Страх открывает двери
Шрифт:
— Ну, пошли, пошли! — нетерпеливо сказал Ларри и ткнул меня револьвером в спину. — Выходи!
Я вышел. Сперва прошел по коридору, потом вышел еще через одну дверь и очутился на атакуемой ветром и дождем площадке. Пока мы еще находились у стены, она нас защищала, но еще один шаг — и мы примем на себя всю силу урагана. Я понимал, что единственный шанс или сейчас, или никогда. Я выбрал сейчас.
Подгоняемый ветром и револьвером в спину, я свернул за угол радиорубки и сразу пригнулся, наклонив голову. Ларри же был застигнут врасплох непогодой. Он не только ослаб физически, но и держался прямо, с высоко поднятой головой. Поэтому встречный ветер чуть не сбил его с ног. Еще ниже наклонив голову, я ринулся вперед, сразу оторвавшись
Почти тотчас я понял свою ошибку, я не рассчитал силы ветра. Бежать навстречу ураганному ветру это все равно что пытаться бежать в бочке с патокой. Не учел я также, что если ветер мешает движениям человека, то он отнюдь не мешает движению свинцовой пули, вылетающей из «кольта» с первоначальной скоростью 600 метров в секунду.
Я сделал, быть может, ярдов восемь, когда мечущийся луч фонарика настиг меня и засветил. И в тот же момент Ларри выстрелил. Как известно, гангстеры и другие бандиты — самые плохие стрелки в мире. Их обычная манера — приблизиться на расстояние двух ярдов, а потом уже стрелять или же осыпать данную местность свинцом, чтобы по закону больших чисел какая-нибудь из пуль все-таки достигла цели. Я слышал сотни раз, что эти молодчики не могут попасть даже в амбарные ворота, если они стоят от них на расстоянии десяти шагов. Но, возможно. Ларри об этом никогда не слышал, или же правило это применимо лишь к амбарным воротам.
Пуля угодила мне в левое плечо, и я описал полный круг, прежде чем упасть. Но именно это обстоятельство и спасло меня, ибо вторая пуля задела лишь воротник моей куртки. Ларри давал не предупредительные выстрелы — его цель была убить меня.
И он бы добился своего, если бы я остался лежать на площадке хотя бы на пару секунд дольше. Последовал еще один выстрел. Звук его едва донесся до меня сквозь вой ветра, но я увидел, как искры вспыхнули и отскочили от площадки в нескольких дюймах от моего лица.
Я вскочил и снова побежал. Я не видел, куда бегу, но не это было самое главное. Самым важным было то, что я знал, от кого я бегу. Слепящий резкий порыв ветра бросил мне в лицо потоки дождя, заставив меня закрыть глаза, и я обрадовался. Ведь если я закрыл глаза, то и Ларри был вынужден это сделать.
Все еще с закрытыми глазами я налетел на какую-то металлическую лестницу и вцепился в ступеньки, чтобы удержать равновесие, и, прежде чем я успел осознать, что делаю, очутился на высоте десяти футов и инстинктивно лез все выше и выше. Возможно, подтолкнул меня на это вековой инстинкт человека, побуждавший его взбираться повыше, спасаясь от грозящей опасности. Но теперь я уже понимал, что лестница ведет на какую-то площадку, с которой я смогу легче отразить натиск Ларри.
Это был самый трудный и изнурительный подъем. В нормальных условиях, даже при таком ветре, я бы преодолел эту лестницу без особого труда, но сейчас мне приходилось действовать лишь одной рукой. Левое плечо, правда, не причиняло мне особой боли, оно как будто онемело, и настоящая боль еще ждала меня впереди, но вся левая рука была словно парализована, и всякий раз, как я оставлял предыдущую ступеньку и хватался за следующую, ветер грозил сорвать меня с лестницы.
Когда я поднялся таким образом на сорок ступенек, правая рука и плечо от напряжения горели как в огне. Я перевел дух, перекинул руку крючком через ступеньку и посмотрел вниз. Одного взгляда было достаточно, чтобы забыть и боль, и усталость и полезть вверх еще быстрее, чем прежде. Внизу, у подножия лестницы, бесновался Ларри, направляя свой фонарик во все стороны, и в любое мгновение даже в его курином мозгу могла появиться мысль посветить наверх.
Это была самая длинная лестница в моей жизни. Казалось, ей не будет конца. Теперь я уже понимал, что она составляет часть буровой вышки и что она ведет на узкую площадку, где находится человек, руководящий установкой полутонных секций нефтепровода. Единственное,
Ларри карабкался по лестнице. Его самого я не видел, но зато я хорошо видел его фонарик, зажатый в руке, и повторяющееся прыгающее движение луча, отмечающее движение Ларри со ступеньки на ступеньку — и это с быстротой, которая втрое превышала мою скорость… Это было так непохоже на Ларри, ведь его никто не мог бы обвинить в излишней храбрости. Одно из двух: или он нагрузился сверх мочи своим зельем, либо им управлял страх. Боязнь, что я ускользну от него и Вайланд узнает, что он пытался меня убить. А может быть, ему просто не давала покоя мысль, что в его «кольте» осталось еще два патрона, и он с настойчивостью маньяка стремился истратить все до конца.
Внезапно я заметил, что наверху вокруг меня становится все светлее. Сначала я подумал, что это, должно быть, свет сигнального огня на вершине буровой башни, но тут же понял, что ошибаюсь. До конца еще оставалось футов сто.
Я перевел дух и закрыл глаза. Потом вгляделся в мутную пелену над головой. Меньше чем в десяти футах над головой у меня находилась площадка, и с правой стороны ее струился слабый свет. И при этом слабом свете я увидел темные переплетения стальных балок, составляющих вышку, и что-то вроде крошечной кабины справа. А потом фонарь Ларри послал вертикальный луч, и я разглядел то, что сразу вызвало у меня чувство легкой тошноты: площадка была не из сплошного металла, а представляла собой крупную решетку, сквозь которую можно следить за каждым движением того, кто на ней находился. Прощай, моя надежда подождать пока голова Ларри не покажется на уровне площадки, чтобы потом сбросить его вниз. Между тем Ларри был уже не более чем десяти футах, держа меня в свете своего луча и под прицелом револьвера. Я даже видел, как поблескивает черный ствол и темнеет круглое отверстие, где прячется смерть. Одно легкое движение пальца, и эта темная дыра превратится в длинный язык пламени во тьме ночи. И Тэлбоу — крышка! Смутно шевельнулась мысль, успеют ли мои глаза увидеть это яркое пламя, прежде чем пуля и заключенное в нее небытие закроют их навеки… А потом я внезапно сообразил, что Ларри не был настолько безумным, чтобы стрелять в том положении, в котором мы находимся по отношению друг к другу. Стовосьмидесятифунтовый вес моего тела смахнул бы его с лестницы, как муху, и ни один из нас, удав с высоты десятого этажи на стальную поверхность внизу, не оставил бы после себя ничего, кроме мокрого места.
Я добрался до площадки. Если бы это был сплошной металлический лист, мне едва ли удалось бы взобраться на него при таком ветре. Моя единственная рука скреблась бы и скользила по гладкой поверхности, пока я же выбился бы из сил и не упал бы с лестницы. Теперь же мои пальцы крепко вцепились в решетку, я подтянулся и оказался наверху.
Ларри был уже совсем близко. Он помахал фонариком, и я понял его жест. Я обошел кабинку на углу, где укрепленная в стене лампа бросала тусклый свет, не достигающий даже пола, и стал ждать.
Медленно и осторожно, не спуская глаз с моего лица, Ларри выбрался на площадку и выпрямился. Я отошел еще дальше, медленно пятясь и следя за Ларри. Уголком глаза я увидел край платформы, никаких перил, только резкий обрыв на сто футов вниз. Я остановился, площадка переходила в незащищенную галерею, которая, видимо, огибала буровую вышку, и, конечно, Ларри хотелось загнать меня на северную сторону, откуда независимо от ветра хороший толчок или пуля могли бы сразу сбросить меня в море с высоты ста пятидесяти футов.