Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,Как трубы ангелов над городом поют,И только горечью своей неисцелимойНаш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд,Как брали прах родной у стен ИерусалимаИзгнанники, когда псалмы слагал ДавидИ враг шатры свои раскинул на Сионе.А у меня в ушах твой смертный зов стоит,За черным облаком твое крыло горитОгнем пророческим на диком небосклоне.1946
со своих похорон?Присыпаны глиною волосы,И глины желтее рука,И стало так тихо, что голосаНе слышал я издалека.Быть может, его назначениеЛишь в том, чтобы, встав на носки,Без роздыха взять ударениеНа горке нечетной строки.Какие над Камой последниеСлова ей на память пришлиВ ту горькую, все еще летнюю,Горючую пору земли,Солдат на войну провожающейИ вдовой, как родная мать,Земли, у которой была ещеПовадка чужих не ласкать?Всем клином, всей вашей державоюВы там, за последней чертой —Со всей вашей правдой неправоюИ праведной неправотой.1962
IV. Стирка белья
Марина стирает белье.В гордыне шипучую пенуРабочие руки ееШвыряют на голую стену.Белье выжимает. Окно —На улицу настежь, и платьеРазвешивает.Все равно,Пусть видят и это распятье.Гудит самолет за окном,По тазу расходится пена,Впервой надрывается днемВоздушной тревоги сирена.От серого платья в окнеТемнеют четыре аршинаДо двери.Как в речке на дне —В зеленых потемках Марина.Два месяца ровно со лбаОтбрасывать пряди упрямо,А дальше хозяйка – судьба,И переупрямит над Камой…12 января 1963
V. Как двадцать два года тому назад
И что ни человек, то смерть, и что ниБылинка, то в огонь и под каблук,Но мне и в этом скрежете и стонеДругая смерть слышнее всех разлук.Зачем – стрела – я не сгорел на лонеПожарища? Зачем свой полукругНе завершил? Зачем я на ладониЖизнь, как стрижа, держу? Где лучший друг,Где божество мое, где ангел гневаИ праведности? Справа кровь и слеваКровь. Но твоя, бескровная, стократСмертельней. Я отброшен тетивоюВойны, и глаз твоих я не закрою.И чем я виноват, чем виноват?12 января 1963
VI. Через двадцать два года
Не речи, — нет, я не хочуТвоих сокровищ – клятв и плачей, —Пера я не переучу, —И горла не переиначу, —Не смелостью пред смертью, – тыВсе замыслы довоплотилаВ свои тетради до черты,Где кончились твои чернила, —Не первородству, — я отдамСвое, чтобы тебе по правуНа лишний день вручили там,В земле, – твою земную славу, —Не дерзости твоих страстейИ не тому, что все едино,А только памяти твоейИз гроба научи, Марина!Как я боюсь тебя забытьИ променять в одно мгновеньеПрямую фосфорную нитьНа удвоенье, утроеньеРифм — и в твоем стихотвореньеТебя опять похоронить.12 января 1963
Чистопольская тетрадь *
I. «Льнут к Господнему порогу…»
Льнут к Господнему порогуБелоснежные крыле,Чуть
воздушную тревогуОбъявляют на земле.И когда душа стенаетИ дрожит людская плоть,В смертный город посылаетСоглядатая Господь.И летит сквозь мрак проклятый,Сквозь лазурные лучиНевидимый соглядатай,Богом посланный в ночи.Не боится Божье дивоНи осады, ни пальбы,Ни безумной, красногривойЧеловеческой судьбы.Ангел видит нас, бездольных,До утра сошедших в ад,И в убежищах подпольныхОчи ангела горят.Не дойдут мольбы до Бога,Сердце ангела – алмаз.Продолжается тревога,И Господь не слышит нас.Рассекает воздух душный,Не находит горних розИ не хочет равнодушныйБожий ангел наших слез.Мы Господних роз не кралиИ в небесные вратаИз зениток не стреляли.Мы – тщета и нищета —Только тем и виноваты,Что сошли в подпольный ад.А быть может, он, крылатый,Перед нами виноват?25 октября 1941
II. «Беспомощней, суровее и суше…»
Беспомощней, суровее и сушеЯ духом стал под бременем несчастий.В последний раз ты говоришь о страсти,Не страсть, а скорбь терзает наши души.Пред дикими заклятьями кликушиНе вздрогнет мир, разорванный на части.Что стоит плач, что может звон запястий,Когда свистит загробный ветер в уши?В кромешном шуме рокового бояНе слышно клятв, и слово бесполезно.Я не бессмертен, ты, как тень, мгновенна.Нет больше ни приюта, ни покоя,Ни ангела над пропастью беззвездной.А ты одна, одна во всей вселенной.7 ноября 1941
III. «Вложи мне в руку Николин образок…»
Вложи мне в руку Николин образок,Унеси меня на морской песок,Покажи мне южный косой парусок.Горше горького моя беда,Слаще меда морская твоя вода.Уведи меня отсюда навсегда.Сонный осетр подо льдом стоит.Пальцы мне ломает смертный стыд.Нет на свете жестче прикамских обид.Я вошел бы в избу – нет сверчка в уголке,Я на лавку бы лег – нет иконки в руке,Я бы в Каму бросился, да лед на реке.11 ноября 1941
IV. Беженец
Не пожалела на дорогу соли,Так насолила, что свела с ума.Горишь, святая камская зима,А я живу один, как ветер в поле.Скупишься, мать, дала бы хлеба, что ли,Полны ядреным снегом закрома,Бери да ешь. Тяжка моя сума:Полпуда горя и ломоть недоли.Я ноги отморожу на ветру,Я беженец, я никому не нужен,Тебе-то все равно, а я умру.Что делать мне среди твоих жемчужинИ кованного стужей серебраНа дикой Каме, ночью, без костра?13 ноября 1941
V. «Дровяные, погонные возвожу алтари…»
Дровяные, погонные возвожу алтари.Кама, Кама, река моя, полыньи свои отвори.Все, чем татары хвастали, красавица, покажи,Наточенные ножи да затопленные баржи.Окаю, гибель кличу, баланду кипячу,Каторжную тачку, матерясь, качу,С возчиками, с грузчиками пью твое вино,По доске скрипучей сойду на черное дно.Кама, Кама, чем я плачу за твою ледяную парчу?Я за твою парчу верной смертью плачу.15 ноября 1941