"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Мы за него помолимся, – сказал он Павлику на ухо. – Вместе.
Витька подошел к стене, потрогал бревна и ухватился за откос окна – едва достал. Наверное, бревна были скользкими, потому что сперва у него не получилось подтянуться, нога сорвалась обратно на землю. Сашка Ивлев шептал в ухо Павлику молитву, но тот не обращал на это внимания – смотрел на Витьку. А Витька подтянулся во второй раз, стал обеими ногами на бревна и заглянул в окно. Прошло несколько долгих секунд, а потом за стеклом что-то шевельнулось, свет задрожал и его тут же накрыла тень – Зоя подошла к окну! Павлик
Витька отшатнулся от стекла, нога соскользнула с бревна, он не удержался, свалился на землю и молча перекатился через голову назад. Тут же заорал Русел и бросился к забору, но, похоже, застрял в дыре. Или испугался один оказаться на болоте.
Павлик тоже закричал, потому что думал, будто Зоя убила Витьку взглядом, но тот встал на четвереньки и встряхнул головой.
– Козе в трещину… – выругался он, поднимаясь на ноги. – Там Инна Ильинична…
– Да ты гонишь… – Аркан раскрыл рот.
– Падла буду. Она там… что-то ела… У нее рот весь в крови!
Аркан постоял с секунду на месте, а когда заскрипела дверь дома, заорал погромче Русела и бросился к дыре. Сашка запищал по-девчоночьи и побежал следом, дернул Павлика за собой – Павлик не ожидал такого сильного рывка, споткнулся, выпустив Сашкину руку, и растянулся на земле. И разревелся бы, но не успел – Витька подхватил его под мышки и поставил на ноги, подталкивая к дырке в заборе, через которую воющий Аркан уже пропихнул вопившего на все болото Русела.
Позади раздался хохот – звонкий, а не хриплый, но от того еще более жуткий. Витька стукнул в спину замешкавшегося Сашку – тот, как дурак, крестился и отчаянно давил из себя:
– …Да будет воля твоя!.. Яко на небеси!.. И на земли!..
– Ушлепок долбоклюйный, – хохотнул Витька, протолкнул Павлика в дырку и протиснулся в нее сам. – Куда ломанулись, тундра неогороженная! За мной давайте!
Витька побежал не туда, откуда они пришли, а в сторону, по широкой и довольно твердой тропинке – разве что местами скользкой от грязи. Павлик очень старался от него не отстать, но Русел с Арканом их все же обогнали, сзади остался только Сашка, который, задыхаясь от бега, продолжал что-то шептать себе под нос и наверняка крестился на ходу, только Павлик этого не видел, потому что не оглядывался. А звонкий смех ведьмы зловеще несся им вслед…
Как ни странно, бежали они не долго, вскоре тропинка вывела их к мостику через канаву, а за кустами показались желтые фонари шоссе. Там Витька догнал Аркана и Русела, остановился, чтобы перевести дух. У Павлика совсем сползли носки, так что не только бежать, но и идти было невозможно.
Под светом фонарей страх сразу пропал, никто больше не орал, Аркан заржал неуверенно, за ним захихикал Русел и расхохотался Витька. Сашка не мог отдышаться, но тоже улыбался во весь рот и шевелил губами – должно быть, на всякий случай продолжал молиться.
– Как вам вштырило-то! – сквозь смех выдохнул Витька.
– Дык! – радостно подхватил Русел.
От того места, где они стояли, была видна автобусная остановка около санатория.
– Не, а там чё, правда Инна была? –
– Ну! – ответил Витька. – Я как ее вблизи увидел – офонарел.
– И чё теперь?.. – Аркан почесал в затылке.
– Писюн его знает. – Витька пожал плечами, и все почему-то перестали радоваться и замолчали. – Помните, там не только Баба-яга была, но и чикса молодая?
В упавшей вдруг тишине стало слышно, что себе под нос с глупой улыбкой шепчет Сашка Ивлев:
– Бабка Ёжка, бабка Ёжка, не ложитесь у окошка. Бабка Ёжка, бабка Ёжка, не ложитесь у окошка…
* * *
Несмотря на тщательную перевязку, среди ночи Ковалева разбудила тупая дергающая боль в ранке – слишком несерьезной, чтобы не спать из-за нее по ночам. Он поднялся скорей от раздражения, нежели в надежде что-то предпринять. Выпил таблетку баралгина и, натянув спортивные штаны, пошел во двор.
Он еще на веранде расслышал странные и неясные звуки, на крыльце же они стали отчетливыми: жуткий собачий вой несся со стороны реки. От него холодело внутри сильней, чем от морозного воздуха, перехватившего дыхание; он будил в душе неизбывную тоску и страх смерти, горечь и обреченность. А еще, пожалуй, жалость – острую, как и тоска. Лишь настоящее горе способно исторгнуть из собачьей глотки эти звуки. Горе, которое нельзя облечь в слова, осмыслить, осознать – только ощутить.
Вернувшись в дом, Ковалев никак не мог выбросить собачий вой из головы – казалось, он был слышен и сквозь стены, – это тоже мешало уснуть. И сны после этого были муторными, от них хотелось поскорей проснуться…
* * *
Иногда зима берет реку приступом, иногда – долгой осадой: сыплет снегом, бьет морозом, сгущает ледяную кашу, пока не закует реку в лед. Заснет водяной на темном речном дне, под звон метелей и шорох снегопадов. Горе тому, кто потревожит его зимний сон: вмиг затащит под лед, в черный безвыходный холод…
Выспится водяной к весне, почует теплое солнышко, ток талой воды и потянется спросонья – взломает лед тяжелой волной. Страшна река во время ледохода, когда резвится водяной и справляет веселые свадьбы: мчатся многопудовые льдины вниз по течению, толкаются в водоворотах, наскакивают друг на друга, бьют в берега; лед ломает опоры мостов, сносит пристани, рушит дамбы, плющит лодчонки. Радуется водяной весне, напивается допьяна талой водой, пляшет, гоняет по дну свадебные свои поезда – бесится река, поднимается выше, разливается шире. И не успокоится водяной, если не накормить его досыта.
Скрипит дверь темного дома: немногие переступают его порог без робости. Мглистый серый полусвет плавает по комнатам, гасит свечи. Шепчутся тени по углам – знакомыми как будто голосами, – зовут по имени, вздыхают, всхлипывают. И похож этот дом на странный сон: кажется, что вот-вот проснешься, вдохнешь поглубже, встряхнешь головой, утрешь ледяной пот со лба… Наяву этот дом был совсем другим.
Дверь за спиной закрывается с глухим стуком – навсегда, в нее можно только войти…
– Не бойтесь, это я, – звенит девичий голос, рука сжимает руку – тонкая белая рука.