Стоя в чужой могиле
Шрифт:
— Охтерардер?
Она кивнула:
— Двадцатидвухлетняя Зоуи Беддоус. Ее машина оставалась на парковке целый день. А потом и следующий.
Тогда и возникли подозрения.
Ребус докурил сигарету до фильтра.
— Миссис Хазлитт… — начал было он, но она выставила ладонь.
— Я это столько раз слышала, что прекрасно знаю, что вы хотите сказать. Никаких улик нет, тела не обнаружены — значит, по мнению полиции, и преступления не было. Я всего лишь мать, и все мои способности убеждать сгинули вместе с единственной дочерью. Неужели этого мало,
— Я не инспектор, — тихо ответил он. — Прежде был, а теперь в отставке. Работаю в полиции в гражданском статусе. И занимаемся мы только нераскрытыми преступлениями, а все остальное — вне моей компетенции. Так что вряд ли я могу быть вам полезен.
— А что же это, как не раскрытые дела? — Ее голос зазвенел и слегка задрожал.
— Может быть, я найду, с кем вам лучше поговорить.
— Вы имеете в виду криминальную полицию?
Она дождалась его кивка. Обхватив себя руками, она отвернулась от него.
— Я только что оттуда. На меня там и смотреть не стали.
— Может быть, если с ним сначала поговорю я… — Ребус полез в карман за телефоном.
— Не с ним — с ней. Она сказала, что ее зовут Кларк. — Она вновь повернулась к нему. — Понимаете, это повторилось. И случится опять. — Она замолчала и смежила веки. По ее щеке покатилась слеза. — Салли была только первая…
2
— Эй, — позвал Ребус, выходя из машины.
— В чем дело? — Инспектор криминальной полиции Шивон Кларк чуть повернула голову и посмотрела на здание, из которого только что вышла. — Дурные воспоминания не пускают?
Ребус несколько секунд разглядывал мрачный двухэтажный фасад полицейского отделения на Гейфилдсквер.
— Только приехал, — объяснил он, хотя на самом деле просидел в своем «саабе» добрых пять минут, постукивая пальцами по баранке. — Похоже, ты закончила…
— И как ты только догадался. — Она улыбнулась ему и, сделав несколько шагов вперед, клюнула его в щеку. — Как поживаешь?
— Похоже, страсть к жизни у меня так и не прошла.
— Ты имеешь в виду пьянство и никотин?
Ребус пожал плечами, улыбнулся ей в ответ, но ничего не ответил.
— Отвечая на твой вопрос: у меня сегодня поздний ланч, — сказала она. — Тут на Лейт-Уок есть кафе — я туда обычно и хожу.
— Если зовешь меня с собой, есть кое-какие условия.
— Интересно какие?
— Чтобы не было креветок и чипсов с копченым беконом.
Она, казалось, обдумывала услышанное.
— Тут может быть помеха. — Она указала на его «сааб». — Тебя оштрафуют, если ты его оставишь. На другой стороне есть платная парковка.
— Один восемьдесят в час? Ты не забывай, что я на пенсии.
— Может, поищешь на парковке?
— Предпочитаю пощекотать нервы.
— Это место для патрульных машин — я видела, как гражданских отсюда эвакуируют.
Она повернулась и пошла назад, попросив его подождать минуту. Он понял, что его сердце бьется чуть сильнее, чем обычно, и приложил к груди руку. Она была права: он не хотел входить в полицейское
— В приемной держат на всякий случай, — пояснила она.
Он открыл машину и поставил знак за ветровое стекло.
— А ты за это, — добавила она, — угостишь меня печеной картошкой…
Не просто печеной картошкой, но с творогом и ананасовым соком. В кафе были столы с ламинированными столешницами, пластмассовыми приборами и бумажными стаканами для чая, из которых тянулись нитки чайных пакетиков.
— Высокий класс, — сказал Ребус, вытаскивая пакетик и кладя его на удивительно маленькую и тонкую салфетку.
— Ты не ешь? — спросила Кларк, профессионально надрезая картофельную кожуру.
— Слишком занят, Шивон.
— По-прежнему загораешь на раскопках?
— В море есть работенка и похуже.
— Не сомневаюсь.
— А у тебя как дела? Довольна служебным ростом?
— Нагрузка не зависит от звания.
— Ну, ты его, по крайней мере, заслужила.
Кларк не стала отрицать. Вместо этого она отхлебнула чая и набрала на вилку творога. Ребус попытался вспомнить, сколько они проработали вместе… на самом деле, не так уж долго в исторической перспективе. Но в последнее время они виделись довольно редко. У нее был «друг», который жил в Ньюкасле. Уик-энды она часто проводила там. И все же иногда находила время позвонить ему или отправить эсэмэску, а он придумывал какой-нибудь предлог, чтобы им не встречаться, так толком и не зная почему, хотя на ее послания отвечал.
— Послушай, ты же не можешь откладывать это вечно, — сказала она наконец, взмахнув перед ним пустой вилкой.
— Откладывать — что?
— Ты собираешься о чем-то попросить.
— Попросить? Неужели старый приятель не может заглянуть просто так, чтобы поговорить?
Она разглядывала его, медленно жуя.
— Ну хорошо, — согласился он. — Речь идет о женщине, которая заходила к тебе сегодня рано утром.
— Салли Хазлитт?
— Салли — это имя дочери, — поправил он. — А ты говорила с Ниной.
— После чего она бегом понеслась к тебе? Откуда она знала?
— Что знала?
— Что мы были коллегами.
Ему показалось, что она хотела сказать «близкими коллегами». Но она предпочла просто «коллег». Точно так же как раньше употребила слово «гражданских».
— Она ничего такого не знала. Прежде наш отдел возглавлял некто Маграт — его-то она и искала.
— Искала сочувствия? — предположила Кларк.
— У нее двенадцать лет назад пропала дочь.
Кларк оглядела заполненное кафе, чтобы убедиться, что их никто не слышит, но потом все равно понизила голос: