Стоунхендж
Шрифт:
— Кто там?
— Волхв, который нашел уединение.
— Уединение находим только в домовине, — буркнул Олег, — со скрещенными на груди руками.
А Томас поморщился:
— Язычник... Куда смотрит святая церковь?
Но ухватил коня под уздцы и потащил через странное поле. Женщина спрыгнула, пошла с другой стороны.
Половцы показались, когда рыцарь и женщина были уже у порога. Олег выхватил меч, погнал коня через поле, на ходу бил направо и налево мечом плашмя, будочки отзывались мощным гудением. Томас оглянулся непонимающе.
Олег
— Это их задержит!
— Что? — не понял рыцарь.
Но Олег уже колотил рукоятью меча в запертую дверь. А на поле творилось невообразимое. Кони метались, едва не сбрасывая всадников, те отмахивались, закрывали головы халатами, словно от жуткого свиста. Присмотревшись, Томас увидел черные облачка, что зло метались от одного к другому, надолго облепляли со всех сторон, отчего половец становился похожим на будяк, пораженных тлей.
— Не по-рыцарски, — сказал он с невольным восхищением, — но здорово... Помню, у нас был сэр Ропуха, горазд на трюки. Мог самого дьявола заставить себе сапоги чистить...
Он поспешно опустил забрало. О железо застучали крохотные камешки, словно внезапно посыпался град, или он попал под дефекацию козы. Пахнуло кисло-сладким. Томас начал поспешно отступать, держа меч наготове. Двое из половцев, что катались по земле, сумели выбежать с жалящего поля и набежали прямо на Томаса. Рыцарь лениво махнул мечом, один отлетел оглушенный, вряд ли понял, что за ужасная пчела ударила на этот раз, второго Томас угостил ударом кулака. Несчастный рухнул, как бык на бойне.
Олег отбросил стебелек разрыв-травы — служит один раз, дальше ее можно класть в суп и даже скармливать кролям — пропустил женщину вперед и пошел следом в башню. Ступеньки вели вверх, веяло покоем, а запах меда смешивался с ароматами трав. На миг мелькнула зависть: живет себе в покое, размышляет над судьбами мира... В покое, напомнил себе со злой иронией. А половцы? Видать, недавно выбился в мудрецы. Еще не научен жизнью...
К Томасу подскочил на коне визжащий половец, в руке сверкала сабля. Пчелы облепили ему голову, но один глаз все еще горел неугасимой злобой. Половец ударил саблей, промахнулся, а рыцарь, жалея несчастного, с одним глазом не боец, смачно хлестнул плетью. Тяжелый ремень с вплетенным свинцом с треском разрубил халат на спине. Половец подпрыгнул, выгнулся, словно пряча спину, слетел с коня.
Томас удовлетворенно повернулся, но половец перекатился через голову и прыгнул на железного человека. Томас не успел даже занести меч для удара. Перед глазами мелькнуло оскаленное лицо, он судорожно двинул рукоятью.
Череп хрустнул, как яичная скорлупа. Томас отступил от падающего, с удивлением осмотрел рукоять, куда месяц назад вбил один из гвоздей, что скрепляли крест Господень.
Олег был уже на полпути к вершине, когда Томас догнал его с торжествующим воплем:
— Свершилось чудо! Пресвятая Дева снова явила мне милость! Едва гвоздь из креста Господнего коснулся неверного, тот сразу испустил дух!
— Это
— А что же еще? Ты снова не веришь в силу креста Господня?
— Я бы поверил, — буркнул Олег, — если бы ты за другой конец гвоздя не держался, как черт за грешную душу... Слушай, а как гвоздь из того меча, который ты оставил где-то в Родопах, перебежал в твой нынешний меч?
Глава 5
Деревянная башня тряслась, как стебелек, по которому бежали два крупных жука и божья коровка. Томас страшился, что ветхие ступеньки не выдержат настоящего англа в полных доспехах. Тогда он перебьет этих наглецов внизу, не вынимая меча. Калика сказал бы, задницей. Подумать только, какие грубые слова находит!
Женщина шла впереди, затем Томас обогнал, двинулся с обнаженным мечом первым. Что дивило, так странное несообразие. Что внутри роскошнее, чем снаружи, понятно, так и ожидал: всяк наружу выставляет свою грубую силу, озлобленность, готовность ударить первым. Но почему при таком обилии ковров и шкур редких зверей оружия нет вовсе?
Томас заметил шкуры даже белых медведей, но таких зверей, он знал доподлинно, Господь не творил. Такие звери обитают разве что в подземельях, где не бывает солнечного света, он сам в детстве видел белых червяков и тритонов. А чешуйчатые шкуры, головы и рога неведомых чудищ?
— А что будет, когда поднимемся к покои хозяина? — предположил дрогнувшим голосом. — Только бы сразу в жаб не превратил! Это тебе, сэр калика, все одно, ты мыслитель, а доблестному рыцарю будет не по себе... Копье в руки не взять, скользко, щит не поднять...
Впереди была дверь, окованная серебром и золотом. Ручка была в виде львиной головы. Вместо глаз блестели крупные рубины. Томас раскрыл рот — такое богатство в глуши! Да на каждый из таких рубинов можно снарядить малое рыцарское войско! Еще и обоз!
Олег же морщился, с неловкостью отводил взор. Вид у него был такой, словно здешний маг сделал нечаянно непристойность, но как-то надо сделать вид, что не замечает.
Томас постучал, прислушался, толкнул дверь. Отворилась без скрипа, открылась роскошно убранная комната. Осторожно вошли все трое, огляделись. В глубине низкое ложе, застеленное богато расшитым одеялом, на стенах бесчисленные ковры, на столе ковши, братины, заморская посуда. Томас приподнял кубок, глаза округлились. Чересчур тяжел, чтобы быть из простого железа.
Женщина молчала, но при виде драгоценных камней на посуде и вделанных в ножки стола и ложа ее лиловые глаза стали зелеными, как спины молодых лягушат, а щеки порозовели так, что видно было даже сквозь слой грязи..
— Богато живут русичи, — заметил Томас с уважением. — Наш король победнее...
Он с недоумением потрогал рогатые шишки огромных плодов. Яблоки и груши на подносе — понятно, виноград и ананасы тоже едал в сарацинских землях, но это вовсе нечто несусветное. Как и эти длинные изогнутые огурцы, только желтые и в листьях.