Стихотворения

Одарченко Юрий Павлович

* * *

Основа жизни есть сомненье, Поэзия — дитя его, Торжественное откровенье Из хаоса, из ничего. Тростник колышется в пустыне, По небу катится звезда. Всё, что свершается доныне, Сомненьем движется всегда. В сомненьи есть очарованье. О, трудная моя любовь, В ней даже первое признанье Сомненьем движимая кровь. Года, года, как страшно это, Но сердце бьётся оттого, Что даже в страшный час ответа Не изменится ничего.

* * *

Есть

в старости свое величье, Единственная красота. Нет к людям больше безразличья, Но есть любовь и простота. Оделся старец к Литургии И напомадил два уса. Но чтоб явиться как другие, Он одевался три часа. Проходит прямо, не сгибаясь, И палкой по камням стучит. И смотрит каждый, улыбаясь, И всякий с ним заговорит. Смеются смуглые девчата: «Ведь ты наш дедушка мороз», А проходящие солдаты Отдали честь совсем всерьёз. Летя в небесной колеснице И подымая ветерок: «Что старче, ломит в пояснице?» — «Перед грозой, Илья Пророк».

* * *

В перетопленных залах больницы Сумасшедшие люди кричат. Но я вижу окраины Ниццы И луга, где коровы мычат. Вот приходит высокий и строгий Над людьми властелин — психиатр. Он им стукает палочкой ноги, Начиная привычный театр. Подошедши к моей вероломной кровати, Долго имя читает, поднявши очки: «Это русский? Скажите, с какой же он стати Здесь лежит?» — говорит, расширяя зрачки. И потом прибавляет, высокий и строгий, Улыбаясь концом папиросы своей: «Если русский, — наверное, думает много, Вероятно, о спутниках. Слушайте, эй!» Но я вижу поэта в приветливой Каньи: С книгой ходит, и белые чайки летят… «Эти русские, просто одно наказанье»,— Говорит психиатр, а больные кричат.

* * *

На палубе работают матросы, Над морем пролетают альбатросы. У печки погибают кочегары, В прохладе нежатся ленивые гагары Как пароходу минуть мины, Вокруг которых плещутся дельфины. Сам капитан в бинокль глядит И видит в море рыбу-кит. Киту привольно и отрадно, А капитану так досадно: Что море дремлет, солнце блещет, Но в лихорадке флаг трепещет.

* * *

Сидят надменные вельможи На тронах. Их пятнадцать тут. Один сказал: «Великий Боже, Ведь нам, пожалуй что, капут». Другой взглянул на статуэтку, Из кости жёлтого слона, Поставил в книжечке отметку И возразил: «ещё весна». А третий молвил: «Миловзоры!» Четвертый, пятый и шестой Чертили пальцами узоры На слое пыли вековой. Седьмой, восьмой и два девятых (Они ведь были близнецы) Жевали пряники из мяты И все молчали мудрецы. Одиннадцатый и другие Вдруг крикнули: «Банзай, банзай!» И за слова

свои благие Живыми были взяты в Рай.

* * *

Сгибаясь, смуглые девицы Несут корзины спелых ягод. Из этих ягод вареницы На всю деревню хватит на год. Уселись девушки на травке, Кто ножку трёт, кто шьёт платок, А кто пришпилил на булавке К прическе розовый цветок. Опять старуха на пороге: «Эй, девки, живо за водой». И снова тянется дорога, Ведущая на водопой. Сгибаясь, смуглые девицы Несут с водою кувшины. И пением свободной птицы Все вздохи их заглушены. Они садятся не на травке, Теперь уж поздний вечерок. Ложатся в темноте на лавки, Им светит сорванный цветок.

* * *

Меня не любят соловьи И жаворонки тоже. Я не по правилам пою И не одно и то же. В лесу кукушка на вопрос Охотно отвечает, И без ошибки смертный час По просьбе отмечает. Но если сто семнадцать раз Вам пропоёт кукушка, Не отвечайте ей тотчас: Какая же ты душка! Наверно, врёт кукушка.

* * *

Я болен страшною болезнью: Но не проказой, не чумой — Еще страшнейшею болезнью — Пошел я по миру с сумой. Встречать знакомых мне не стыдно — «Ах, здравствуйте! Я очень рад. На бал собрались? это видно. Но что за странный маскарад?» А я протягиваю руку И мне, смеясь, дают пятак. Я спешно пожимаю руку И ухожу на свой чердак. По щелям шепчут тараканы: «Ну что, повесится ли он?» Заглядывают мне [в карманы] И видят — денег миллион. На эти деньги покупаю Вина, селёдки, папирос. И в полутьме своей читаю Безумный гоголевский «Нос».

* * *

Перед грозой родное дно Покинули большие крысы. Теперь уже давным-давно Все эмигранты стали лысы. Всё ждут: когда-нибудь потонет Сверхокеанский пароход, Он так в порывах ветра стонет, Так страшно замедляет ход. На пристани ликуют шумно, И начинаешь думать сам, Что поступили те разумно, Кто верил только небесам. Но множатся кресты Женевьевы, И лысины, среди могил, Заупокойные напевы Бормочут из последних сил.

* * *

Посв. К. Д. Померанцеву

Я умираю бессловесно, Как умирает скот. Теперь давным-давно известно: Так умирал народ. На сердце каждого солдата Приколот Богом алый бант, Но почитается за брата Солдатом русский эмигрант. В раю с войною будет тесно — Апостол шепчет у ворот — Но этот умер бессловесно, Как умирал народ!