Стихотворения, Заболоцкий Николай Алексеевич

Стихотворения

на обложку

Заболоцкий Николай Алексеевич

Шрифт:

1948

Полдень

Понемногу вступает в права Ослепительно знойное лето. Раскаленная солнцем трава Испареньями влаги одета. Пожелтевший от зноя лопух Развернул розоватые латы И стоит, задыхаясь от мух, Под высокими окнами хаты. Есть в расцвете природы моей Кратковременный миг пресыщенья, Час,

когда перламутровый клей Выделяют головки растенья. Утомились орудья любви, Страсть иссякла, но пламя былое Дотлевает и бродит в крови, Уж не тело, но ум беспокоя. Но к полудню заснет и оно, И в средине небесного свода Лишь смертельного зноя пятно Различит, замирая, природа.

1948

Поздняя весна

Осветив черепицу на крыше И согрев древесину сосны, Поднимается выше и выше Запоздалое солнце весны. В розовато-коричневом дыме Не покрытых листами ветвей, Весь пронизан лучами косыми, Бьет крылом и поет соловей. Как естественно здесь повторенье Лаконически-медленных фраз, Точно малое это творенье Их поет специально для нас! О любимые сердцем обманы, Заблужденья младенческих лет! В день, когда зеленеют поляны, Мне от вас избавления нет. Я, как древний Коперник, разрушил Пифагорово пенье светил И в основе его обнаружил Только лепет и музыку крыл.

1948

Башня Греми[1]

Ух, башня проклятая! Сто ступеней! Соратник огню и железу, По выступам ста треугольных камней Под самое небо я лезу. Винтом извивается башенный ход, Отверстье, пробитое в камне. Сорвись-ка! Никто и костей не найдет. Вгрызается в сердце тоска мне. А следом за мною, в холодном поту, Как я, распростершие руки, Какие-то люди ползут в высоту, Таща самопалы и луки. О черные стены бряцает кинжал, На шлемах сияние брезжит. Доносится снизу, заполнив провал, Кольчуг несмолкаемый скрежет. А там, в подземелье соборных руин, Где царская скрыта гробница, Леван-полководец, Леван-властелин[2] Из каменной ниши стучится: «Вперед, кахетинцы, питомцы орлов! Да здравствует родина наша! Вовеки не сгинет отеческий кров Под черной пятой кизилбаша![3] И

мы на последнюю всходим ступень, И солнце ударило в очи, И в сердце ворвался стремительный день Всей силой своих полномочий. В парче винограда, в живом янтаре, Где дуб переплелся с гранатом, Кахетия пела, гордясь в октябре Своим урожаем богатым. Как пламя, в марани[4] струилось вино, Веселье лилось из давилен, И был кизилбаш, позабытый давно, Пред этой страною бессилен. И реял над нею свободный орлан, Вздувающий перья на шлеме, И так же, как некогда витязь Леван, Стерег опустевшую Греми.

1950

Примечания:

1. Греми — древняя столица Кахетии, развалины которой сохранились до сих пор.

2. Леван — кахетинский царь, проводивший в XVI в. политику сближения с Московским государством.

3. Кизилбаши — персы.

4. Марани — погреб для вина.

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

• Болезнь