы; пуританская простота лишь подчеркивает силу этой новой лирики. «Побывка у своих» – первое классическое воплощение поэтического кредо, которое позднее Петефи сформулировал так: «По-моему, поэзия – это не господская гостиная, куда дозволено являться лишь разодетым и в начищенных до блеска сапогах; поэзия – это святая церковь, в которую можно войти и в лаптях, и даже босиком». Действительно, поэт «в лаптях» вошел в семейное святилище – отцовский домик в Дуна-Вече и преобразил в высокую поэзию семейную беседу за чаркой вина. Деревенскую хату, степь, табунщика, трясущуюся по дороге телегу нельзя было встретить в литературе тех лет. Их надо было сперва по-новому увидеть в жизни, а затем, посредством поэзии открыть глаза людям на подлинную красоту этой простой действительности. Здесь мы подходам к началу венгерской демократической поэзии XIX века.
В этот ранний период, вплоть до 1845 года, большое место в творчестве Петефи принадлежит стихотворениям в форме народной песни, зарисовкам народного быта и характеров. Поэт создает ряд так называемых «описательных стихотворений» и охотно выражает свои чувства в застольных песнях. Здесь он несколько отступает от субъективной манеры ранней лирики и приходит к более объективному методу. Народные песни интересовали поэта и в плане чисто литературном, но, разумеется, больше всего волновала Петефи сама жизнь, отраженная в ни»: ведь главным источником впечатлений для пего был народ. В своей поэзии он поднялся до реалистического обобщения народной жизни, а его искусство, в свою очередь, воздействовало на эту жизнь. Народные песни, сочиненные Петефи, и его жанровые зарисовки были, если можно так выразиться, новым «обретением родины», на сей раз средствами народной поэзии. Впервые в литературу вошли в качестве полноправных и даже главных героев пастухи и бетяры, деревенские молодухи и босяки, подвыпившие гуляки и забулдыги. Это был целый мир, до которого никогда прежде не снисходила литература, мир, узаконенный Петефи и получивший права гражданства в его поэзии.
Независимо от того, ведется ли в этих песнях речь от первого лица или персонажи описываются в третьем лице, здесь не может ставиться вопрос о тождестве лирического героя и личности самого поэта; но всю тональность этих произведений, всю систему содержащихся в них нравственных оценок определял духовный мир Петефи, его жизнь. Более того, поэт и в жанре народной песни нередко выражает свои глубоко личные чувства. Так, в песне «Кто таков я? – Не скажу…» (1843) речь совершенно очевидно идет о разбойнике – бетяре; но настроение этого стихотворения, его горькая интонация – как очень точно выразился Дюла Илеш – «связаны какой-то тайной нитью с душой поэта»:
Кто таков я? – Не скажу. Коль скажу, меня узнают, А когда меня узнают, Обязательно повесят.Особое значение приобретает в эти годы пейзажная лирика Петефи. Образы родной природы, алфельд (равнина), пушта (степь) наполняются глубоко личным звучанием; необозримость, раздолье пушты ассоциируется поэтом со свободой, и сама картина алфельда вырастает в символ этой свободы: «Загляжусь в степную беспредельность, вырываюсь, как орел, на волю» (стихотворение «Алфельд», 1844). А в «Развалинах корчмы» (1845) мы читаем: «Свободой веет здесь, в степной глуши, свобода- божество моей души».
Полностью оценить эстетическую роль, которую этот степной пейзаж играет в лирике Петефи, можно лишь в том случае, если мы примем во внимание, что в нем не только выражена любовь поэта к родному краю, но и таится момент полемики: красоту равнины поэт противопоставляет излюбленным романтиками горным пейзажам с прилепившимися к вершинам феодальными замками, столь восхищавшими их взоры:
Что мне в романтизме ваших дебрей, Соснами поросшие Карпаты! Я дивлюсь вам, но любить не в силах, Редкий гость ваш, но не завсегдатай. Алфельд низменный – другое дело: Тут я дома, тут мое раздолье.