Стороны света

Вересень Мара

— Дедушка Эльви?

Состояние, в котором пребывал Альвине, иначе как словом «офонарел» было не обозначить. Он встречал Голос раньше и дивился, что не может угадать, отчего этот древний кажется ему знакомым, а тут вдруг как озарение.

Действительный старейшина Фалмари и самый старый из долгоживущих Эста Эльве Фалмарэль подарил книжку и рассказывал скрипучим голосом жуткие сказки, от которых Альвине, будучи ребенком, по возвращении из «гостей» неделю спать не мог. Затмить такое впечатление было сложно, потому Альвине эту единственную встречу на всю жизнь запомнил. И тут вот.

–

Это лишь его оболочка, поющий миру, – скрежетал мерзким голосом конструкт, скрытый спинкой трона, совершенно идентичный тому, что был в пещере в Фалмари-мар. – Тот, кого ты знал, сам просил меня освободить его суть от оков.

– Зачем ты призвал меня?

– Чтобы напомнить, – рука Голоса, увитая мириадами нитей, высунулась из широкого рукава, темный когтистый палец указал на «око».

– Я знаю, где мне надлежит быть, – заупрямился Альвине, ему и своих видений хватало, а «око» точно какую-то пакость подсунет. Темное же, хоть и такое же красное, как в храме Изначального Света. Глупо звучит.

– Уверен?

Если бы Голос не выглядел, как старейшина Эста Эльве, Альвине бы не поддался и не шагнул на рубиновый круг. И вновь увидел свой свет – золотую звезду в коконе мрака и всем сердцем ощутил, снова, что потеряет, когда обретет. Гадство. Он и не сомневался.

– Что ты принес Госпоже?

– Ты сам меня призвал, тебе и одарять.

– Я уже одарил, – механически скрипел конструкт, а на темном лице Голоса явно читалось ехидство, когтистая рука указывала на рубиновый круг «ока» мизинцем, большой палец был поджат.

– Мне нечего отдать.

– Всегда есть что отдать, последнее – ценнее всего.

– Я не понимаю.

– У тебя достаточно времени, чтобы понять. Сколько раз ты видел этот момент?

– Трижды. Сейчас – четвертый.

– Сколько золота во мраке ты встречал за свою жизнь?

– Троих. Третья обожгла мне душу, и я стал светом для нее.

– Можно быть светом для кого-то, но кто станет светом для тебя?

– У меня есть моя искра.

– Искра… Бусина… Такая же, но другая. Да и кто говорит о сейчас? Ты поспешил, голос мира. Вам отмерено так много, а ты торопишься жить, будто ты человек.

– Ты прав, кто бы ты ни был, всегда есть что отдать, а если не отдают – отнять. Но ты не жив и не понимаешь, чтобы любить – достаточно сердца. И огня. А от огня…

– Будет свет. И я ничего не отнял. Надежду нельзя отнять. У тебя достаточно времени, чтобы понять и это, Эллевиен тен’Фири.

– Кто ты?!Ответь!

Нити золотом и звездным светом хлынули с рук, освобождая суть из оболочки, фигура раздалась, возносясь под тонущий во мраке купол храма, коса выгибалась аркой врат, серая дорога над бездной лежала у ног.

Сначала Альвине почувствовал, как прогнулся мир от тяжести, натужно звеня струнами, а потом был взгляд.

Он устоял, припал на одно колено от придавившей мощи, но не упал и нашел в себе силы голову приподнять, как тут же придавило снова, до звона и тошноты.

–Это тебе и ответ, и наказание, чтоб знал, на кого Голос повышать, мальчишка, – колоколом звенело внутри и Альвине даже

примерещился этот колокол, с сеткой сосудов-трещин на ледяном боку. А уж последнее сказанное, точно примерещилось. Не мог Пастырь живущих с такой досадой ворчать что-то вроде «привел на свою голову». Или мог?

3

Сейчас и один день

У Альвине Эфареля была некрасивая тайна. У всех эльфов, насколько бы хорошо они не выглядели, такое есть. Оно всегда разное, как не бывает одинаковых эльфов. Тьен Эфар боялся выглядеть некрасиво. С самого детства. Отец был маниакально пристрастен к внешней красоте и неумолимо прививал подобное мировоззрение сыну, а как всем известно, то что в вас усиленно вкладывают с самого детства, сложно преодолеть и перевоспитать будь вам тридцать, триста, или даже больше. Поэтому Альвине продолжал исправно посещать сеансы в специализированном медцентре, чтобы вернуть своему телу прежний вид. Который был дотогодня, когда дом Эфар и их исконная вотчина – Светлый лес – поглотила огненная бездна.

Все случилось ночью. Перед рассветом, когда мрак особенно густ и темен, а сон крепок. У тех, кто спит. Альвине не спал.

День, проведенный с семьей, лишил покоя. Необходимость находиться рядом с отцом сводила на нет все приятные минуты общения с сестрами и мачехой. Их он рад был видеть, с прочими ближними и дальними родственников хватило вежливости и толики приязни. Отец же опять намекал на порочащие наследника связи, настаивал прекращать уже играть с фиктивной помолвкой и совал планшет с магфото «достойных и перспективных». Всласть прошелся по недостаточно торжественному виду и тому, что Альвине явился к самому началу официальной части праздника, а не прибыл с двумя вагонами вещей как минимум за неделю.

Отец ждал, что старейшина Эркассэ, нынешний глава дома Эфар, назовет Альвине преемником при всех, законодательно и нерушимо закрепляя статус, но наследник Ветви и Копья письмом, как положено вежливому эльфу, а не по магфону, как раз за ту самую неделю до мероприятия попросил ана Эфар не делать этого. Разочарование и досада отца были не просто осязаемыми – прошлись катком. И вроде уже не дитя и давно перестал зависеть от него, однако, вместо того, чтобы видеть десятый сон, торчал на ветру на смотровой площадке самой высокой башни Эфар-мар, таращась в сторону зубчатого края ирийских гор.

Врата Ирия отсюда были похожи на ежа, запутавшегося в тумане, как в комке пряжи. Тонущая во мраке долина Тельпе с ее холмами и ложбинами, навевала мысли совсем о других холмах и ложбинах. У поцелуев, украденных в кабинете 2-го Восточного перед поездкой, имелась своя неоспоримая прелесть за одним исключением – хотелось еще. Альвине потянулся к шее, где пряталась под одеждой невидимая на коже струна с янтарной бусиной – оброненный подарок, один невероятный день вместе на набережной в Фалмари, который он обещал сохранить для своей искры. Прижал камешек пальцами, чуть поглаживая, представляя… разное. Улыбнулся сам себе и так и не выпуская янтарь из руки, грея бусину в ладони, снова посмотрел в сторону Ирия.