Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
Из Съезжей избы вместе с властями вышел к узникам воевода Неелов. Спросил стрелецкого десятника:
— Сколько привёз?
— Было две дюжины без двух. В Усть-Цильме пятерых разместили. Один помер по дороге. Шестнадцать душ.
— Вези всех в тюремную избу, потом разберёмся, — приказал воевода. — У меня хлеба на столько ртов нет.
— Пять мешков ржи привезли для их корму.
— Хе! Пять мешков!
Начавшаяся тюремная жизнь закончилась для Саввы нежданно-негаданно в день прибытия.
Их
Вдруг ударила пушка. Савва услышал её сквозь сон. Откуда пушка? Где? Но пушка бахнула в другой раз, ружья пальнули.
Савва выглянул из-под печи. Стрельцы, а их было девять человек среди новых пустозерских сидельцев, столпились посреди избы.
— С башен стреляют, — определили опытные воины. — Нападение.
— Карачеевская самоядь! — сказал Савва, выбираясь из укрытия.
— Какая?
— Вроде карачеевская, — повторил Савва.
— У самоедов и стрелы костяные, и копья — костяные. Куда им против ружей, против пушки! — махнул рукой стрелец по прозвищу Горшок Пустые Щи. Всё рассказывал, что из-за пустых щей к разинцам перешёл. Воевода их в Верхнем Ломове денег не платил. Корм давал вполовину...
— Стены-то снегом заметены. Никаких лестниц не надо, чтобы перелезть, — сказал Савва.
С ним согласились:
— Нарты поставят — вот и лестница.
Загремели засовы. Вошли трое. Впереди воевода.
— Стрельцы среди вас есть?
— Вот мы! — сказали стрельцы.
— Я был пятидесятником, — выступил вперёд Савва.
— Вот и будешь за старшего, — решил воевода. — Самоядь пришла. Пищалей у нас лишних нет, а те, что есть, негодные, проржавели. Пики дадим, топоры. Погуще нас будет.
Башня, куда их привели, оказалась рядом с тюрьмой, через три дома всего. Солнце уже садилось.
— Гляди в оба! — крикнули из башни.
Савва увидел — стрелы летят. Кинулся что было мочи прижаться к тыну.
На башне сидели всего трое. Пищаль одна.
— У нас тут река, ветер сметает снег. Карачеи сюда не лезут, высоко.
Савва подошёл к бойнице.
Человек с тридцать, все в звериных шкурах, с противоположного берега пускали из луков стрелы.
Вдруг из белого морока появились рога, морды оленей.
— Подкрепление! — Стрелец выстрелил и промазал. А может, пуля не долетела. А может — колдовство.
Савва подошёл к стрелявшему:
— Дай мне!
Стрелец поколебался, но уступил место. Савва выстрелил в самого высокого карачеевца. Тот что-то кричал своим, указывая на башню. Повалился
Савва отдал зарядить пищаль. Видел, как мохнатое воинство, прикрываясь оленями, кинулось россыпью в нартах на реку и — к тыну.
Вторым выстрелом убил самого резвого. Убил ещё одного.
Часть самоедов развернули оленей, умчались в тундру, но человек пятьдесят подъехали под самый тын. Пытались зажечь брёвна. Их били сверху длинными копьями, глыбами льда.
Савва стрелял в головы, кровь заливала снег. Самоядь кинулась спасаться за реку.
— Какой глаз-то у тебя! — Пустозерские стрельцы глядели на Савву уважительно.
Наступила ночь, но небо освещали сполохи северного сияния.
Утром стало ясно: отбились. Воевода, ожидая новых набегов, Савву и стрельцов-разинцев оставил на свободе. Бежать всё равно некуда. Оружие у опальных забрали, приставили кого обслуживать земляные тюрьмы, кого — нести караулы на башнях.
6
Савва вместе с Горшком Пустые Щи, со стрельцом Кириллом шли к тюрьме, где сидели хулители церковных новшеств опального патриарха Никона и теперешнего, святейшего Иосифа.
Небо зияло чёрной пропастью, до рассвета ещё добрых два часа, а тьмы всё же не было. Белел снег, пыхали огнями звёзды. С края земли в бездну небесную летела белая стрела.
— Ишь чудит! — сказал стрелец, разглядывая стрелу.
— Кто? — не понял Савва.
— Сияние.
Горшок Пустые Щи тёр рукавицей нос и щёки.
— Какое же это сияние? Белеется.
— Всяко бывает, — сказал стрелец. — Побелеется, побелеется да и взыграет... А может и погаснуть.
Стрела на глазах изогнулась, и вроде бы чешуя на ней обозначилась.
— Змея! — ахнул Горшок Пустые Щи.
— Змея, — согласился стрелец Кирилл. — Слава Богу, без головы.
Подошли к тюрьме. Высокий тын. Низкая, шириной в три бревна, дверь. Стрелец загрохотал колотушкой. Отворили.
— Работников принимаете?
Для стражи за тыном была поставлена изба. По местным понятиям, избёнка в полтора этажа. Низ для чуланов, где хранился запас рыбы, муки, круп. Наверху печь, палати, стол, лавка, икона Богородицы в красном углу.
Караульщиков было пятеро. Десятник ткнул пальцем в Горшка Пустые Щи:
— Ступай за дровами. Сюда, к печи, натаскаешь. Поленница за тюрьмами, в сарае. А ты, парень, — на Савву даже не глянул, — иди г'oвна собирать. Отнесёшь на болото. Коли тропку замело, прокопай. Потом дровишки по ямам разнесёшь. А каша приготовится, так и кашу. Лясы-то не точи с царёвыми недругами! Станут сами говорить — молчи.