…Но вот зима,и чтобы ясно было,что происходит действие зимой,я покажу,как женщина купилана рынке елкуи несет домой,и вздрагивает елочкино телоу женщины над худеньким плечом.Но женщина тут, впрочем,ни при чем.Здесь речь о елке.В ней-то все и дело.Итак,я покажу сперва балкон,где мы увидим елочку стоящейкак бы в преддверьежизни предстоящей,всю в ожиданье близких перемен.Затем я покажу ее в одиниз вечероврождественской недели,всю в блеске мишуры и канители,как бы в полете всю,и при свечах.И наконец,я покажу вам двор,где мы увидим елочку лежащейсреди метели,медленно кружащейв глухом прямоугольнике двора.Безлюдный двори елка на снегуточней, чем календарь нам обозначат,что минул год,что следующий начат.Что за нелепой разной кутерьмой,ах, Боже мой,как время пролетело.Что день хоть и длинней,да холодней.Что женщина…Но речь тут не о ней.Здесь речь о елке.В ней-то все и дело.
Источник: Клуб Холостяков
Живешь,
не чувствуя вериг...
Живешь, не чувствуя вериг,живешь — бежишь туда-сюда.— Ну как, старик? — Да так, старик!Живешь — и горе не беда.Но вечером, но в тишине,но сам с собой наедине,когда звезда стоит в окне,как тайный соглядатай,и что-то шепчет коридор,как ростовщик и кредитори въедливый ходатай.Живешь, не чувствуя верги,и все на свете трын-трава.— Ну, как, старик? — Да так, старик!— Давай, старик, качай права!Но вечером, но в тишине,но сам с собой наедине,когда звезда стоит в окне,как тайный соглядатай…Итак — не чувствуем вериг,среди имен, среди интриг,среди святых, среди расстригживешь — как сдерживаешь крик.Но вечером, но в тишине…
Источник: Клуб Холостяков
Не изменить цветам, что здесь цветут...
Не изменить цветам, что здесь цветутИ ревновать к попутным поездам,Но что за мука оставаться тут,Когда ты должен находиться там.Ну что тебе сияние тех планет?Зачем тебя опять влечет туда?Но что за мука… Отвернуться — нет,Когда ты должен задохнуться — да.Но двух страстей опасна эта смесь,И эта спесь тебе не по летам,Но что за мука оставаться здесь,Когда ты должен — там, и только там…Но те цветы… На них не клином свет,А поезда полночные идут.Но разрываться между да и нет,Но оставаться между там и тут.Но поезда… Уходят поезда,И ты еще заплатишь по счетамЗа все свои не сказанные да,За все свои непрожитые там.
Источник: Библиотека поэзии у Диогена
Завидую, кто быстро пишет...
Завидую, кто быстро пишети в благости своей не слышит,как рядом кто-нибудь не спит,как за стеною кто-то ходитвсю ночьи места не находит.Завидую, кто крепко спит,без сновидений,и не слышит,как рядом кто-то трудно дышит,как не проходит в горле ком,как валидол под языкомсосулькой мартовскою тает,а все дыханья не хватает.Завидую, кто крепко спит,не видит снов,и быстро пишет,и ничего кругом не слышит,не видит ничего кругом,а если видит,если слышит,то все же пишет о другом,не думая,а что же значит,что за стеною кто-то плачет.Как я завидую ему,его уму,его отваге,его перу,его бумаге, чернильнице,карандашу!А я так медленно пишу,как ношу трудную ношу,как землю черную пашу,как в стекла зимние дышу —дышу, дышуи вдруготтаиваю круг.
А вот явленье грусти бесконечной,хотяна первый взгляди беспричинной.На остановке где-нибудь конечнойстарушка из автобуса выходит.Ах, город,эти новые дома,керамика,стекло,и алюминий!Какая пестрота и легкость линийв меняющихся контурах его,какая гамма цветосочетаний!Здесь для примера я бы показалЦентральный, скажем, аэровокзалили Дворецдля бракосочетаний,куда подъехал свадебный кортежс девчонкою в одежде подвенечной…Но вот картина грусти бесконечной,когда старушка площадь переходит.Ах, город,все куда-то он спешит,торопится на ярмарки,на рынки,на свадьбы,на рожденья,на поминки,проглатывая прессу на ходу,прижав к себе попутные покупки,нет-нет еще косясь на мини-юбки,как бы стыдясь,что снова уличенв приверженности к моде быстротечной…Но вот картина грусти бесконечной,и я едва не плачу в этот миг,когда старушка площадь переходит,в скрещенье всех событий мировыхшагает по дорожке пешеходной,неся свою порожнюю авоську,где, словно одинокий звук минорныйи словно бы воробушек озябший,один лежит на донышкелимон.
Каждый выбирает для себяженщину, религию, дорогу.Дьяволу служить или пророку —каждый выбирает для себя.Каждый выбирает по себеслово для любви и для молитвы.Шпагу для дуэли, меч для битвыкаждый выбирает по себе.Каждый выбирает по себе.Щит и латы, посох и заплаты,меру окончательной расплатыкаждый выбирает по себе.Каждый выбирает для себя.Выбираю тоже — как умею.Ни к кому претензий не имею.Каждый выбирает для себя.
Источник: Russians' Poetic Speech
ДОРОГИЕ МОИ МАЛЬЧИШКИ
Мундиры, ментики, нашивки, эполеты.А век так короток — Господь не приведи.Мальчишки, умницы, российские поэты,провидцы в двадцать и пророки к тридцати.Мы всё их старше год от года, час от часа,живем, на том себя с неловкостью ловя,что нам те гении российского Парнасауже по возрасту годятся в сыновья.Как первый гром над поредевшими лесами,как элегическая майская гроза,звенят над нашими с тобою голосамипочти мальчишеские эти голоса.Ах, танец бальный, отголосок погребальный,посмертной маски полудетские черты.Гусар, поручик, дерзкий юноша опальный,с мятежным демоном сходившийся на «ты».Каким же ветром обдиралась эта кожа,какое пламя видел он, какую тьму,чтоб, словно жизнь безмерно долгую итожа,в конце сказать —«и зло наскучило ему»!Не долгожители, не баловни фортуны —провидцы смолоду, пророки искони…Мы всё их старше, а они всё так же юны,и нету судей у нас выше, чем они.
Источник: Прислал читатель
ЧЕЛОВЕК, ОТЛИЧАЮЩИЙСЯ ЗАВИДНЫМ УПОРСТВОМ
Все дело тут в протяженности,в протяженности дней,в протяженности лет или зим,в протяженности жизни.Человек,отличающийся завидным упорством,он швыряет с размаха палку(камень,коробку,консервную банку)и отрывисто произносит:— Шарик, возьми!Друг
человека Шарик,занятый, как обычно, проблемамисовершенно иного рода,издалека виновато машет хвостоми мысленнокак бы разводит руками —для нас это слишком сложно!И все повторяется снова.Человек,отличающийся завидным упорством,швыряет с размаха палку…Дальшепроисходит множествовсевозможных событий,бесконечной чередой проходят,сменяя друг другадни и недели,дожди и метели,солнечные затменья,землетрясенья,смены погоды,годы —словом, проходит жизнь.Но история эта конца не имеет,ибо он,человек,отличающийся завидным упорством,не подвержен старенью,дряхленьюи умиранью.Человек,отличающийся завидным упорством,швыряет с размаха палку….
Источник: Прислал читатель
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Проснуться было так неинтересно,настолько не хотелось просыпаться,что я с постели встал,не просыпаясь,умылся и побрился,выпил чаю,не просыпаясь,и ушел куда-то,был там и там,встречался с тем и с тем,беседовал о том-то и о том-то,кого-то посещал и навещал,входил,сидел,здоровался,прощался,кого-то от чего-то защищал,куда-то вновь и вновь перемещался,усовещал кого-тои прощал,кого-то где-то чем-то угощали сам ответно кем-то угощался,кому-то что-то твердо обещал,к неизъяснимым тайнам приобщалсяи, смутной жаждой действия томим,знакомым и приятелям своимкакие-то оказывал услуги,и даже одному из них помогдверной отремонтировать замок(приятель ждал приезда тещи с дачи)ну, словом, я поступки совершал,решал разнообразные задачи —и в то же время двигался, как тень,не просыпаясь,между тем, как деньвсе время просыпался,просыпался,пересыпался,сыпалсяи текмеж пальцев, как песокв часах песочных,покуда весь просыпался,истекпо желобку меж конусов стеклянных,и верхний конус надо мной был пуст,и там уже поблескивали звезды,и можно было вновь идти домойи лечь в постель,и лампу погасить,и ждать,покуда кто-то надо мнойперевернет песочные часы,переместив два конуса стеклянных,и снова слушать,как течет песок,неспешное отсчитывая время.Я был частицей этого песка,участником его высоких взлетов,его жестоких бурь,его падений,его неодолимого броска;которым все мгновенно изменялось,того неукротимого броска,которым неуклонно измерялосьдвиженье дней,столетий и секундв безмерной череде тысячелетий.Я был частицей этого песка,живущего в своих больших пустынях,частицею огромных этих масс,бегущих равномерными волнами.Какие ветры отпевали нас!Какие вьюги плакали над нами!Какие вихри двигались вослед!И я не знаю,сколько тысяч летили вековпромчалось надо мною,но длилась бесконечно жизнь моя,и в ней была первичность бытия,подвластного устойчивому ритму,и в том была гармония свояи ощущенье прочного покояв движенье от броска и до броска.Я был частицей этого песка,частицей бесконечного потока,вершащего неутомимый бегмеж двух огромных конусов стеклянных,и мне была по нраву жизнь песка,несметного количества песчинокс их общей и необщею судьбой,их пиршества,их праздники и будни,их страсти,их высокие порывы,весь пафос их намерений благих.К тому же,среди множества других,кружившихся со мной в моей пустыне,была одна песчинка,от которойя был, как говорится, без ума,о чем она не ведала сама,хотя была и тьмой моей,и светомв моем окне.Кто знает, до сих порлюбовь еще, быть может…Но об этомеще особый будет разговор.Хочу опять туда, в года неведенья,где так малы и так наивны сведеньяо небе, о земле…Да, в тех годахпреобладает вера,да, слепая,но как приятно вспомнить, засыпая,что держится земля на трех китах,и просыпаясь —да, на трех китахнадежно и устойчиво покоится,и ни о чем не надо беспокоиться,и мир — сама устойчивость,самагармония,а не бездонный хаос,не эта убегающая тьма,имеющая склонность к расширеньюв кругу вселенской черной пустоты,где затерялся одинокий шариквертящийся…Спасибо вам, киты,за прочную иллюзию покоя!Какой ценой,ценой каких потерья оценил, как сладостно незнаньеи как опасен пагубный искус —познанья дух злокозненно-зловредный.Но этот плод,ах, этот плод запретный —как сладок и как горек его вкус!..Меж тем песок в моих часах песочныхпросыпался,и надо мной был пустстеклянный купол,там сверкали звезды,и надо было выждать только миг,покуда снова кто-то надо мнойперевернет песочные часы,переместив два конуса стеклянных,и снова слушать,как течет песок,неспешное отсчитывая время.
Источник: Прислал читатель
ОТЕЦ
Он лежал на спине,как ребенок,я поил его чаем из ложки,вытирал его лоб и губывлажной больничной марлей,не отходя от неговсе десять дней и ночей,не зная еще,что будут они последними.Он лежал на спине,как ребенок,глядя печальнокуда-то перед собой.— Трудно, — любил говорить он,-бываеттолько первые пятьдесят лет.-Это была его любимая поговорка.Легкой жизни не знал он.Ничего за жизнь не скопил.— После войны,-говорил, размечтавшись когда-то,-всем куплю по буханке хлебаи одну из них съемсам.-Так за всю свою жизньничего не скопил,ничего не имел.Не умел.Чувство юморабыло единственнымего капиталом —тем единственнымдрагоценным металлом,которым столь щедроего наделил господь…Господи,помоги же и мнедо последнего дняне растратить егои сберечь,королевское этонаследство —кстати сказать,далеко не худшее средстводля безбедного существованьяна этой земле.