Стоунхендж
Шрифт:
Олег перебирал обереги, вслушивался в тайные голоса, вчувствовался в смутные образы. Наконец, перебивая видения, прорезался крик:
— Сэр калика! Сэр калика, я медведя поймал!
— Ну так тащи сюда, — ответил Олег равнодушно.
— Не идет!
— Гм... Тогда плюнь, сам иди сюда. Ехать пора.
— Не пускает!
— А-а... вырвись как-нибудь.
— Так он на мне сидит, проклятый! Шлем зачем-то сковыривает!
Олег нехотя пошел в чащу. Малинник был в рост человека, дикий и озверевший в тесноте. Ветви переплелись, колючки торчали во все стороны, острые, как
Наконец через сплетение веток Олег увидел горбатую спину хозяина леса. Тот пытался нахлобучить на свою лохматую голову шлем, обиженно взревывал. Ноги Томаса Олег заметил не сразу: медведь был чудовищно огромным, накрыл рыцаря целиком.
— Сэр Томас, — позвал он неторопливо, — ты где?
Голос рыцаря был слабым, словно из самого медведя:
— Сэр калика... здесь я... под этим дурнем... Ишь, в рыцари ему восхотелось...
— Во дурень! — ахнул Олег. — Что в рыцарях хорошего?
— Ему... объ...ясни...
— Чего ты туда залез? — удивился Олег. — Медведя в рыцари посвящаешь?
— В рыцари... не так... Сгони его с меня. Он мне доспехи помял!
Олег вытащил из мешочка рыбину — все равно протухла, — швырнул медведю. Тот с готовностью слез с рыцаря, благодарно подобрал лакомство и вломился в заросли. Слышно было, как затрещал орешник, вскрикнула испуганная птица, и все затихло.
Томас остался лежать вверх лицом, бледный и задыхающийся. Руки едва шевелились, что-то искали.
— Чаша цела, — успокоил Олег. — В мешке на твоем коне.
Томас прохрипел:
— В задницу чашу!.. А где...
— Шлем? Вон в кустах. Медведь как ребенок, все бросит ради лакомства.
— Ребенок? Эта зверюка — ребенок?..
Олег подумал, признался:
— Скорее, абезьян. Те же повадки. В наших лесах он заместо абезьяна.
Томас с великим трудом приподнялся, сел. Грудь была смята могучей лапой, рыцарь дышал тяжело, хватал ртом воздух, как рыба на берегу.
— Обезьяна... Пустить бы эту обезьяну в их леса...
— А что не так? — не понял Олег. — Он и по деревьям лазит не хуже. Только не всякая ветка его выдержит... И не всякое дерево...
— Да и земля может проломиться, — добавил Томас ему в тон. Он поднялся, покачнулся. — Помоги мне вылезти из доспеха. У меня в мешке есть инструменты, надо поправить.
— Сам? — удивился Томас.
— А что? — спросил Томас высокомерно. — Работа кузнеца — благородная работа!
Кони сами зачуяли брод, вскачь вошли в воду. В жемчужных брызгах повисла радуга, сказочно прекрасная и такая же недолговечная, как все
прекрасное. На мелководье во все стороны прыснули серебристые рыбки.
Вода едва достигала стремян, от нее тянуло бодрящим холодом. Олег на ходу зачерпнул ладонью, отшатнулся, чистая вода была замутнена свежепролитой кровью.
— Где-то близко, — кивнул Томас. — Поедем посмотрим?
— Объедем, — сказал Олег твердо. — Кто ездит прямо, дома не ночует.
Кони выбрались на берег, тревожно фыркали, чуя кровь. Словно сами по себе повернули и пошли
Впереди на возвышенности горело село. Черный дым жгутами завивался над домами и сараями. Красные языки пламени блистали ярко и страшно. Дым подхватывало ветром, снова бросало вниз, к земле, разносило по окрестностям. Мелькнули человеческие фигурки, но сражались ли еще защитники или шел грабеж и привычное насилование, рассмотреть не удавалось.
— Объедем? — спросил Томас.
Олег тяжело посмотрел направо, затем налево. С одной стороны осталась река, где в чистом потоке примешались струйки крови, с другой тоже вроде бы попахивало гарью.
— Прямо, — сказал он со вздохом.
— А если придется кого-то стоптать?
— Что делать, все время нельзя сворачивать.
Томас оскалил зубы, и его волчья усмешка напомнила Олегу кого-то из очень давних знакомых. Кони привычно пошли рядом, сразу как-то подобравшись, готовые к бешеной скачке, лязгу оружия, страшным крикам.
Утоптанная дорога вывела к городской стене, повела под частоколом толстых бревен с заостренными концами к городским воротам. На них были следы копоти, торчали стрелы. Разбитые ворота лежали в пыли, трупы защитников оттащили в стороны, чтобы не загораживали дорогу, сильно пахло гарью, доносились крики, ржание коней.
— Не Восток, — сказал Томас сильным голосом. Его глаза заблистали, он потянулся к мечу. — Даже не башня Давида...
— Оставь меч, — посоветовал Олег раздраженно.
— Впереди еще дерутся!
— Это не наш бой.
— Разве это не наш мир?
За воротами лежало множество убитых, сильно израненных, искалеченных, стоптанных конями, даже обваренных смолой и кипятком. Попадались и женщины с оружием в руках, погибшие в бою. Они лежали вперемешку с мужчинами. Томас хмурился, гневно сверкал очами. К этим отнеслись как к воинам, а дальше будут попадаться уже другие женские трупы: с задранными подолами, а то и вовсе раздетые донага, обезображенные. Многие со вспоротыми в поисках драгоценностей животами. Это он уже видел в каждом захваченном крестоносцами городе.
Среди убитых попадались и люди в полосатых халатах, мохнатых шапках. Редко у кого была при себе кривая сабля, остальные были с деревянными пиками, волосяными арканами, а щиты — плетеные из лозы, обтянутые кожей.
— Хазары, — сказал Томас полувопросительно.
— Печенеги, — поправил Олег. Подумал, сам поправился: — Половцы.
— Чем-то отличаются?
— Чем-то. Но мало.
Томас грозно потащил меч из ножен.
— Это я и хотел выяснить!
Олег молча положил ладонь на рукоять его меча. Томас с неудовольствием задвинул полосу острой стали обратно. На узкой улочке попадались тела дружинников в рубашках из железных колец и трупы захватчиков в халатах и с дротиками. Захватчиков было больше, четверо к одному, что и понятно: защищать легче. К тому же русские дружинники, как заметил Томас, всегда лучше вооружены и обучены: дает о себе знать оседлость.