Стихотворения

Панченко Николай Васильевич

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Пыхтело в пахах у паровоза, Переливалось, булькало в животе, Пока, задыхаясь от невроза, Налетом глицериновым он потел. Потел — и на рельсах, костылями Пришитых (рантом) к клавиатуре шпал, Чадил и качался под парами, Похлопывая факелом поддувал. Но вот, обеспамятев, короткий Хлебнул глоток — И выровнялся, вопя, Что с этой простуженной глоткой Легко, заметь, и жабу схватить опять… Но вот (Он — и лекарь, он — и мастер) Подходит с гибкой талией человек, Накладывает на чирей пластырь, Во внутренностях роется, в голове. Полощет огромные сифоны, Чугунные обшаривает пупы, Залазя в раструбы граммофона, В цилиндр из пережаренной скорлупы. И вдруг, поперхнувшись (Дым, кострика…), Нутро, хлеща, выплывает комок… Отец-паровоз, веди без крика, Считай суставы, кованый башмачок! Шипеть утюгом, скрести метлою, Через решета сыпать песок, пшено (Не веялка ли спешит с тобою?) — Ведь так, лишь так заказано, решено!.. …Пусть дождь шумит, Кипит самовар — Испей чайку, машинист, кондуктор! Пассажир — муравей, вагон — мурава, Товарный — с небольшим козырьком рундук. Отец-паровоз! Хрустят суставы, Цистерны вялят свои окорока, Кадрированные в кино составы Продергивает по ночам рука. Кругом обмолот, — урожай — в амбар Под свист из пор, под хруст и пар. (Павлин нефтяной, он хочет быть зеленым, Перо перегорело — пахнет паленым.) Капустные ядра, в три обхвата бревна, Жираф-экскаватор, туши и жиры — Как тут обмозговано, полнокровно, Нефть, уголь и хлеб — Утробные пиры!.. Страна моя! Родина! В сердце твое По венам бежит и моя руда, И я за районом осваиваю район Высокого, Единственного труда. И я на твоей, На нашей новостройке Взамес беру железо и бетон, Чтоб снова очутиться на станции, Только, Мигнув, растреснется семафора бутон… Отец-паровоз! Скатерть, а не насыпь, До колосников твоих — и не прикоснись!.. Совсем не твоя это дорога, Некрасов, Не твой это, Блок, кучерявый машинист! И горы, и тундры, поля, пустыни, Тайгу, хватающую коготками ежевик,— Насквозь протыкает вилкой синей Накатанных путей — Упорный большевик. Взгляни на завод,— Разве допустишь, Что до пятилетки и здесь была пустошь? А здесь, Где город расперло от гула,— Здесь войлочным табором кочевали аулы, Не люди, а звери, в косматых и хмурых Бродили здесь, в перелицованных, шкурах… Победу себе он во всем обеспечил, К дорожным трудностям, упорный, привык, — Он есть инженер, кочегар, машинист, диспетчер, Но, прежде всего, он есть — Большевик! Страна моя! Родина! Добряк-паровоз! Квартир-экипажей и товаров обоз! Отпихиваясь локтями, вертитесь,

колеса, Быстрей, быстрей — И многоголосо!.. Я чувствую (Нервы мои обнажены), Как по обнаженным, толкая меня В раскрытое сердце, Сифоном крови звеня,— На долгое счастье нашей страны. Суставами строф, По ранту рифм, История гонит свой Локомотив…

КРЫМ

1

Кипарис — не дерево: Человечек вдовый. Сколько ни вымеривай Моря, — хватит вдоволь. Камни стали хрупкими, Кисленьким — вино. Ялтами, Алупками Все заселено.

2. ЯЛТА

Божественной голубизны туманы, С которых начинаются романы. И Ялты вид, сознаемся, прелестен: Открытка (Купорос и черепица, Башмачный мел) Неаполь или Дрезден — На лаковой успели закрепиться? Купаться и не пачкаться в рассоле. Но морю помнить о своей буссоли, О всех водителях, о всех вожатых, Чья и в гангрене плоть не отмирала, Которая на торсах (с Фиджи взятых) Несла — фасадом!— звезды адмирала.

СКВОЗНЯК

То небо давит, словно нёбо,  Пересыревшим мясом вниз; То шаркающего озноба Вскипают шарики; очнись! Хвоевый дождь! Перепелиной Проветривает пылью рожь И над мелеющей лощиной Замлела мельничная дрожь. Водицу молочком подкрасим: Ми-ми, ми-ми… ми-ми-ма-я… Муму молчит… Мычит Герасим, В корытце мордочку суя. Сия собачка — быстрой искрой, Лоснясь, посверкивает шерсть — Волнует душу: удались, кровь! И дождику с перепелами — честь! Муму дрожит. И все трепещет, Всему бы солью изойти! И табурет, и блюдце — вещи Герасимовы — из житий! Как быть! Как быть! Протухло вымя И не до вишенья ему: Давнишняя о сера <нрзб> Легла забота <нрзб> И как бы ангельское, вместо Цинги набухшей синевой Перо крутя и <нрзб> пестуй Рукой заботливой его… 1933–1934

ПОД МИКРОСКОПОМ

…Не в палец толстые артерии и вены, не огромные куски мяса могут разрешить важнейшие вопросы физиологии, а волосяные сосуды, а клетчатки, волокна, их состав. Употребление микроскопа надо ввести в нравственный мир.

Искандер

МИКРОСКОП

Микроскопа пушечная проба Преподносит и тебе микроба. До сих пор был для тебя потерян Этот мир, достойный мир бактерий. До сих пор с тобою, пролетарий, Мы ходили только в планетарий, Толковали о движенье в небе И почти не знали об амебе. А теперь… Спиралешаровидных, Палочкообразных, в разных ритмах (Клетку с протоплазмой, что намокла, — Студень, пена), в капле держат стекла… Как в горячке тифа нас коробит Спирохеты вывинченный штопор; Как чахотка, крошевом из крошев (Палочками Коха) огорошив, Повела тебя; в груди — болото. Что ж, отхаркивай его мокротой… Это тысячные миллиметра Ключиками отмыкают недра; Это в шевелящейся утробе Рушатся и нарастают дроби. Мир животных, сладкий мир растений И везде прекрасный жизни гений. Между мертвой и живой природой Есть посредник. Тот посредник — вот он! Все, что взято у природы мертвой, В жилы перекачено, в аорты, Из чего построен ствол и колос, Яблоко, что на сук накололось, —  Фосфор, сера, соли, углероды,— Связи и т. п. куски природы,— Все это опять (путем распада, Окисления) вернуть ей надо. И, ассенизатор и могильщик, Выползает микросущество, Чтоб на порубе из пней прогнивших Купоросной выпалить листвой. И лахудра, оправляя челку, В порах желез различает зуд, Будто (так щекотно, через щелку) Чьи-то губы и ее сосут… Масло горкнет, молоко скисает, Рот ребенка воспален от заед, Плесень, ноздри, пузыри, броженье, Чан, — и в чане наше отраженье. (Это, если, засидевшись дома, Сам гниешь ты, как Илья Обломов…) Если ж ты — колхозник иль в совхозе Поворачиваешь ярь на озимь, Знай: В корнях у клевера-растрепы, Далеко внизу, живут микробы; Копят бочки, сулеи с азотом — Под пшеницу, овсюги с осотом… По ярам, на речке, в огороде Набирает силу плодородье, Чтоб бактерия (на счастье узел Завязав) зерном набила кузов… Ну, а ты… ты над станком хлопочешь. Утверждая первенство и почесть, Для своей страны свои приборы Точишь по железному пробору. И уже под легкий гул и ропот Высверлено горло микроскопа; И уже, проворный и строптивый, Буркалы ты пялишь объектива. Надо рыжее пятно похерить — Ржавчину, колонию бактерий. Не от них ли прочность потеряла (Качество) полоска матерьяла? То они в кислотах и горенье Поперечным множатся деленьем….. Вдруг спиралью вздернут ты упругой: А нельзя ль определить их в слуги? А нельзя ль с круговоротом жизни В план включить их при социализме?…. Молнии невыжатое вымя, Стук в окошко палки, подожка — Чиркает прямыми и кривыми Линиями жизнь исподтишка. В ухо, в перепонку тараторит, Дуло погружает прямо в лоб, Симфонических лабораторий Малярийный пригасив озноб… Что перед тобою, пролетарий? — Вставший на голову планетарий. Формулой похож на селенита, Достает скафандром до зенита. — Будоражит фосфор, мозг корявый: — Мировой овеянные славой, Темными, незрячими, глухими Разве можем оставаться к химии! Разве можем мы от микроскопа Отойти (хотя бы и на локоть)!.. Занятые мира переделкой, За глубокой мы следим тарелкой: Круглые и ниточные массы Распадаются, кипя, на классы; Есть полезные, как солнце, виды, Есть вредители и паразиты… Так, поблескивая узкой ложкой, Мы следим за варевом-окрошкой. И не так ли для своей очистки, Каждую ощупывая дробь, К глазу мы подносим наш марксистский, Большевистский, Ясный Микроскоп?..

ЕДА

…А чтенье дам,— Уж так и быть, — куплю я сам «Подарок молодым хозяйкам». К. Фофанов

Мясную кость внутри сосало тихо, Мозги качались Возле волдырей, Когда (для аппетита) повариха В котел, сквозь пар, Пустила сельдерей. Меняясь в образе, Плашмя летело Среди картошек овощное тело, Пока, Держась на уровне одном, Цыбуля мутным двигалась пятном. Под паром лист линял, Приварок, серый Вдоль абажура оставляя след, Меж тем застегивал, Стесняя сферы, На пуговицы жира свой жилет. В них, Удивленные закинув брови, Камея отразилась, А не профиль Кирпатой поварихи молодой, Хлопочущей над собранной едой. Еда (Со слизистою оболочкой И рот и горло ждут) Велит присесть. Ох, ополовник, пригоршнь-одиночка, Не вычерпаешь сельдерея лесть! Он туловище сгреб в кулак нарочно, Чтоб запах влек Волнующе и прочно; Снадобья-корни охраняя тыл, Он дробным кружевом в листве застыл. Зато стоячие (По пище твердой — Околышем бумажным) Кружева Вокруг немого обежали торта: Жевать его и не пережевать. Разнежившийся до ногтей покойник, В цукатах, Не мечтает он о войнах, И страсть его зависима от хорд, От радиусов: Чуть надрезан торт. Но тает мазь. И этот в аромате Из носа тянет душу, Из трубы,— И, оборвавшись, Падает на скатерть, Сережкой капля с розовой губы… К дыре во рту спешат Не только хлебы, Не только суп, — Вся сущность ширпотреба, Какую носит на ладони труд, Какую языком и зубом трут. Под молодой, мичуринскою пылью — В пушке — дымятся глобусы плодов… Дредноуты консервов… Изобилью В шестой И грунт Содействовать готов! Ну, до чего же мы народ веселый! Работу любим, Любим разносолы,— У пожилых лоснятся лоб и плешь, И сам в мурашках жмешься, Если ешь… Меж тем, Здоровье почерпнуть умея, Обтаптывает теорем края На кухне комсомольская камея, Весь мир, как торт, На секторы кроя. Костей углы, Сферическая овощь — Какое разрешенье приготовишь? Спиралью запахи бегут от блюд,— Где центр, В который гвоздь они вобьют? По шляпке этот гвоздь учеба кроет (Наука не гнушается корыт) — Гиперболу ведет гиперболоид, Пораболу нормаль не укорит. И жаром вентиляторных поветрий Колеблется Сейсмограф геометрии… Учитываем опыт мы всегда,— Гони Молоховец от нас, еда! На жизнь Расходуем гормонов ярость, Смерть кипятим на дне своих реторт… Ты помер потому, Что стал наварист, Удобно в гроб вошел — И чем не торт? Отсутствием основ переконфужен, В сорочке подаешь себя на ужин, Но разложенье В куприке сидит: У червяка на мякоть аппетит… …И за столом Я злости не растратил: Серьезное переслоил смешным. Фантастом будь, Природы надзиратель, А не Наседкой на софе — Ханым! Я ненавижу тех, Кто распластаться Способен Пред слюною дегустаций, Кто и в обжорстве держит вымпела: Печеночка Спала, Жрала, Пила… Из лучших лучший Клерк (противник жира), Тонзуру сельдереем окружив, Ты над самим собой Иронизируй: Живешь? — Живи. Ого, курилка жив!.. Тут форточки в окне открылась — дверка, Физиономия того же клерка: В сметане — нос, И напомажен кок. (Он — Поль, он — де, он — Кок). Он — Поль де Кок! Чего скулишь, Чего тоскуешь, сердце, Чего презреньем ты полно К еде, Когда и здесь, На клерковом примерце, Само определяешься в среде! 1933(1936)

МОЛОКО

Из низких обветренных сисок, Из вымени В четыре фитиля Выдавливая содержимое мисок, Махоток Сопатое тянет теля. Подшерсток у матери связан репьем, Мамаша рогатым торчит кораблем. Не осокорь,— Месяц неяркий (Зеленый-презеленый молодик) Роняет на тыл, На манатки доярки Пучки и букеты редисок, Гвоздик. Зудит и зудит комариный вожак: Мы с вымытым выменем все на ножах. Болтаясь пониже берцовой, Оно — определенно велико, Как будто не сварен, Не перелицован В желудке заквашенный ком: В молоко. Чабан — за курганом, В табун окунись: Кобыла из ягодиц точит кумыс. Скидай канотье (Городской малахай), Степному коню-молоку помахай!.. Шамовки немало на свете (Желудок распирают жернова), Но в зареве пены (При молочной диете) Ты сядешь за стол и начнешь пировать. Кто манную кашу остудит небес, Кто в блюдах молочных забудет ликбез? На глинах запекшись оравой, Вместилища ища у стекла Иль на сковородке (В сметане поплавай!), От жадности жидкость вконец истекла. Кишки пересыпь, Молока порошок (Жир, Сахар и соль, Казеин), Хорошо!.. Торжественно стол поднимается ваш До очаровательнейших простокваш! (Кленовый листок, Козодой и петух, Под струпом — Медовая течь золотух.) Шершавой рукой поелозив, Бровями перекатывая шнур, Бежал (Ошарашенный слизью молозив). Папаша, Дотла облысевший амур. Но самую сладкую соль молока Достал я, живые помяв облака! Я в сахаре, В жире, И в сыре,— У матери (Натачивая зуб) Учился вбирать содержимое гири. Отверстия взвешивать мисок и ступ. Барахтаясь в сусле, Хватаясь за плот — За вымя, Науки откушивал плод. Не суки ли соком молочным Щенячьи проясняются глаза, В то время как сливки (Дыханием прочным Давя) До оскомины доводит гроза?.. Судьба-дереза топотит чрез мосток, — Прощай, Мой кленовый, мой клейкий листок! Пусть вес годового удоя Окажется вдруг более раз в пять Коровы самой; Пусть явленье простое — Кормящая грудью ребенка есть мать… Пусть столько очищенных лун пронеслось Над тем, Кто когда-то был молокосос… Молочные братья, Волчицей Мы вскормлены под пушек арарат. Она (революция!) Тянет учиться, Где домны веселой махоткой горят. Чугун закипает, В нем — сахар и соль, Жиры проворачивают колесо, Чтоб стол под едой зашатался. Чтоб наш — Лелеял не крем, А кремли простокваш! Коровы, Сквозь грохот порожних посуд, Дают отливают, Что днем припасут. Под

вытекший яд беладонны (От окиси свободен молодик) Молочнотоварная ферма бидоны За нужные уши несет на ледник. И без сепаратора снимешь вершок, А поголубевшее — После в горшок… Потомство козла и барана (Улиткой, на себя, накручен рог) Щепотку полыни (Хватив из Ирана) Попутно Подмешивает в творог. Тужея в рассоле, Круглы и сыры, За спутником спутник — Восходят сыры. И сбить отложения жира Торопится лопаты шестерня, Чтоб в капле яичной (Из сонного мира) Модель (Как в зрачке) Опрокинулась дня. …Тобой и от недуга лечим. Бывает, шибанет такой-сякой Болячкой,— Ослаб, и не дышится (нечем),— За шприц: набирают в него молоко. Пот сывороткой выступает на лбу: Заканчивают фагоциты борьбу. …В лугах, Раздобрев от нагула, Коровы исключительно туги А пчелы — зобаты, С добычей — сутулы. Корзины на лапках скрипят от перги. Ты слышишь? Ты слышишь, склонившись виском, Как утро теснится Под левым соском? Как, Бредом и потом вконец потрясен. По нитке В паучий Спускаешься сон?.. Мне некуда, некуда деться От бурно закипающей груди — Секрета и власти молочного детства, Рецептами машущего: Погоди! 1933

ПУГОВИЦА

Цыганка гадала, Цыганка гадала, Цыганка гадала, За ручку брала.

В автобусе (с повадками водолаза), Под ерзанье конечностей — рук и ног, Две пуговицы, дна животные глаза, Выхватывают улицу через окно. Нашитые сиренью, повремените Сиять своей поверхностью золотой: То солнце — магнитом! — ворсу в галалите Собрало, подпалив, со всего пальто. Нашитые, как трефы, вы все до точки (…Иголка, цыганка — сухая ладонь…) Узнали-разузнали, — еще в обточке, Когда вас резало сталью молодой. Потряхивая шлифовкой в барабанах, Лицо под пипетку поднося сверла, Вы помните И крючки на сарафанах, И пуговицу с барельефом орла! Как в петлю пер засаленный, кожаный кузик, Мореную спину ровнял боровик,— Подковой ходили по жизни-обузе Молодки Средь усатых городовых. Как барыня до обедни снаряжалась, — Нетронутая висела борода У кучера (по брюхо), Сбруя качалась, В бомбошках-пуговках Булькала вода… И как николаевское шло веселье, — Кабак, визжа, путал тесьмы вороха, Срамные настежь распахивались щели, Ширинка вываливала потроха… Ах, все это блудом истории стало! Иголка легла на другую ладонь… Цыганка, ты нашла в корнях пьедестала Потерянный пуговичный медальон?.. Крученым дротом, Просмоленною ниткой Вас к вороту пришило, К нашей душе. И с мясом не сорвать С экипажа «Литке»: Нет пуговиц на севере — хорошей. В рубахе колхозника Трепещет ветер, Рядок перламутровый На совесть чист. И ты, рабфаковец, Вставляя рейсфедер, Над циркулем пуговицами лучись. Набором бегут они Меж голенастых, На смену спешащих — «Всегда готов!» Держите, держите Треугольный галстук: В нем — порох, Он — памятка наших годов! Еще мешковатые носим костюмы, Но правильно пуговиц вытянут ствол. И я на него — веселый, неугрюмый —  Фасольною попал: За свое родство. Я знаю, дисциплиной страна прорыта. Богатства на ощупь она тормошит. И в нашу основу, Кроме галалита, Кладет она Лавровишню и самшит. Нас режут, Шлифуют, Давят нас под прессом, Чтоб (после нагрева) Блестел кругозор,— И мы на себя же Глядим с интересом: А пуговица-то вышла Первый сорт… На штатском пальто Она влезла в автобус (Машина, коробясь, трясет по Москве),— Для глаз ее животных Окно есть пропасть: Не оступиться б в этот вот сквер… Иголкой-искрой посверкивает ворса: В жар-птицыно Превращается перо. Как вдруг чердак В пуговичные уперся Бока,— Шарахается шахта метро. И все — круть-верть, головастиками Карих Извилин мозга: Флюидов кутерьма. В осях накатывается голый шарик, Подшипник И нам подбавляет ума. По шахматам брусчатки Мы вдоль строительства Несемся — играй, выхлопная труба! Крючки и тесемочки, Посторонитесь: Советских пуговиц летят короба! Осесть им на футболе, На бегах, в тире, За шахматами… Автобус присмирел: — Бакунинская, д. 74…— Сойдем. Сторожа у фабричных дверей. Зайдемте на фабрику, Где нас готовят. Посмотрим, как в труде человек ревнив, Как автоматы посасывают провод, Как всплескивают ладонями Ремни. Посмотрим — и убедимся: все в порядке: Прорыв очнулся — Рабочий поднажал… На пуговицу (Такие уж порядки) — Грибной, фасольный, Меченый урожай. В лубки и решета Ссыпается плоский Трескучий продукт С проколотым ушком; В нем даже лавровишневые полоски, Самшита жилы — Приплюснуты кружком. Чудесна метаморфоза подогрева: Утюг, А круглое веко не болит… …Очами поводим Из мозга, из древа, Обшариваем мир И через галалит. На ворсе серьезная виснет икринка, Но правильно пуговиц вытянут ствол. И я — на нем, меченный кровинкой Иголкой-эпохой — за свое родство!

МАЛЯРИЯ

(Вступление в поэму)

Голыми руками теперь не возьмете (Неосведомленного прежде) меня. Знаю: малярию разносит плазмодий, Ножками анофелеса семеня. Тянется по плазме амеба безглазый. Но само движение — только предлог: На эритроцит нападает, зараза! Там — гемоглобин, Там — железо, белок… Более существенного и не надо: Шарик — и уже здесь не клетка, а клеть. В яме комариха (…Яиц канонада…) Кровью наливается: Семя прогреть. Что же, размноженье обложено кровью. Пористый рассыплется эритроцит, Тотчас вертикальную тушу под бровью (Это о себе я) — В озноб: Пусть дрожит. Что же, амебоид — он дал поколенье (Все четыре возраста им пройдены); Кроме того, в плазму продукт выделенья Меланина вывалены валуны. Градусник ползет фитилем из-под мышек, Жар… Но вытрезвляются яды в поту. Докторша (Блюститель домов и домишек) В хину подбавляет годов кислоту. Кольцами Сатурна восходит плазмодий: Видоизменяется сей паразит. Если селезенку больного возьмете, — Исподволь серея, Сырая висит. До пупа ее (селезенку) раздули Половые формы плазмодия. Их Выпустил анофелес (встав на ходули, Челюсти раззявив) из желез слюнных… Что же, таким образом на два он дома, Весь в метаморфозах, Безглазый живет: В брюхе и слюне комарихи-фантома, В организме жителя, скажем, болот. Что же, размноженье обложено кровью. Кровь… Как подступает она из глубин! Кровь! Не только нашему, значит, здоровью Помогает розовый гемоглобин?.. — Я не за дележ! — крикуном безбородым Вскакиваю разом — Инфекцию крой! Разве в СССР не кипит кислородом Юношеская, Прирожденная кровь? Разве мы поступимся Даже и каплей Этого чудеснейшего вещества! Может ли так статься, Чтоб руки одрябли, Чтоб перекувыркнулась вдруг голова?.. На! Парижской зеленью с аэроплана, Пеленою нефти Осядь на икре (Волосяной сечке), Где яма-поляна, Где что ни комар, парикмахер в игре. А, и ты, гамбузия, страшная рыба, Ротиком считаешь личинок ноли?.. Конечно с анафелесом. Из утробы Грифельный бы выскресть теперь меланин. Горькими цветами до неба, до неба Бахвалится хинное дерево. Врача Примешь угощенье-облатку, амеба, — В плазме захлебнешься, ядро волоча! Все твои названия, все твои формы (Как трубу Евстахиеву ни сверли, Доктор-тонконожка, латынью упорно) —  Мы на человеческий перевели. От болот Понтийских до Тмутаракани Тенью комариной, Планетой планет — Маятник раскачала ты, Пока не (Схваченный рукою) сошел он на нет… И ничего странного в этом не видно: Кровь, — Она гремит в барабанах ребят, Пущены машины, Гребут и хрипят, Вспорото болото, сидевшее сиднем, — Вот он поднимается: Сталинабад!.. — Здравствуйте, товарищ. — Привет.— (Поздоровались. Легкими нам кажутся наши тела.) Марля на окне. — Малярия? — — Анофелес… Чаю не хотите ль? — Сначала — дела…— Вечер. Собеседник глядит на меня. Хронометр потрескивает, семеня.

НА ТВЕРСКОМ

(Из цикла «Цыгане»)

Плечиками поводя (Пятое, через десятое!), Кругом топчется дитя, Неумытое, Косматое. Гам и треск на весь бульвар: С ворожбою липнут матери… Шире этих шаровар Не отыщешь и в театре! Это — сизый великан, В картузе, С губатой трубкою — Главный в таборе цыган. (Над ноздрями — шрам зарубкою.) Важно он идет средь нас, В сутолоке исчезающих. Жбан его, Луженый таз, На цепочке водит зайчика… Никому и невдомек, Что подкова не наварена, Лошадь продана-подарена, Что пускает он дымок Не в кибитке — В Роще Марьиной… А давно ль скрипела степь Под высокими колесами, За вертепом Шел вертеп С ведьмами простоволосыми; Жаркая горела медь В куче алого, зеленого; Бубен бил, Ревел ведмедь,— Выло племя фараонов? Не вчера ль, Устав ковать, Водки выхлестав полчайника, Он валился на кровать (С не своею жировать) На правах родоначальника? И не в таборе ль, скажи, Вынули из петли ангела — Внучку, из тугой вожжи?.. Вот как ты вершил цыган дела! А теперь, отец, идешь Важно, Бормоча про старое… …Только, нет уж, молодежь Не приворожить гитарою; Тем, что льнет К серьге серьга, Песня — к пляске, к шубке беличьей; Легким лаком козырька, — Жениховской разной мелочью… Столько всюду перемен, Столько скрытного, Мудреного… В доме с башенкой — Ромэн Ставит «Пламя фараоново». Кто, как не цыган, Поет Песню новую на фабрике? В вузе химию сдает Не кочевник ли из Африки? Чей, как не цыганки, Труд Вывел и ее в товарищи?.. …Что ж египтяне орут, Жбан (Котел кипящих, руд) Пронося чрез весь бульварище?.. Это — Уходящий век Перед Александром Пушкиным В безразличьи томных век Дергает плечом старушкиным.

САДОВОД

Мы не можем ждать милостей от природы: взять их у нее — наша задача.

И. Мичурин

Клевер, гречку — Га за га (гектаром) — Переворошила в прах пчела. Что пчела! Питая страсть к нектарам, Я — в пыльце: поэзия б жила. То на рыльце (где в основе завязь) Сыплется с тычинок пыль, труха, Чтобы плод, Размерами прославясь, Загрузил корзины доверха. Перхоть, клей, подрагиванье, тренье, На губах — любовь: не продохнешь! В суматохе зреет подозренье: Приготовь для кесарева нож… Только бы в саду не растеряться: По деревьям — свальный грех, содом… Лестница,— И жарко от кастраций… Марлевый сачок повис потом. (Как у нас лущили, холостили, В балке поднимали на попье. И клещи мошонку защемили. Плавает яичников тряпье. Как у нас, без всяких фанаберий Переделывают ямб, хорей. Интонационный стих оперил Мысли, чтобы ритм не захирел.) Под сачком пиликает о вкусе Желатин, агар-агар плода… Лебеди мои, вопросы-гуси, Да кого ж вы занесли сюда? Доброе лицо, и глаз прищурен. Он его нашел: средь молодых — Старика! Голубовато-черен (То — Мичурин) кондора кадык. Не обмолвится пустяшным словом, Затвердил: на север, не на юг. В садике, в садочке под Козловом (Сотни га) кадык стучит в гаю: — Вмешивайтесь, ничему не верьте: Никакой цидульке, ни письму. Ненаписанный ярлык в конверте, Чтобы вы сказали: — Сам возьму! — Подходите к вишне, К тыкве, К груше, Косточку кладите на зубок,— И глазами Ваши станут уши, Семя Мяса развернет клубок. — Собранной пыльцой пальните: Скрылся В облаке — и выбежал гибрид! (Черенка искусственная гильза Синей почкой еще дымит…) В молодости время монотонно Пело мне,— Я молод лишь теперь. Как войти мне С именем Антона В сад, Без ощутительных потерь? Если исполняются хотенья, Не Антон пусть явится,— Ньютон; Пусть закон земного тяготенья Нашим яблоком проверит он. Я прошу: Средь пасмурного дыма Веток и пыльцы (с весною стык), Мудрый садовод, Неукротимый Обуздай наукою мой стих!