Стоянка поезда – двадцать минут
Шрифт:
Ветераны и те, и другие, и проигравшие солдаты вермахта, и победители — бойцы Советской Армии — ровесники. И сегодня, если разобраться, их объединяет гораздо большее, чем тогда, в цветущем 45-м. Старость, подступившие болезни, а ещё — как это ни странно — прошлое. Пусть и по разные стороны фронта.
Некоторые из моих знакомых спрашивают: «Зачем ты хочешь помочь ветерану из России? Ведь ты воевал против?» И тогда я вспомнил про плен и про тех людей, которые протягивали нам, бывшим врагам, кусок чёрного хлеба. Тем, что я ещё живу, я обязан русским. И, кстати, русский
Размышляя о собственной судьбе, Генрих считал, что за всё, что выпало на долю его молодости, когда он был мобилизован и надел военную форму связиста, им оплачено по высоким счетам сполна. Высшие силы вынесли-таки суровый приговор. Умерла от малокровия жена, так и не сумев родить ребёнка. Почти вся семья Генриха погибла под бомбёжкой. Осталась племянница, но и она ушла из жизни в достаточно ещё молодом возрасте, оставив маленького Вилли… Дядя Ройзен остался жить на территории Федеративной Республики Германии. Упокоился в середине 60-х.
37
Сколько ковырялся с трактором Павел, но своего добился. Завёлся двигатель, пахнуло выхлопным дымком. Ожила техника! Павел, сидя в кабине, прибавил оборотов. Веселей затарахтел старенький, но, оказывается, ещё на что-то способный «беларусь»!
— Считай, из соплей собрал! — восхищался Петруха, который, зная, когда Павел будет запускать своего стального коня, пришёл в гараж заранее.
— Молодец, Павел! — протянула руку Николаевна. — По правде говоря, я поначалу сомневалась, что сможешь реанимировать это старьё.
— Да, я и сам не был уверен, — признался Павел, радостно глядя на тарахтевший трактор, чувствуя, как пульсируют на висках от волнения жилки.
— Прокатимся, что ли?! — перекрикивая мотора, спросил Петруха.
— Конечно! Надо испытать! — ответил Павел.
Петруха кинулся распахивать тяжёлые ворота гаража. Сначала отворил одну створку, затем другую. Клубы морозного пара ворвались в помещение, хотя и тепла в нём хватало лишь для того, чтобы руки при ремонте не мёрзли. Всё-таки одной железной печкой, иначе говоря, буржуйкой бревенчатый гараж не натопишь. Павел выгнал трактор на улицу. Прибавил газу. «Беларусь», оживлённо затарахтев, ходко покатился по дороге, а Петруха и Николаевна, не удержавшись, от охватившего внезапно восторга дружно захлопали в ладоши.
— Золотые всё-таки руки у Пашки, а? Николаевна?! Правда, ведь?! — воскликнул радостный Петруха, которую неделю трезвыми глазами глядевший на мир.
— Правда! — согласилась та.
— Не зря почти всего бычка на запчасти пустили?
— Не зря, Петруха, не зря!
Дома после работы у Павла с Танюхой и ребятишками только и разговоров было, что о тракторе, который отец отремонтировал.
А довольный малый, взлетая почти до лампочки, закатывался от хохота и кричал: — Ула-а! Тлактолистом!!!
Наигравшись, сели ужинать. Танюха поставила на стол раскалённую сковороду с жареной картошкой, миску солёных огурцов, порезала на тарелке сахарно-белые грузди. Ребятишки поели и убежали из-за стола. Павел тихонько спросил жену: — Слышала новость?
— Какую?
— О дядь Васе Федотове?
— Нет, хотя, постой! Доярки что-то говорили, что захворал шибко.
— Не совсем так. Вернее, так, но в другом смысле.
— В каком? И новость-то в чём?
— В том, что дядь Васе предложили ехать на операцию в Германию?
— Куда-куда?
— Говорю же, в Германию…
— Да, ладно, — недоверчиво ответила Танюха. — И как это? В Германию впрямь? Это из-за ордена?
— Орден не при чём, — рассмеялся Павел. — У зятя ихнего, который офицером был, знакомый есть. У него родственница то ли из Москвы, то ли из самой Германии. Она и помогла. Где-то там договорилась с большим начальством.
— Во как! Таких бы знакомых да побольше! Как я рада за дядь Васю!
— Повезло старику.
— Ой, не говори раньше времени, сглазишь ещё! Не на курорт же ехать. На операцию.
— А я, Татьяна, почему-то спокоен. У них там, за границей, всё тип-топ. За ихней медициной нам не угнаться.
— Всё равно тревожно, Павлик. Это тебе не зуб вырвать.
— Понятно, что не зуб. Так ведь и сидеть — ничего не высидеть. Правильно?
— Правильно. Это ж сколько денег только на дорогу надо, чтобы до Германии добраться. Такую даль! Не шуточки. На поезде поедет?
— Говорят, что до Москвы на самолёте. А дальше на поезде…
— Надо же, а наши бабы-доярки ничего толком не рассказывали. А ты-то, Павлик, откуда знаешь?
— Петруха по секрету сказал. Ещё наказал, чтобы особенно не болтал. Вам, женщинам, только попади на язык…
— Нет, деньгами, конечно, зять поможет, который коммерсант.
— У него, тоже слышал, дела неважно идут там в городе.
— Всё-то слышал ты, Павлик!
— Говорю, что знаю, сам не сочиняю.
— Раз уж всё у дядь Васи обговорено, значит, собрался. Значит, и есть, на что ехать.
— Вот прицепилась ты, Татьяна, — заворчал Павел.
В комнате расшумелась детвора.
— Эй, ребята, потише там! — крикнула Танюха и продолжила разговор с мужем: — Интересно, долго ли проездит дядь Вася?
— Это не зависит от него.
— Конечно, нет. Как там ещё всё сложится? В Германии-то?
— Да всё будет пучком.
— Прямо так уверен?
— Есть такая поговорка — не уверен, не обгоняй. Дядь Вася тоже, поди, уверен. А то бы не согласился.
— Ну, да, наверное. А ехать-то когда?