Стихотворения

Чиннов Игорь Владимирович

* * *

И жизнь – будто мельничный жернов на шее, будто бревно, рухнувшее на зеваку. Жизнь – как смерть, только нет в этой смерти покоя. Где он, покой, похожий на светлое летнее поле? Не золотые сады, в которых живут Геспериды. Просто дорога в ухабах, коровьем и конском навозе, и мы выходим в летнее милое поле.

* * *

Я проживаю в мире инфузорий (Дом ноль-ноль минус в Тупике Микробов). Я казначей Содружества Бактерий. Мы там–танцуем–танец–стрептококков. Я улыбаюсь голубой

Бацилле, Большой поклоннице литературы. Я пью коктейль с ценителями гноя, Разбавленный питательным бульоном, И что-то вроде столбняка находит. Звезда Бактерий блещет надо мною.

* * *

Николаю Белоцветову

Казалось, становится небо Жемчужной, мерцающей розой, Рождался игольчатый стебель Из ветра, молчанья, мороза. А после и синяя роза Осыпала всё лепестками, Колола шипами мороза, Синела высоко над нами. Но сердце, озябшее, знало, Что это, конечно, не роза. И в жалких лохмотьях дрожала Простушка по имени Грёза.

* * *

Разлетается сердце темными комьями крови, Клочья души висят на терниях жизни – Колючая проволока судьбы, в шипах заржавелых. Так и терзайся при жизни в серном пламени ада, Связанный пленник, потрепанный, перегоревший. Что, освежает тебя холодный пепел мечтаний?

* * *

Так и живу, жуком, опрокинутым на спину, жертва своей скорлупы. Беспомощно бьюсь, барахтаюсь, шевелю жалкими конечностями, членистоногий. Да, конечно, законы тяжести – спорить – напрасно. Уже занесен, уже надо мной черный сапог, любитель хруста.

* * *

Мотаться нам да маяться (Земное безобразие), Мочалиться, мытариться, А все-таки мечтается – Иллюзии, фантазии… Мечтается, миражится, Поётся, куролесится, Душа – блудница, бражница – Невестится, куражится, Несет-то околесицу. Потараторь, голубушка, Потарабарь, неумница, А после сразу бухнемся С тобой в тартарары.

* * *

Владимиру Смоленскому

Наскучившая толчея Молекул мелких бытия, Как мошкара перед закатом. Спешат работники толпой Работать и – домой С работы. Все та же, та же колея. Орбиты скуки и заботы. В погасшем, мутном, тускловатом Над парком первая звезда. Знакомо-серые пустоты. Да, путь указан навсегда Звезде, молекулам, землянам. Туда – сюда, туда – сюда. Да, вдребезги бы дребедень. (Как Богу созерцать не лень?) И пахнет парком и туманом. Так резко ветер холодел, Был жалко прожит жалкий день, И сердце слабо дребезжало.

* * *

Согласен, давай поиграем, Расплата, пока, «за горами». (А пахнет-то – серой,

не раем.) Стою, притворяясь героем: Сразимся, Судьба дорогая, В картишки, Судьба дорогая, – В геенне земной догорая. (А звезды? Над миром, над морем…) А лучше бы – прочь из геенны… (Ехидны, шакалы, гиены.) Горело багровое жало, Зверье поиграть предлагало. И прятки, и жмурки, бывало, И карты – прекрасно, премило. (К несчастью, душа проиграла.) И с чертом за милую душу Сыграем (а все же я трушу). Лунатиком выйти на крышу, Обрушиться в синее с крыши… Да где уж, Судьба-дорогуша, – Я правил игры не нарушу.

* * *

Горькие земные оскорбления Житель рая радостно простит. Ну а мы? Мы в ангельское пение Превратим мешки обид? Бедный, смертный, что ж нам сладкозвучие? (Летний зной, а в теле – гной.) Не играй, обманщица певучая, Не мерцай ты в мерзости земной. В мерзости застряло сердце, вертится Колесом в усталой колее. Что ж, мели, бессмысленная мельница, Копошись в земном гнилье. Разлагается земное тело – и Морщится – собой нехороша – Опостылая, осточертелая, Тоже опустелая душа.

* * *

Ну не бессмертие, хотя бы забытьё. Да, «упокоиться», забыться. Нa свалку жизнь – отжившее старьё И ночь, блаженная царица. И даже не нужна высокая звезда Над ворохом житейской дряни. Бессмертие – какая ерунда, (Питаться падалью мечтаний!) Есть только ночь. Смешно – всегда в законный час Придет волшебницей чудесной: Закрыть житейский хлам, земную грязь Блаженно-синенькой завесой. А что касается бессмертия… Всегда Вообразится глупость, небыль. Бессмертие – какая ерунда. Но – звезды… Удивляюсь. Небо…

* * *

И ангелу случается отчаяться. Он вешается, топится, стреляется. Его душа, печальная страдалица, Во что-то маленькое воплощается. Ей суждено (он не успел раскаяться) Жить гусеницей или каракатицей. И вот живёт, питается, спасается, И прошлое не жжёт, не вспоминается. А после воплощается смиренница В снежинку (потерпи – и переменится), И, светлая, она летит над улицей И ангелами дальними любуется.

II

* * *

Уже холодеет, и тонкая белая птица висит над зеленой водой остатком погасшего облака, вернее, огромной снежинкой. Берег пустеет, но кафе над сиреневым пляжем еще открыто. Сядем, закажем белое мороженое, похожее на холодные белые розы. Хочешь, вообразим, будто это две порции амброзии, прямо с Олимпа? Съедим и скажем, посмотрев на горы: – Мы тоже бессмертны.