Столовая гора
Шрифт:
Алексей Васильевич снова улыбается и целует Милочкину руку.
— Я вам передал эту нелепую выходку старого пьяницы, просто лишь чтобы рассмешить вас, потому что она меня в свое время тоже очень рассмешила, но Бога ради, не применяйте эту историю ко мне. Мотивы моего уважения к власти совсем иные, уверяю вас. Я пока еще не старый пьяница. О, далеко нет.
Он опять берет девушку за руку и крепко пожимает ее. Берет у самого локтя — загорелого и крепкого.
Милочка не вырывает руки. Она нисколько не смущена. Просто не замечает того, что он делает.
— Вот
— Кого любите и во что верите? — все еще улыбаясь и не выпуская ее локтя, спрашивает Алексей Васильевич.
Лицо ее становится строгим и сосредоточенным. Она точно проверяет себя, колеблется. Он впервые видит ее такою сдержанной и серьезной. Она точно выросла за эти несколько минут. Улыбка невольно стирается с его губ, и он пристально смотрит на нее.
— Всех люблю и всем верю,— отвечает она.— Без этого не стоило бы жить. Да — это так.
Глава девятая
У Милочки в комнате всегда ералаш. На столах, под столами, на стульях, на платяном шкафу — книги и трубкой свернутые рисунки, покрытые тройным слоем пыли. По стенам — пастель, масло, цветные литографии, портреты углем. Самая любимая — сомовская «Дама в голубом» {62} и еще «Танцовщица» Дега {63} .
На оттоманке подушки, подушечки, цветные платки, парча. В углах под потолком паутина.
Дарья Ивановна давно махнула рукой. Прибрать — сил никаких недостанет.
Милочка целыми днями в разгоне, возвращается домой поздно вечером. Волосы растрепаны, щеки пылают — тысяча планов, идей, необычайных мыслей занимают ее.
Она бросает на стол свой колпачок, служащий ей шляпкой,— всегда какой-нибудь яркий, сшитый на живую нитку из старой кофточки,— и идет в кухню умываться. Там, плескаясь в тазу, сообщает она матери все дневные свои похождения и происшествия. Потом идет в столовую пить чай.
За столом сидит нахлебник, актер Вахтин, снимающий угол у Дарьи Ивановны за ширмой в той же столовой. Он бывший прапорщик военного времени, дезертировавший от Деникина, прятавшийся у Дарьи Ивановны во время отступления добровольцев — большевик, арестованный красными как зарегистрировавшийся офицер и теперь по болезни освобожденный от военной службы.
Милочка называет его «комячейкой». Он председатель месткома труппы. Мечтает ставить «Стеньку Разина» В. Каменского {64} , преподает в красноармейском клубе, играет героев-любовников. С Милочкой на «ты» и всегда спорит. Они большие друзья и единомышленники, но столковаться никак не
Когда он почему-либо запаздывает, не приходит вовремя, Дарья Ивановна беспокоится по старой памяти. Еще так недавно, прячась от белых, он сидел у нее на чердаке за бочками, и она носила ему есть. Тогда патрули обходили квартиры, ловили дезертиров. Многих приканчивали тут же или вешали на фонарных столбах.
Потом явились ингуши и грабили.
Все-таки было спокойнее от того, что в доме мужчина.
— Невзгоды сближают,— говорит Дарья Ивановна,— мы теперь свои. Но объясните мне, пожалуйста, почему — скольких я ни знала — все дезертиры славные ребята.
— А многих вы знали?
— Ох — многих. И с той стороны, и с этой. Прошлый раз мы одного от ваших спасали. Мальчишка совсем, молоко не обсохло. Ворвался в дом, я думала, грабитель. Бледный, едва на ногах держится, губы синие, трясутся — погоня. Потом, когда поутихло, ушел. Глаза у него такие печальные были и ласковые. «Чего вы воюете,— я спрашиваю,— вам бы в куклы играть». А он улыбается совсем по-детски. «Мне бы теперь это очень хотелось — да нельзя. Начал драться, так сам не кончишь. Или с одними, или с другими. Вот я попробовал сам по себе — так теперь и тех и других боюсь. Одни повесят, другие расстреляют». Просил ему на картах погадать. «Я все равно знаю, что скоро конец — только вот какой и когда? — от пули лучше, пожалуй». И это мальчик говорит, вы подумайте только. На картах ему тоже плохо выходило, но я врала.
— Да, конечно,— отвечает Вахтин,— в наше время нужно твердо и ясно сказать себе: да — да, нет — нет. Колебания неминуемо ведут к гибели.
— А ты думаешь, что это всегда возможно? — задорит Милочка.
— Так должно быть,— упористо возражает актер.
— Правда может быть и на той, и на этой стороне. Раньше чем выбрать — человек колеблется. Это естественно.
— Правда — понятие отвлеченное и относительное. У революции свои железные законы, и ни с чем иным она не считается. Напрасно только ты подымаешь этот разговор. Революции нужны мужественные души, осознавшие себя частицей своего класса.
— Такие, как ты,— не унимается Милочка.
— Не знаю, но, во всяком случае, не такие, как твои приятели из подотдела искусств. Все это бывшие люди…
И они начинают длинный, запутанный диалог, в котором упрекают друг друга в легкомыслии и односторонности. Поддевают друг друга, стучат кулаками по столу, пожимают плечами, спорят до хрипоты, сидя за столом у потухшего самовара.
Потом актер идет за ширму, а Милочка к себе в комнату.
Дарья Ивановна прибирает со стола, тушит огонь в столовой.
— Милочка,— кричит Вахтин,— в котором часу ты встанешь завтра?
— В девять.
— Так не забудь разбудить меня. Мне на заседание нужно перед репетицией.
— Хорошо. А ты помнишь: «Дайте мне, пожалуйста, миткедедутен. Один аршин миткедедутена».
— Да, да. Как же, это была картина! Надо было только видеть лицо Дайдарова, когда он сказал так. А армянин кланяется и отвечает: «Сейчас, извини, у нас такой нет, скоро получим». Можно было умереть со смеху!