Стихотворения

Бурлюк Николай Давидович

«Жеста кость…»

Жеста кость — жестокость

«Живое, живое…»

Живое, живое, Сердце иное роди! И будь — впереди!

Измерения времени

Человек сидел темнице бесконечный миг Час длиннейший пробыл темноте Заключеньи ткал огромный день Под замком пространную неделю Под засовом был протяжный месяц Под ключом продолговатый год.

«Сумеешь ли лукаво скрыть…»

Сумеешь

ли лукаво скрыть Сырой прохладный ветер Дюны и волны Далекий заглушённый фоном голос На шее белой скрыть Следы от поцелуев Ожогов солнечных, Полученных на пляже На Мартас Виньярд остров едем Где городок Эдгара в дюнах спрятан Туда мы едем всей семьей Чтоб слушать ветер И соли на губах морской Осадок легкий замечать.

1929 г. 7 июль,

Нью-Бедфорд. (Новая Англия)

«В уме воспоминания толпятся детства…»

В уме воспоминания толпятся детства Когда на Украине в Котельве Я каждый сад считал моим родным наследством И рой веселых грез кружился в голове. Когда после дождя Сложив свои штанишки у забора Купались в лужах и мараясь в ил Мальчишек радости безгранично свора Окрестные дворы в свой погружала пыл Нет удержу стихийному веселью! Какие крики, визги и прыжки… Пока не станет мыть арапов ожерелья Родная матушки заботливость руки.

Из раздела «Тона осенние»

Песня морского ветра в слуховом окошке

Песня ветра слуховом окошке Так разнообразна по унылым звонам, То подобна плачу крошки, То как скука монотонна. В ней так много о былом запева, Голос тленных жизни панихид… Ветер ноет где-то в окнах слева, В слуховых окошках где на гавань вид, Словно вдовы плачут об умерших в море И уже не смявших более кровать Иль грызут года тюремные оковы, Те, кому свободы более не знать… Стонет ветер в слуховых окошках, В комнату ко мне на чердаке врываясь.. Он пропитан запахом горошка, Он — душа морей Поющая, Немая.

Шум океана

Ярмо твоего шума, океан, Как вол, сегодня я одел. Идти, хромать по вспаханному полю Твоих пучин, где лов и лед… Ничуть я не страшусь, что оглушит Меня тревожная потеха; Оркестр, в котором музыкантом — каждая волна.. Я нем: я буду глух к тому, чем город грохотал; Пустая бочка Городской толпы! Ярмо напялив шумов океана, Шагаю по волнам и бури не страшусь… Я обсушусь. . . . . . . . . . . . . . . . «Дыра лесная» Остров назывался. На нем в прошедшем жили рыбаки… Теперь построены отели, где богачи Наигрывают гнусно жир. . . . . . . . . . . . . . . .

Маяк

Море мяукало… мяу, мяу. Маяк каймою белой обозначен, Эта башня из ржавого железа и камня; Мычащий як, сторожем у входа в бухту. Зоб своеобразный спит, Уткнувшись в воду; Она грезит ушедшей жизнью давней У ней плачевный, битый жизнью, вид. Устала от прозы див; Маяк ведет, Маяк зовет На верный путь… он туп, Бросая

свет, Он стар, он ржав, Он полон гула (как луг) Валов и пены и в себе Неистощимой уверенности. . . . . . . . . . . . . . . .

Загадка ночи

Он согнулся в три погибели, Чтобы гибель избежать; Стал подобен рыбе или Вспоминает птицы стать; Он на вахте в переулках, Гнется к тумбе сторожа, Чтоб от труб полночи гулких Не проснулись сторожа. Весь зеленый, он не любит Желтых пятен фонарей, Как Ван-Гог, что давит тюбик, Чтоб винтом — ряд тополей И над ними в бледном свете Наступающих ночей Талью месяца отметить, Облик жутких палачей. Спайка с ночью, с тенью спайка, Лай собак и лапки кошек, Кто он, что он? Угадай-ка… Сколько глаз, как много ножек?

Из раздела «Океаностихетты»^*

Строки написанные на берегу океана.

Июнь, август 1931 года

Нью-Йоркский залив

Пароход «Кингсбург»

Берег — символ конца морю Берег — символ конца мысли. . . . . . . . . . . . . . . . На зеленом моря поле Пасутся белые стада Пастуха играет роли Только ветр один всегда… Он стада перегоняет В далях серых без конца И реветь их заставляет Под ударами хлыста Здесь в просторе Здесь в привольи — Бесконечно — Своеволье.

31 май. 1930

Маяк на Санди-Гуке

К.Э. Циолковскому, русскому гению, в честь его 75-ти летия — привет от автора этого стихотворения и издательства Марии Бурлюк.

Op. 1.

— 1 —

Санди-Гук — песчаный крючок, коса океана, Узкая, шашки клинок полоса У лазурно-простора экрана. Всю ночь горит маяк на Санди-Гуке, Соперничая с блесками светил: Ночною сменой раб сторукий Египетскую тьму изрешетил.         (Маяк). При свете дня — белеющей верстою, Столбом на жизненном пути — Перистых туч ласкаемый листвою… Их наблюдай, их перечти! Но ночь пришла, как точный проявитель, Незримое при яви, стало — блеск, Огнем свечей наполнилась обитель, Загоризонтно отмели сияют веско. Над водами горой нависла тьма, Одежды снов, излюбленные смертью. Опасно плаванье весьма… Проверьте карты, маяки, отверстья! Но день бывает орошен Разгулом, дождевым обстрелом. Куда идешь… Зовут… Не приглашен — Обидели нахальством угорелым Какие злые тягостные зраки — Не хочет поделиться днем; Кого утешит льстивость клаки? Ликер кто черпает веслом?

— 2 —

Приветом дальним Санди-Гук Является плавучим городам. Его биенья сердца стук Подобен синельдам. Горит, горит маяк, бросая дротик света, В зрачок идущих мимо, пляшущих волной? Хороший знак, корвет ему покорствует земной. Плывут одежды ночи, синесны, Закуски звезд, заоблачные тайны, Угрюмо шорохи сосны, Легенды хижин свайных — Плавучих городов сияют этажи.