Стихотворения

Павлова Вера Анатольевна

20

Одними губами: умер. Словно боясь разбудить. Умер: струна взгляда лопнула посередине. И отлетело зарницей зренье от глаз: дальнозоркость. Умер: кто кого больше никогда не увидит? Плачу: глаза пересохли, сухо векам его. Умер: твердеют глаза, тайно ресницы растут. Умер. Если пойму — больше никто не умрет.

21

Здесь — ресница, попавшая

в глаз, извлеченная при помощи языка. Но не извлекается стихотворение из того, что без всякого стихотворения само является стихотворением. Но ресница твоя сладка.

III. Одно касание в семи октавах

О-на. Через О. Проверочное слово — он. (Лиза, учась писать)

1

Прикосновение: наискосок, как почерк первоклассницы, с наклоном. С моей щеки отводишь волосок, движеньем нежно-неопределенным смещая вверх и влево облик мой, и делаюсь оленеглазой гейшей… Наискосок. При этом — по прямой, дорожкой и кратчайшей, и скорейшей.

2

Фокус — в уменьшительно-ласкательных суффиксах: уменьшить — и ласкать, ласками уменьшив окончательно, до нуля, и в панике искать, где же ты, не уронила ль я тебя в щелку между телом и душой? Между тем лежишь в моих объятиях. И такой тяжелый и большой!

3

Сначала приласкаю по верхам, поверхностно, легко, колоратурно, — рассыпчатое пиццикато там, где надо бы напористо и бурно, потом — смычком по тайным струнам тем, что не были затронуты вначале, потом — по тем, которых нет совсем, точнее, о которых мы не знали.

4

Мои ль ладони гладят твои плечи, твои ли гладкие плечи — мои ладони гладят, от этого делаясь суше и резче, и законченней? Ласка, чем монотонней, тем целительней. Камень вода точит, а ласка тело делает легким, точеным, компактным — таким, каким оно быть хочет, таким, каким оно было во время оно.

5

С двадцатилетними играет в жмурки, с тридцатилетними играет в прятки любовь. Какие шелковые шкурки, как правила просты, как взятки гладки! Легко ли в тридцать пять проститься с нею? Легко. Не потому, что много срама, а потому, что места нет нежнее, и розовей, и сокровенней шрама.

6

Одной рукой подать от крайней плоти до плотной, до звенящей, до бескрайней бесплотности. Заложена в природе касания деепричастность тайне развоплощений. Я лишилась тела, а дрожь осталась, боль осталась, радость — тоже, и дрожи, боли, радости нет дела, что, может быть, уже не будет кожи.

7

Как нежно!.. Муравьиные бега. Как много их, как медленно бегут!.. Иной от позвонка до позвонка бежит не менее пяти минут. Их дрессирует легкая рука, годами

понуждая мурашей бежать от волоска до волоска до финиша, до одури, до Эй, ты спишь?

IV. Музыка на словах

Ты играешь прозой. Играй стихами! (Лизе, уча ее играть на пианино)

1

Музыка на воде

Аккуратно вырезанные из лейпцигского двухтомника страницы 32-ой сонаты Бетховена плывут, вернее (мертвый штиль), лежат на поверхности дачного пруда (ряска, бутылки погрудно, новый футбольный мяч). Стрекоза, покружив в раздумье, приземляется на Ариетту. Поднимается ветер. Ветка ивы дирижирует на 12/32. Воду мутит от пунктирных ритмов. Мяч уплывает все дальше от берега. Начинается дождь. Он начинается очень долго. Но не продолжается. И, следовательно, не кончается.

2

Дуэт согласия

Певец и певица, владеющие фортепиано и друг другом, поют, аккомпанируя себе в четыре руки. Бурная романтическая музыка с частым перекрещиваньем рук. В какой-то момент правая рука певца встречается с левой рукой певицы, и пальцы их переплетаются так крепко, что выходят из игры. Фактура делается прозрачней, голоса — тише. Пьеса заканчивается медленной мелодией пианиссимо, которая поется в октавном удвоении, а играется одноголосно, но двумя руками, двумя пальцами, которые одновременно нажимают клавишу за клавишей. Или — нотку он, нотку она?

3

Реквием младенцу

Двенадцать мужчин (белые облаченья, марлевые повязки, судейские парики) медленно катят по кругу двенадцать черных колясок на черных колесах с поднятым верхом. По знаку дирижера они склоняются над колясками и отнимают у невидимых младенцев соски-пустышки. Оглушительное додекафонное У-а. Знак снятия, и пустышки возвращаются владельцам. Оглушительная тишина в унисон. Остинато: пустышка — У-а — пустышка — тишина повторяется шесть раз. А на седьмой вместо тишины из колясок звучит хорал Мессиана, исполняемый с закрытым ртом смешанным хором. Шествие останавливается. Мужчины опускаются на колени позади колясок так, что видны только головы, снимают марлевые повязки и восклицают: Amen! Но слышится что-то вроде Ма-ма! потому что у каждого из них во рту соска-пустышка.

4

Шесть репетиций

Дирижер снимает руки, но оркестранты некоторое время продолжают играть, и музыка разлезается по швам, растекается жирной кляксой, наводя на мысль, что в разложении есть что-то хамское. Певец ставит на пюпитр газету и поет разгромную рецензию на свое вчерашнее выступление. Божественная мелодия. Безукоризненное бельканто. Тишина не между звуками, а внутри звуков, внутри петелек в и о — пианиссимо Т.Куинджи. Партия фортепиано — М.Аркадьев. Державин: "Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны / бегут…" Школа игры на тихогроме: ударил по клавише, высек звук — и не дави. Над этим звуком ты уже не властен, но можешь, напрягши руку, испортить следующий звук. Это — главное правило хорошего тона. В чьих "Песнях без слов" меньше слов? — В Верленовских. У Мендельсона слишком хорошая артикуляция. Спинки кресел в Большом зале консерватории, овальная форма которых повторяет рамы портретов на стенах, — сотни пустых рам. Памятник Неизвестному Музыканту.

5

Марш

Густав Малер, по-солдатски печатая шаг, пересекает пустырь. С плейером за поясом, в наушниках, он марширует под музыку одной из своих симфоний. Но которой именно — неизвестно: во-первых, наушники, а во-вторых, вокруг все равно — ни души.

6

Симфония

Под дирижерской подставкой — люк и лифтовый механизм, посредством которого дирижер то плавно, то рывками, в соответствии с характером музыки, погружается в сцену: по колено… по пояс… одни руки… одни пальцы… Оркестранты выносят новую подставку. На нее встает новый дирижер и делает знак начинать финальную часть.