Стоять насмерть!
Шрифт:
– Ну-ка, Бленский, принеси мне одну пачку героинчика. Буду в дороге тащиться.
Начальник морга сбегал в уборную и принес мне пакет. Я кинул его себе под ноги.
– Закрывай! – сквозь зубы произнес я, потому что мне было страшно. Ну что такое гроб? – успокаивал я сам себя. Обыкновенный ящик. Похож на лодку. Мне ведь не страшно будет лечь на дно лодки.
Бленский, кряхтя, подтащил крышку.
– Имей в виду, Бленский, – напоследок предупредил я. – Если ты что-нибудь не так сделаешь – я тебя из гроба достану и не промахнусь.
Входная
Крышка грохнулась на гроб и едва не достала меня по носу. Я на всякий случай подставил руки. Бленский придавил крышку, похоже, сев на гроб верхом.
– Нормально? – услышал я его приглушенный голос – уже из внешнего, далекого мира.
Потом я слышал, как он приколачивал к ящику оторванные доски.
И все стихло. Меня похоронили.
Глава 23
Я лежал минут пятнадцать в полной тишине и не двигаясь, пока у меня не начала ныть спина. Пришлось перевернуться на бок, что было не так просто сделать. Лежа на левом боку, я мог смотреть в окошко, и хотя доски ограничивали поле зрения, все же можно было определить, где я нахожусь и есть ли кто-нибудь рядом.
Потом до моего слуха долетел звук открываемой двери. Я затаил дыхание. Забубнили голоса. Слов я разобрать не мог, но мне показалось, что задает вопросы Довгий, а Бленский оправдывается, но полковник прерывает его и снова о чем-то спрашивает.
Это продолжалось недолго. Голоса стихли, дверь захлопнулась. Я перевернулся на живот, а руку с пистолетом положил под голову. М-да, покойникам, оказывается, не так-то сладко лежать в этих корытах. Тесно, скучно, тоскливо. А с другой стороны, их уже ничто не волнует, не тревожит, они надежно отгородились от пакостного, порочного и продажного мира цинковыми или деревянными стенками, и им уже нет никакого дела до того, что там, в наружном мире, творят политики, насколько возросли цены, когда наступит экологический и энергетический кризисы. И самое главное – уже нет страха перед будущим, таящим в себе мрачную неизвестность. Покойник – сама вечность. Его будущее безгранично. Он – тлен, частица строительного материала, из которого сделана земля – самое великое творение природы.
Эти размышления несколько успокоили мою экзальтированную нервную систему, и я пришел к выводу, что если к смерти относиться с подобных позиций, то найдешь в ней столько плюсов, что она может стать почти что приятным и желанным событием.
Между тем время моего загробного, а точнее, внутригробного существования бежало стремительно. Я поднес руку с часами к окошку. Шестнадцать десять. Значит, до отлета «Черного тюльпана» оставалось меньше часа. Снаружи опять заскрипела дверь, раздались звуки шагов, голоса.
– Поехали! Дружненько! О-о-оп!! – сказал кто-то. – Только не ронять!
Началась погрузка. Я лежал на спине, как положено всякому порядочному покойнику, только одежда на мне пропотела насквозь. Пистолет я держал на уровне
– Последний! Поехали! – скомандовал тот же голос.
Краем глаза я увидел сквозь щели в досках ботинки на высокой шнуровке, переступающие с места на место, и почувствовал, как взмыл вместе с гробом вверх и закачался на солдатских руках.
Выносили меня, засранцы, небрежно. Трижды задевали стены и косяк двери и вдобавок накренили гроб, и только благодаря тому, что вовремя уперся локтями в стенки, я не съехал на крышку, которая неминуемо открылась бы под моей тяжестью.
Меня втащили в фургон. Странное чувство испытываешь в те минуты, когда слышишь вокруг себя надрывное сопение, стоны, ругань, когда покачиваешься, как на волнах, на руках людей, и ничем, даже слабым движением пальца, не пытаешься им помочь, хотя здоров и силен, и вместе с этим приходит осознание собственной исключительности, своего особого положения, возвышающего тебя над остальными людьми, во всяком случае, над теми, которые в этот момент надрываются под тяжестью твоего тела. Должно быть, что-то похожее переживали восточные цари, египетские фараоны и иные правители, которых рабы носили на руках.
Захлопнулась дверь фургона. Машина тронулась. Я постепенно свыкался с новой для себя обстановкой, постепенно угасал шок, вызванный моей безумной выходкой, напоминающей затяжной прыжок, когда в первые секунды свободного падения ничего не соображаешь, лишь слышишь нарастающий свист в ушах, чувствуешь дурноту, пустоту в животе и видишь только беспорядочную смену земли, неба и облаков перед глазами; затем тело расслабляется, мысли приходят в порядок, мозг начинает воспринимать ситуацию и адекватно реагировать на нее.
У меня появилось время спокойно подумать о том, в какую очередную авантюру я влез и что может ждать меня впереди.
Через час с небольшим «Черный тюльпан» должен оторваться от земли и увезти меня в Москву. Четыре часа полета, и мы приземлимся в одном из столичных аэропортов. Что потом? Потом гроб под номером 37/99 получит некий Волзов Игнат Юрьевич, погрузит, надо полагать, в грузовик или катафалк и куда-то повезет. Затем я услышу, как со скрипом и треском отрывают доски от ящика, как поддевают крышку гроба – и привет из Таджикистана!.. Можно представить, как вытянутся рожи у тех, кто собирался увидеть в гробу набитое героином чучело.
Я хрюкнул от смеха, повернулся на другой бок и стал дальше предсказывать свое будущее.
Можно, конечно, ради прикола как следует припугнуть этих мафиози, скажем, завыть дурным голосом, закатить глаза, привстать из гроба. Все это, конечно, будет очень смешно. А потом… А потом они, естественно, убьют меня по-настоящему, для начала разогрев утюг на моем животе и отбив почки, вытягивая из меня признание, куда я дел героин. Вполне возможно, что еще полуживого опустят в этот же гроб и зароют где-нибудь в лесу. Приблизительно так оно и будет, в этом можно не сомневаться.