Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы

Киплинг Редьярд Джозеф

БОБС [219]

(Фельдмаршал Лорд Робертс Кандахар; умер во Франции в 1914 г.)

Краснорожий чародей — Крошка Бобс, Только рослых лошадей Любит Бобс. Если конь лягнет, взбрыкнет, Бобсу что? Во весь свой рот, Сидя на кобыле, ржет — Что за Бобс! Бахадуру Бобсу слава — Крошка Бобс, Бобс, Бобс! Кандахаровец он истый — Воин Бобс, Бобс, Бобс! Он ведь Герцог Агги Чел, [220] Он душой за нас болел, В ад пойдет с ним всяк, кто цел, — Веришь, Бобс? Кто поправит передок — О, наш Бобс; Знает строй наш назубок — Тоже Бобс. Да, глаза его — судьба, Глотка — медная труба, Бесполезна с ним борьба — Это — Бобс! Он слегка сегодня пьян — Ну и Бобс! Ох, погубит нас, болван, — Так ведь, Бобс? Жалобы сожмем в зубах, Коль моча в его мозгах: Прём вперед, а там — наш крах — Ангел Бобс. Если б встал он вниз башкой — Папа Бобс, Полился б свинец рекой — Что за Бобс! Тридцать лет — о чем тут речь — Что копить и что беречь?! Пули, дротики, картечь — В дырках Бобс! Так и не сумел узнать Маршал Бобс, Что на все нам наплевать — Так-то, Бобс! Мудрый он, хоть ростом мал, Но всегда врага пугал, И-не-тре-бо-вал-пох-вал — Ай да Бобс! А теперь, как бог, живет Где-то Бобс; По заслугам — и почет, Так ведь, Бобс? Станет пэром он теперь, Каску выкинет за дверь, Но он вспомнит нас, поверь, — Верно, Бобс? Бахадуру Бобсу слава — Крошка Бобс, Бобс, Бобс! Веллингтон он наш карманный — Воин Бобс, Бобс, Бобс! Хватит,

больше простоты! Тьфу-тьфу-тьфу — не с нами ты, Рады мы до хрипоты — Славься, Бобс!

219

Бобс (стр. 393). — Впервые в 1893 г., вошло в собрание стихотворений 1940 г.

220

Опереди! — Примечание Р. Киплинга.

ДЕННИ ДИВЕР [221]

— О чем с утра трубят рожки? — один из нас сказал. — Сигналят сбор, сигналят сбор, — откликнулся капрал. — Ты побелел как полотно! — один из нас сказал. — Я знаю, что покажут нам, — откликнулся капрал. Будет вздернут Денни Дивер ранним-рано на заре, Похоронный марш играют, полк построился в каре, С плеч у Денни рвут нашивки — на казарменном дворе Будет вздернут Денни Дивер рано утром. — Как трудно дышат за спиной, — один из нас сказал. — Хватил мороз, хватил мороз, — откликнулся капрал. — Свалился кто-то впереди, — один из нас сказал. — С утра печет, с утра печет, — откликнулся капрал. Будет вздернут Денни Дивер, вдоль шеренг ведут его, У столба по стойке ставят, возле гроба своего, Скоро он в петле запляшет, как последнее стерьво! Будет вздернут Денни Дивер рано утром. — Он спал направо от меня, — один из нас сказал. — Уснет он нынче далеко, — откликнулся капрал. — Не раз он пиво ставил мне, — один из нас сказал. — Он хлещет горькую один, — откликнулся капрал. Будет вздернут Денни Дивер, по заслугам приговор: Он убил соседа сонным, на него взгляни в упор, Земляков своих бесчестье и всего полка позор — Будет вздернут Денни Дивер рано утром! — Что это застит белый свет? — один из нас сказал. — Твой друг цепляется за жизнь, — откликнулся капрал. — Что стонет там, над головой? — один из нас сказал. — Отходит грешная душа, — откликнулся капрал. Кончил счеты Денни Дивер, барабаны бьют поход, Полк построился колонной, нам командуют: — Вперед! Хо! — трясутся новобранцы, промочить бы пивом рот, — Нынче вздернут Денни Дивер рано утром.

221

Денни Дивер (стр. 394). — Впервые в 1890 г., вошло в «Баллады казармы». Это стихотворение современники сравнивали с «Балладой Редингской тюрьмы» Уайльда.

ТОММИ [222]

Хотел я глотку промочить, гляжу — трактир открыт. — Мы не пускаем солдатню! — хозяин говорит. Девиц у стойки не унять: потеха хоть куда! Я восвояси повернул и плюнул со стыда. — Эй, Томми, так тебя и сяк, ступай и не маячь! Но — Мистер Аткинс, просим Вас! — когда зовет трубач. Когда зовет трубач, друзья, когда зовет трубач, Да, мистер Аткинс, просим Вас, когда зовет трубач! На представленье я пришел, ну ни в одном глазу! За мной ввалился пьяный хлыщ, и он-то сел внизу. Меня ж отправили в раек, наверх, на самый зад, А если пули запоют, — пожалте в первый ряд! — Эй, Томми, так тебя и сяк, умерь-ка лучше прыть! Но — Личный транспорт Аткинсу! — когда за море плыть. Когда за море плыть, друзья, когда за море плыть, Отличный транспорт Аткинсу, когда за море плыть! Дешевый нам дают мундир, грошовый рацион, Солдат — ваш верный часовой — не больно дорог он! И проще фыркать: дескать, он шумён навеселе, Чем с полной выкладкой шагать по выжженной земле! — Эй, Томми, так тебя и сяк, да ты, мерзавец, пьян! Но — Взвейтесь, грозные орлы! — лишь грянет барабан. Лишь грянет барабан, друзья, лишь грянет барабан, Не дрянь, а «грозные орлы», лишь грянет барабан! Нет, мы не грозные орлы, но и не грязный скот, Мы — те же люди, холостой казарменный народ. А что порой не без греха — так где возьмешь смирней: Казарма не растит святых из холостых парней! — Эй, Томми, так тебя и сяк, тишком ходи, бочком! Но — Мистер Аткинс, грудь вперед! — едва пахнет дымком. Едва пахнет дымком, друзья, едва пахнет дымком, Ну, мистер Аткинс, грудь вперед, едва пахнет дымком! Сулят нам сытные пайки, и школы, и уют. Вы жить нам дайте по-людски, без ваших сладких блюд! Не о баланде разговор, и что чесать язык, Покуда форму за позор солдат считать привык! — Эй, Томми, так тебя и сяк, катись, и черт с тобой! Но он — «защитник Родины», когда выходит в бой. Да, Томми, так его и сяк, не раз уже учен, И Томми — вовсе не дурак, он знает, что почем!

222

Томми (стр. 395). — Впервые в 1890 г., вошло в сборник «Баллады казармы». Именем «Томми Аткинс» английского солдата называли со времен наполеоновских войн. «Томми Аткинс» обычно ставили в графе «фамилия» в образцах документов.

Приводим публиковавшийся ранее перевод С. Маршака:

Хлебнуть пивца я захотел и завернул в трактир. — Нельзя! — трактирщик говорит, взглянув на мой мундир. Девчонки мне смотрели вслед и фыркали в кулак, Я усмехнулся, вышел вон, а сам подумал так: «Солдат — туда, солдат — сюда! Солдат, крадись, как вор. Но «Мистер Аткинс, в добрый путь!» — когда играют сбор. Когда играют сбор, друзья, когда играют сбор. «Любезный Аткинс, в добрый путь!» — когда играют сбор». Явился трезвого трезвей я в театральный зал. Но пьяный щеголь сел на стул, где я сидеть желал. Назад спровадили меня — под самый небосвод. Но если пушки загремят, меня пошлют вперед! Солдат — туда, солдат — сюда! Гони солдата вон! Но если надо на войну, пожалуйте в вагон. В вагон пожалуйте, друзья, пожалуйте в вагон! Но если надо на войну, пожалуйте в вагон! Пускай вам кажется смешным грошовый наш мундир, Солдат-то дешев, но хранит он ваш покой и мир. И вам подтрунивать над ним, когда он под хмельком, Гораздо легче, чем шагать с винтовкой и мешком. Солдат — такой, солдат — сякой, бездельник и буян! Но он храбрец, когда в строю зальется барабан. Зальется барабан, друзья, зальется барабан, Но он — храбрец, когда в строю зальется барабан. Мы не шеренга храбрецов и не толпа бродяг. Мы — просто холостой народ, живущий в лагерях, И если мы подчас грешим — народ мы холостой, — Уж извините: в лагерях не может жить святой! Солдат — такой, солдат — сякой, но он свой помнит долг, И если пули засвистят, в огонь уходит полк. В огонь уходит полк, друзья, в огонь уходит полк, Но если пули засвистят, в огонь уходит полк! Сулят нам лучший рацион и школы — черт возьми! — Но научитесь, наконец, нас признавать людьми. Не в форме главная беда, а горе наше в том, Что в этой форме человек считается скотом. Солдат — такой, солдат — сякой, и грош ему цена. Но он — надежда всей страны, когда идет война. Солдат — такой, солдат — сякой! Но как бы не пришлось Вам раскусить, что он не глуп и видит все насквозь!

ФУЗЗИ-ВУЗЗИ [223]

(Суданские экспедиционные части)

Знавали мы врага на всякий вкус: Кто похрабрей, кто хлипок, как на грех, Но был не трус афганец и зулус, А Фуззи-Вуззи — этот стоил всех! Он не желал сдаваться, хоть убей, Он часовых косил без передышки, Засев в чащобе, портил лошадей И с армией играл, как в кошки-мышки. За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою, Первоклассным, нехристь голый, был ты воином в бою! Билет солдатский для тебя мы выправим путем, А хочешь поразмяться, так распишемся на нем! Вгонял нас в пот Хайберский перевал, Нас дуриком, за милю, шлепал бур, Мороз под солнцем Бирмы пробирал, Лихой зулус ощипывал, как кур, Но Фуззи был по всем статьям мастак, И сколько ни долдонили в газетах: — Бойцы не отступают ни на шаг! — Он колошматил нас и так и этак. За твое здоровье, Фуззи, за супругу и ребят! Был приказ с тобой покончить, мы успели в аккурат. Винтовку против лука честной не назвать игрой, Но все козыри побил ты и прорвал британский строй! Газеты не видал он никогда, Медалями побед не отмечал, Так мы расскажем, до чего удал Удар его двуручного меча! Он из кустиков на голову кувырк Со щитом, навроде крышки гробовой, — Всего денек веселый этот цирк, И год бедняга Томми сам не свой. За твое здоровье, Фуззи, в память тех, с кем ты дружил, Мы б оплакали их вместе, да своих не счесть могил. Но равен счет — мы присягнем, хоть Библию раскрой; Пусть потерял ты больше нас, ты смял британский строй! Ударим залпом, и пошел бедлам: Он ныряет в дым и с тылу мельтешит. Это прямо порох с перцем пополам, И притворщик, если мертвый он лежит. Он — ягненочек, он — мирный голубок, Попрыгунчик, соскочивший со шнурка, И плевать ему, куда теперь пролег Путь Британского Пехотного Полка! За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою, Первоклассным, нехристь голый, был ты воином в бою! За здоровье Фуззи-Вуззи, чья башка копна копной: Чертов черный голодранец, ты прорвал британский строй!

223

Фуззи-Вуззи (стр. 396), Пушкари (стр. 398), Гауптвахта (стр. 399), Новобранцы (стр. 400), Мандалай (стр. 401), Брод через Кабул (стр. 402). — Эти стихотворения печатались по отдельности на протяжении 1890 г. в различных газетах, а затем вошли в «Баллады казармы».

ПУШКАРИ

В зубах неразлучная трубка, с вершин ветерок сквозной, Шагаю я в бурых крагах, мой бурый мул за спиной, Со мной шестьдесят бомбардиров, и — милым толстушкам честь — Тут гордость Британской Армии, все лучшее, что в ней есть, — тсс, тсс! Ведь наша любовь — это пушки, и пушки верны в боях! Бросайте свои погремушки, не то разнесут в пух и прах — бабах! Тащите вождя и сдавайтесь все вместе: и трус и смельчак; Не хватайся за меч, не пытайся утечь, нет от пушек спасенья никак! Нас гонят туда, где дороги, но чаще — где нет дорог, И лезешь, как муха по стенке, нащупав ногой бугорок. Лушаев и нагу смяли, с афридиев сбили спесь Мы, пушки, — две батареи, двум тыщам равные здесь — тсс, тсс! Ведь наша любовь — это пушки… Не тянешь — будь благодарен: научим жить на земле! Не встанешь — ну что же, парень, патрон для тебя — в стволе. Так делай свою работу без спеху, не напоказ, Полевые части — не сахар? А ну, попотей у нас — тсс, тсс! Ведь наша любовь — это пушки… Над нами орлиный клекот, рокот реки, как гром, Мы выдрались из чащобы — лишь скалы да снег кругом. Бичом полосует ветер, и вниз по степям летит Скрежет и скрип железа, тупой перестук копыт — тсс, тсс! Ведь наша любовь — это пушки… Колесо по Лезвию Неба, и Бездна у самых ног, А путь, распахнутый в вечность, прямее, чем твой плевок, От солнца и снега слепнешь, рубаха — выжми да брось, Но намертво полрасчета в старуху нашу впряглось — тсс, тсс! Ведь наша любовь —

это пушки… В зубах неразлучная трубка, с вершин ветерок сквозной, Карабкаюсь в бурых крагах, мой бурый мул за спиной. Где шли мы — мартышкам да козам и то не дознаться, кажись. — Родимые, тпру-у! Снять цепи! Шрапнелью! К бою! Держиссь! — тсс, тсс! Ведь наша любовь — это пушки, и пушки верны в боях! Не вздумайте лезть в заварушки, не то разнесут в пух и прах — бабах! Тащите вождя и сдавайтесь все вместе: и трус и смельчак; Хоть под землю засядь, там тебе и лежать — не спасешься от пушек никак!

ГАУПТВАХТА

Голова — что твоя шарманка, язык, как приклад, тяжел, Лежалой картошкой губы, — я крепко, видать, дошел! Но меня не забудет патрульный капрал, в клоповник попал я не зря: Я напился, как зверь, и капралу теперь со скулы не отмыть фонаря! Второсрочная — прямо на доски — шинель, Плац под окнами, выбитый сплошь… Стоят суток гульбы две недели «губы» — «За драку и пьяный дебош»! За пьянство и славный дебош! Капрал-то был, право, хорош. Стоят суток гульбы две недели «губы» За драку и пьяный дебош! Я пива хлебнул порядком, что проку! — водой вода! Но джину с дружком хватил я тайком и вот угодил сюда. Ну, черт нас пихнул на двойной караул, капрал-то хрясь меня в нос! Но как я за ворот его рванул, так клок в кулаке и унес! Я бросил ботинки-гири и кинул в трактире шлем, А мундир и ремни — бог весть где они, и чтоб они шли ко всем… Мне не станут платить и велят отхватить нашивки, что я заслужил, Но печать мою долго капрал не сотрет, я на совесть ее приложил! Жена у казарменных плачет ворот, ревет во дворе малец… Оно ерунда, вот начальство — беда: узнает — и мне конец. Не лучше ли дать мне клятву опять, что святое начну житье, Но случись заодно и дружок и вино, — как бы я не забыл ее! Второсрочная — прямо на доски — шинель, Плац под окнами, выбитый сплошь… Стоят суток гульбы две недели «губы» — «За драку и пьяный дебош»! За пьянство и славный дебош! Капрал-то был, право, хорош. Стоят суток гульбы две недели «губы» За драку и пьяный дебош!

НОВОБРАНЦЫ

Когда на восток новобранцы идут — Как дурни, резвятся, как лошади, пьют. Иные из них по дороге умрут, Еще не начав служить как солдат, Служить, служить, служить как солдат, солдат королевы! Эй вы, молодые, поближе к огню! Я не первых встречаю и хороню. Но пока вы живы, я вам объясню, Как должен вести себя умный солдат, Умный, умный, умный солдат, солдат королевы! При чуме и холере себя береги, Минуй болота и кабаки. Холера и трезвость — всегда враги. А кто пьян, тот, ей-богу, скверный солдат, Скверный, скверный, скверный солдат, солдат королевы! Если сволочь сержант до точки довел, Не ворчи, как баба, не злись, как осел. Будь любезным и ловким, — и вот ты нашел, Что наше спасенье в терпенье, солдат, В терпенье, в терпенье, в терпенье, солдат, солдат королевы! Если жена твоя шьется с другим, Не стоит стреляться, застав ее с ним. Отдай ему бабу — и мы отомстим, Он будет с ней проклят, этот солдат, Проклят, проклят, проклят солдат, солдат королевы! Если ты под огнем удрать захотел, Глаза оторви от лежащих тел И будь счастлив, что ты еще жив и цел, И маршируй вперед, как солдат, Вперед, вперед, вперед, как солдат, солдат королевы! Если мажут снаряды над их головой, Не ругай свою пушку сукой кривой, А лучше с ней потолкуй, как с живой, И ты будешь доволен ею, солдат, Доволен, доволен, доволен, солдат, солдат королевы! Пусть кругом все убиты, — а ты держись! Приложись и ударь и опять приложись. Как можно дороже продай свою жизнь. И жди помощи Англии, как солдат, Жди ее, жди ее, жди ее, как солдат, солдат королевы! Но если ты ранен и брошен в песках И женщины бродят с ножами в руках, Дотянись до курка и нажми впотьмах И к солдатскому богу ступай как солдат, Ступай, ступай, ступай как солдат, солдат королевы!

МАНДАЛАЙ

Где, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне, — Знаю, — девушка из Бирмы вспоминает обо мне. В звоне бронзы колокольной слышу, будто невзначай: «Воротись, солдат британский! Воротись ты в Мандалай!» Воротись ты в Мандалай, Где суда стоят у свай. Шлепают, как прежде, плицы из Рангуна в Мандалай. По дороге в Мандалай, Где летучим рыбам — рай. И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край! В юбке желтой, в изумрудной шапочке, звалась она «Супи-йо-лет», как царица, Тибо ихнего жена. Начадив сигарой белой, припадала в тишине, С христианским умиленьем, к черной идола ступне. Глупый идол! Этот люд Окрестил его «Бог Будд»! Я ласкал ее, и было не до идолов ей тут! По дороге в Мандалай — В сырость рисовых плантаций солнце низкое сползло, И она, под звуки банджо, мне поет «Кулла-ло-ло!», На плечо кладет мне руку, мы сидим, щека к щеке, И следим, как пароходы проплывают вдалеке, Как слоняги бревна тика складывают в тростнике, В иловатой, гниловатой, дурно пахнущей реке, И, в безмолвье душном, слово вдруг замрет на языке! По дороге в Мандалай — То, что было, — нынче сплыло. Прошлое прости-прощай! Разве омнибусы ходят с Набережной в Мандалай? Поучал меня служивый, оттрубивший десять лет: «Кто услышал зов востока — не глядит на белый свет!» Ничего другого нет, Только пряный дух чесночный, только в пальмах солнца свет, Только храма колокольцы — ничего другого нет! По дороге в Мандалай — Тошно мне тереть подметки о булыжник мостовых. Дождь осенний лихорадку бередит в костях моих. Пусть за мной, от Челси к Стрэнду, треплют хвост полста прислуг! О любви пускай болтают — страх берет от их потуг, Бычьих лиц, шершавых рук! Не чета душистой, чистой, самой нежной из подруг, В той земле, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук! По дороге в Мандалай — За Суэц попасть хочу я: зло с добром — в одной цене, Десять заповедей — силы не имеют в той стране; Храмовые колокольцы обращают зов ко мне, И, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне. По дороге в Мандалай Старый флот стоит у свай, Где, больные, мы лежали, по прибытье в Мандалай! О, дорога в Мандалай, Где летучим рыбам — рай! И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!

БРОД ЧЕРЕЗ КАБУЛ

Стал Кабул у вод Кабула… Саблю вон, труби поход!.. Здесь полвзвода утонуло, Другу жизни стоил брод, Брод, брод, брод через Кабул, Брод через Кабул и темнота. При разливе, при широком эскадрону выйдут боком Этот брод через Кабул и темнота. Да, Кабул — плохое место… Саблю вон, труби поход!.. Здесь раскисли мы, как тесто, Многим жизни стоил брод, Брод, брод, брод через Кабул, Брод через Кабул и темнота. Возле вех держитесь, братцы, с нами насмерть будут драться Гиблый брод через Кабул и темнота. Спит Кабул в пыли и зное… Саблю вон, труби поход!.. Лучше б мне на дно речное, Чем ребятам… Чертов брод! Брод, брод, брод через Кабул, Брод через Кабул и темнота. Вязнут бутцы и копыта, кони фыркают сердито, — Вот вам брод через Кабул и темнота. Нам занять Кабул велели, Саблю вон, труби поход!.. Но скажите — неужели Друга мне заменит брод, Брод, брод, брод через Кабул, Брод через Кабул и темнота. Плыть да плыть, не спать в могиле тем, которых загубили Чертов брод через Кабул и темнота. На черта Кабул нам нужен?.. Саблю вон, труби поход!.. Трудно жить без тех, с кем дружен, — Знал, что взять, проклятый брод. Брод, брод, брод через Кабул. Брод через Кабул и темнота. О Господь, не дай споткнуться, слишком просто захлебнуться Здесь, где брод через Кабул и темнота. Нас уводят из Кабула… Саблю вон, труби поход!.. Сколько наших утонуло? Скольких жизней стоил брод? Брод, брод, брод через Кабул, Брод через Кабул и темнота. Обмелеют летом реки, но не всплыть друзьям вовеки, — Это знаем мы, и брод, и темнота.

ХОЛЕРНЫЙ ЛАГЕРЬ [224]

Холера в лагере нашем, всех войн страшнее она, Мы мрем средь пустынь, как евреи в библейские времена. Она впереди, она позади, от нее никому не уйти… Врач полковой доложил, что вчера не стало еще десяти. Эй, лагерь свернуть и в путь! Нас трубы торопят, Нас ливни топят… Лишь трупы надежно укрыты, и камни на них и кусты… Грохочет оркестр, чтоб унынье в нас побороть, Бормочет священник, чтоб нас пожалел Господь, Господь… О боже! За что нам такое, мы пред тобою чисты. В августе хворь эта к нам пришла и с тех пор висит на хвосте, Мы шагали бессонно, нас грузили в вагоны, но она настигала везде, Ибо умеет в любой эшелон забраться на полпути… И знает полковник, что завтра опять не хватит в строю десяти. О бабах нам тошно думать, на выпивку нам плевать, И порох подмок, остается только думать и маршировать, А вслед по ночам шакалы завывают: «Вам не дойти, Спешите, ублюдки, не то до утра не станет еще десяти!» Порядочки, те, что теперь у нас, насмешили б и обезьян: Лейтенант принимает роту, возглавляет полк капитан, Рядовой командует взводом… Да, по службе легко расти, Если служишь там, где вакансий ежедневно до десяти. Иссох, поседел полковник, он мечется день и ночь Среди госпитальных коек, меж тех, кому не помочь. На свои он берет продукты, не боясь карман растрясти, Только проку пока не видно, что ни день — то нет десяти. Пастор в черном бренчит на банджо, лезет с мулом прямо в ряды, Слыша песни его и шутки, надрывают все животы, Чтоб развлечь нас, он даже пляшет: «Ти-ра-ри-ра, Ра-ри-ра-ти!» Он достойный отец для мрущих ежедневно по десяти. А католиков ублажает рыжекудрый отец Виктор, Он поет ирландские песни, ржет взахлеб и городит вздор… Эти двое в одной упряжке, им бы только воз довезти… Так и катится колесница, — сутки прочь, и нет десяти. Холера в лагере нашем, горяча она и сладка, Дома лучше кормили, но, сев за стол, нельзя не доесть куска, И сегодня мы все бесстрашны, ибо страху нас не спасти, Маршируем мы и теряем на день в среднем по десяти. Эй! Лагерь свернуть и в путь! Нас трубы торопят, Нас ливни топят… Лишь трупы надежно укрыты, и камни на них и кусты… Те, кто с собою не справятся, могут заткнуться, Те, кому сдохнуть не нравится, могут живыми вернуться. Но раз уж когда-нибудь все равно ляжем и я и ты, Так почему б не сегодня без споров и суеты. А ну, номер первый, заваливай стояки, Брезент собери, растяжек не позабудь, Веревки и колья — все вали во вьюки! Пора, о пора уже лагерь свернуть и в путь… (Господи, помоги!)

224

Холерный лагерь (стр. 404). — Впервые в 1896 г., вошло в сборник «Семь морей».