Стихотворения

Чиннов Игорь Владимирович

* * *

Прозевал я, проворонил, промигал. Улетело, утекло – видал-миндал? Ветра в поле, шилом патоки – шалишь! Только – кукиш, погляди-ка, только шиш. А над речкой, переливчато-рябой, Светит облако, забытое тобой, И денёк на веки вечные застыл, Тот, который ты увидел и забыл. Та же самая в реке блестит вода, Та же бабочка над отмелью всегда Светлый листик, жёлтый листик, помнишь, тот, Реет, кружится уже девятый год.

* * *

Утоли

мои печали Летним ветром, лунным светом, Запахом начала мая, Шорохом ночного моря. Утоли мои печали Голосом немого друга, Парусом, плечом и плеском. Утоли мои печали Темным взглядом, тихим словом. Утоли мои печали.

* * *

Как будто звёзды в хрустале, Сиянье пира, сиянье бала, В твоей руке звезды светлей, Алмазно-лунный, цветок бокала. Лишь миг шампанское шипит, Идём кружиться, идём кружиться, И чёрный веер уже раскрыт, И тень взмахнула, и ресницы. И плечи плавные плывут, Белея бально, блестя крылато. Пока живем, пока мы тут, Пока не скоро еще расплата…

* * *

Николаю Оцупу

Кто запустил в это серое небо семь разноцветных шаров? Словно бы взяты живыми на небо семь драгоценных тюльпанов. Вот и темно, но вслед за шарами везет самолет огоньки: Бог украшает цветными шарами ветки невидимой ёлки. «Лопнет как мыльный пузырь – и скоро – шар, на котором живём». Всё-таки это, пожалуй, нескоро. О, улетим за летучим огнём, с лёгким огнём поиграем.

* * *

Владимиру 3лобину

Но горю не помочь – и полно говорить О жалкой мелочи житейской: Нам реку чёрную придется переплыть, Доплыть до города Летейска. Но я хочу – пойми! – на память взять с собой, На память взять в страну забвенья Хотя б дубовый лист с отчётливой резьбой – И уберечь его от тленья. Чтобы видела душа, покинувшая труп, Бродя в стране, где бродят тени, И августовский зной, и запылённый дуб – Иль хоть бы тень от летней тени.

* * *

Да, милые мелочи, вас тоже потоп унесёт, И внидут потомки в свои ледяные потемки. И значит, не надо житейских печальных забот, Послушаем ветер в саду, синеватый, негромкий. Послушаем вечер над цветущим жасмином, когда Уже не поют соловьи, но трава напевает. Кукушка, не спи, это полдень, давай, погадай. А впрочем, я знаю, кукушек в садах не бывает. Уже над левкоями, там, аквамарин светляка, И ночь расцветает большой темно-синей лилеей. Не надо грядущих несчастий. Вот так – на века. А может быть, а, – на далёкой звезде веселее?

* * *

Как будто золото в Рейне, Мерцают тени. Сияют в ясном бассейне Нежные деньги. Легко покоится стадо Мелкой монеты. Как будто гроздь винограда Лучом задета. Сияет

горсть побрякушек В прохладе лёгкой. Гляди – покоятся души В раю далеком.

* * *

Скоро сгорит печаль. Ветер альпийский развеет пепел печали. Может случиться, тогда ты захочешь написать прекрасное слово «печаль» на светлом летнем песке, на крыле стрекозы, на смутном течении речки, по тонкому краю заката, на безмолвии ночи, на невидимом Млечном Пути.

* * *

Борису Плюханову

О вечер, тёмный друг, мы так устали. И тишина летает над кустами. И медленно из меркнущего леса Уже течёт мутнеющая Лета, Но пахнет мятой и немного хвоей, И слушаешь, замученный и хворый, Спокойный голос воздуха и ночи, Замедленный на синеватой ноте, И смерть недостоверна, как легенда, Как тёмная, далёкая Лигейя.

* * *

Виктору Емельянову

Душа становится далеким русским полем, В калужский ветер превращается, Бежит по лужам в тульском тусклом поле, Ледком на Ладоге ломается. Душа становится рязанской вьюгой колкой, Смоленской галкой в холоде полей, И вологодской иволгой, и Волгой… Соломинкой с коломенских полей.

* * *

И луковица – жемчужина, И финик – тёмный янтарь. Собор – как жёсткое кружево, Дырявый, древний стихарь. Акула в томатном соусе – Коралл и мрамор, смотри! И кружка пива, по совести, Топазовая внутри. И взяв рыбешку копчёную, Что золота золотей, Пошел к святому Антонию Какой-то рыжий Антей. Ну да – хотелось бессмертия, И я запомнил навек Трактир, собор, и безветрие, И море, и вечер, и свет.

III

* * *

Но выше нежного сияния Колышется трава забвения, Туманно-бледное растение. И расстилается молчание, И превращаемся и день и я В рассеянные привидения. Из декораций мироздания Лишь лиловатые да синие Остались (опустелой скинией). И над развалинами скинии Холодная трава забвения, Холодная река забвения.

* * *

Да, недужится, неможется, В сердце прыгнула игла. Смерть – оскаленная рожица – Выглянула из угла. Не поможет потогонное… Что ж ты смотришь наяву? Уплываю в Патагонию, В Похоронию, Харонию, В Погребалию плыву. Аспирины аспиринные… Обессилел… Кошка, брысь! Палестины апельсинные… Обессилы Абиссинии… «Подставляй-ка губы синие, Ближе к молодцу садись».