Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

СТРАННИК И ДИТЯ

По узенькой я шел тропинке Над пропастью, где был поток, И кланялися мне былинки, И был я жутко одинок. И вдруг навстречу мне Младенец Пришел с игрушками в руках Меж пестрых райских полотенец, В блестящих красных сапожках. Как звезды черные, горели Его громадные глаза, На кудрях у него блестели Алмазы, жемчуг, бирюза. – Куда ты, дедушка, плетешься С мешочком ветхим и клюкой? Присядь, иначе спотыкнешься, Пора б тебе уж на покой! – Да вот иду, дитя, по Бога Давно

истершимся следам, И скоро, видишь ли, дорога Пойдет совсем по облакам. – Пустое, дедушка, садися, Давай игрушками играть, И ты, голубчик, не стыдися: Мне подарила все их мать. – Я не стыжусь, малютка милый, Всю жизнь я плел венки из слов! – Ну и плети их до могилы! Возьми цветочки, мотыльков, Возьми картонную лошадку, Но только в бездну не гляди! Благая Смерть тебе печатку На лоб поставит. Погоди! Все эти звезды ведь игрушки В руках Небесного Отца, Все арлекины, все петрушки, Всё без начала и конца! – И я увидел в небе Бога, Играющего наконец. Меж звезд открылася дорога Для Сына Блудного, Отец!

ПЕРЕЛИВЫ

Душа моя изменчива, как моря Безбрежный солнечный хамелеон, С тех пор как я действительности горе Преобразил в неизъяснимый сон. Уж с детства я колючий начал всюду От листьев жестких чистить артишок И сердцевинному дивиться чуду, И сладок был иллюзий корешок. Жизнь – настроенье, облачные клубы, Затейливый цветной калейдоскоп, Но не тяни пылающие губы К водовороту: выплыл перископ. Будь снова, как в родительницы чреве, Непомнящим, незнающим, нагим. Молись, как в детстве, черной Приснодеве, Упавший в бездну Божий серафим!

ОТЧАЯНИЕ

Нет ни начала, ни конца, Ни рая нет за пыльцей звезд, Ни милосердного Отца, И достоверен лишь погост. Но достоверность эта тоже Как иероглифы на воде: Сегодня на закон похоже, А завтра нет его нигде. Мы все на свете оборотни: Сегодня гордый человек, А завтра на шабаш субботний Спешащий атом икс, игрэк. Где след несчетных поколений? Десяток жалких черепков Остался под музейной сенью С ларцом окаменелых слов.

ТОПОЛЬ

Я думаю про шелестящий тополь, Скрипящий словно мачта надо мной, Что сторожит заброшенный некрополь. Он видит мир, наверное, иной, Не тот бессмысленный и бесполезный, Преступный мир, что вижу часто я. Ведь он стоит как канделябр железный И в недрах укрепился бытия. В сырой земле его стальные корни, Из груди матери он мудрость пьет, В эфире синем пьет он нектар горний И не для призраков одних живет. Я ж – задыхающийся в едкой пыли Действительности жалкий червячок. Меня под храмом рушенным забыли, Хоть и трещу я, как шальной сверчок.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Тучи тают, словно сахар в чае. Я гляжу на них и расплываюсь. Нет меня уж в италийском крае, Я уж ничему не ужасаюсь. Тучи как Грифоны, как Пегасы, Как волокна, как лебяжьи перья, Тучи как пурпурные лампасы, Как чудовищные суеверья. Я их формы словом отражаю, Вместе с ними в голубом Эребе, Как сиянье Божье, исчезаю, Думая лишь о духовном хлебе. Хорошо

мне быть как свод небесный, В бирюзе растаяв без остатка, Хорошо, как призрак бестелесный, Млеть на солнце радостно и сладко...

НОВЫЙ СТИХ

Над Гефсиманом полная луна. Трель соловьиная в кустах слышна. Меж кружевом оливок вековых Христос к скале белеющей приник. Заснули грубые ученики. Умолкли праздные их языки. Моленье началось уже о чаше И искупленье грешной жизни нашей. Кровавый пот на изможденном лбу Спасителя. Он будто уж в гробу. И ощущенье желчи у Него во рту, Хоть поклоняться будут все кресту. Мне этот миг дороже всех других: Отсюда заструился новый стих.

БЕРЕЗКА

В саду кудрявое есть деревцо, Напоминающее мне березу, И я его, как милое лицо, Приветствую, спасаясь от угрозы. Но вдруг щемящая пронзает боль, Охватывая страждущую душу, И отворачиваюсь я, как голь, От родины и почему­то трушу. Горят уста, залитые свинцом, Как замурованное в мир окошко, И лоб терновым перевит венцом, И в тупики вонзается дорожка. Кудрявое невольно деревцо Я обнимаю хилыми руками И, к шелковой коре припав лицом, Рыдаю безнадежными слезами.

ОВАЛ

В кругу магнолий дремлет глянцевитых Овальный цементованный бассейн, Что меж цветов, как вешние Хариты, Как глаз зеленый, жутко тиховейн. В нем пористая посредине горка, И из нее бьет тонкая струя, И облака в него глядятся зорко, Ища как будто тайны бытия. Вокруг цветы пьянящие магнолий В нем отражаются, как одалиски, И я, лохматый инок Анатолий, Читаю в нем лазоревые списки Евангелий, не сказанных Мессией, Но зарожденных у меня в груди, И о покойной думаю России, Упавшей в омут грязный позади. Я жажду сказок, жажду новых схолий К таинственным основам бытия И за угрюмою стеной магнолий Сижу, как мирозданья судия. Вокруг жужжащие на солнце шмели, Нимфеи белые и осока, Лягушек хоры в плещущей купели, И сам я похожу на черного жука.

ОСЕННИЙ ПРЕЛЮД

Небо – арестантская шинель. Дождик льет, как из садовой лейки. Я дрожу, как под сугробом Лель, И в душе закопошились змейки. Будет, будет новая весна, Но дожить я не имею силы: Вся орбита уж завершена, И пророчествуют мне Сивиллы Из глубин неведомого дна, Что созрел я для своей могилы.

КРИСТАЛЛ

Не могла простая сила Геометрию Эвклида Из космического ила Созидать до прометида, За мильярды лет до нас, В Хаоса первейший час. Посмотри на кубик соли С пирамидками на гранях! В златом вышитом камзоле, Поседевший в изысканьях Ломоносов был бы нужен, Что как сын с природой дружен, Нужен был бы математик: Это царство тайны, смысла, Это Пифагора числа. Хоть кристаллы и бездушны, Все они Творцу послушны, Как и ты, сухой камыш, Что гармонии не зришь!