Страх во тьме

Шторм Максим

– Многовато, - протянул трактирщик. – У нас с клиентами, как вы понимаете, не густо, но всё равно столько людей разместить мы не сможем. Уж вы простите. Гринсвуд маленький город и расположен в стороне от основных дорог, так что надобность в большой гостинице тут никогда и не стояла.

Я почесал в затылке. Ну не найдётся всем страждущим по койке с подушкой, ну и что? Мне то что? Я что, должен, ОБЯЗАН за всех отвечать, беспокоиться? Один хрен одинаково хорошим для всех без исключения никогда не будешь. Я знаю, что говорю. На своей шкуре проверено, и не раз. Какое мне дело до остальных? Да львиная доля моих попутчиков плевать на меня хотела и на моём месте уж точно не терзались бы подобными высокоморальными вопросами. В конце концов, мы

первые пришли и не обязаны уступать тёплые места кому бы то ни было! Я посмотрел на мнущихся рядом со стойкой продрогших и кашляющих студентиков. Фактически дети ещё! И что, та же, так импонирующая мне Трейси должна предложить свою комнату прикольному дяде с ориентацией цвета неба?

– О чём задумался, Алекс? – тронула меня за рукав куртки Трейси, словно прочитав мои мысли. – Пошли за стол, полистаем меню. Интересно, чем могут накормить стоящим в этой дыре...

– Не бери в голову, - догадался о причине появления на моей небритой морде одухотворённо-возвышенного выражения Ральф. – У каждого своя жизнь, не забывай. А ты не фонд сестёр милосердия, понял?

Я передёрнул плечами. Какого чёрта, в самом то деле? Ох, добрый я, ребята, чересчур добрый. Не к добру это! Как бы мне моя доброта рано или поздно не аукнулась. Я отряхнулся. На нас уже никто не обращал внимания. Все вернулись к разговорам, прерванным нашим появлением. С самым серьёзным видом обсуждались знаменитая англицкая погода, цены на бензин, план работы на местной лесопилке, любовные похождения какой-то неизвестной мне дамы и все единогласно сходились во мнении, что нынешний премьер-министр самый последний мудак. Это вам не светский раут в высшем обществе! Тут люди простые, и разговоры у них простые, чуть, что не так – сразу в хлеборезку.

Мои птенчики во главе с бравым немецким охотником уже разместились за столом, скидывая верхнюю одежду и развешивая её на спинках стульев. Огонь камина завлекающе подмигивал, жаркие языки пламени манили к себе, уютно потрескивали прогорающие поленья, на столе уже выстроились блюда с хлебом-солью... Эх, красота! Люблю провинцию, люблю деревенский образ жизни. А Гринсвуд, как бы там британцы не кичились, мол, хутор в тысячу человек уже город, в любом случае деревня. Я, было, потопал к столу, порядком разомлев от тепла и убаюкивающей атмосферы «Короля Ричарда» (да царствует он вечно), но моё продвижение и восхищение красотами местного розлива были самым отвратительнейшим образом прерваны! То, что я поначалу принял за штопаный мешок с картошкой и до поры до времени лежащее чуть в стороне под барной стойкой, вдруг зашевелилось, выпростало из недр рваного тряпья грязную руку и ухватило меня за левую ногу! Я до того обалдел, что в ответ лишь беспомощно дёрнул захваченной в плен клешнёй. Рука разжалась, и классически замогильный голос прошелестел по залу, заставив стихнуть все разговоры:

– Я вижу тебя незнакомец. Я вижу твою душу. Она мятежна!

Тоже мне, новость! Я это знаю и без всяких липовых пророков и шарлатанов-предсказателей. Но Христа ради скажите, КТО это ко мне прицепился?! От таких фокусов можно и инфаркт схлопотать, между прочим. Куча тряпья поднялась во весь рост и предстала предо мной, нет, не как лист перед травой, но где-то близко к этому. Это была... женщина. Возраст её я затруднялся определить, где-то между тридцатью и пятидесятью, с лохматой гривой давно забывших, что такое расчёска чёрных волос с обильным вкраплением седых прядей, острым носом, впалыми скулами и безумно сверкающими зелёными глазами под изгибом резко изогнутых бровей. Один мой давний друг, помниться, называл такие брови чародейскими. Тётка была достаточно измождена, грязна; я принюхался – и пахло от неё соответствующе. Про форму одежды лучше промолчу, я не такой идиот, чтобы принять мешок от картошки за вечернее платье, так что, по-моему, с её нарядом всё понятно.

Она маниакально сверлила меня своими глазищами, словно я был ей что-то должен и беззвучно шевелила сухими губами. Я заметил одну вещь,

которая мне не понравилась, друзья. Все без исключения посетители трактира сделали видимость особо сильной занятости, а наш милейший хозяин, подняв очи горе, продолжил натирать и без то сияющие тарелки! Я был готов побиться об заклад, что эту чокнутую (а в её умственных способностях у меня сомнений даже и не возникало) здесь жутко боятся. Древние суеверия и предрассудки всегда заставляли с опаской относиться к юродивым, не задевать их попусту. Но, ребятишки, какой сейчас год на дворе? Да у нас эту бродяжку даже не пустили бы на порог и более захолустного заведения. Я не говорю, что это хорошо, но именно так бы всё и было!

Я с кривой улыбочкой повернулся к не дающей мне пройти женщине.

– Мэм, не могли бы вы... – я прикусил язык. Вы бы тоже прикусили, посмотри на вас ТАК. В зелёных глазах не было и намёка на сумасшествие, в них разлились скорбь и жалость. Она смотрела на меня, как будто зная, что через пару минут я упаду на ровном месте и сверну себе шею. Так смотрят на обречённых.

– У тебя сердце сочится кровью,- почти ласково, звучным, поставленным голосом сказала она. – Не держись за прошлое, открой душу, попробуй дойти до своей цели.

Я чуть не задохнулся и напомнил себе, что надо дышать. Вообще-то я на такие речи не ведусь и с всякими там цыганками-гадалками у меня разговор короткий, но сейчас я стоял, как последний баран, разинув варежку и тупо тараща глаза. Юродивая протянула руку с грязными обломанными ногтями и коснулась моей щеки. Сам не знаю почему, но я стоял, как вкопанный... Её голос изменился, в нём вновь зазвучали предостережение и зловещие нотки:

– Старик у тебя на пути, он несёт смерть... Берегись Тьмы! Избегай ЕЁ!

Окончательно утешив меня последним заявлением, она взметнула драными юбками, развернулась и резво выскочила в ночь, наполненную дождём, громко хлопнув дверью. Я вернул на место отвисшую челюсть. Судя по вытянутым лицам моих товарищей, они тоже находились под впечатлением от сольного выступления этой замечательной женщины. Трактирщик поставил последнюю тарелку на стол. От меня не ускользнуло, что рука его немножко дрожала. На алконавта рыжий здоровяк не был похож, заявляю официально. Нервы, что ли, пошаливают?

– Это... Кх-м, м-м, наша местная достопримечательность... – проскрипел натянутым голосом трактирщик.
– Безобидная в целом женщина, только вот с головой у неё не в порядке, а если точно, то совсем крыша съехала! Вечно пророчит всякие бедствия и такую ахинею городит, что только диву даёшься, как до такого додуматься можно... Но она никому ничего плохого не сделала, вот её и жалеют все. Да и я не исключение, частенько пускаю погреться, подкармливаю там... Не переживайте, сэр, она не со зла, а от обиды божьей.

– Ага,- я крепко задумался. Жалеют или всё0таки бояться до потери пульса? Где истина? Хотя чего это я, испугался слабоумную нищенку?

– Как её хоть звать? – мимоходом поинтересовался я, чуть задержавшись у стойки.

– Элис Блэр, по прозвищу Чокнутая...

Договорить он не успел, входная дверь вновь распахнулась, и в зал хлынули наши отставшие пассажиры. Я как-то разом потерял ко всему интерес и торопливо сел за стол, спиной к камину, так и не дослушав хозяина. Сумку я бросил здесь же. Угу, знакомые все лица. Билл Спенсер, старый пропойца, сексуальная грудастая блондинка, утлой лодчонкой смотрящаяся в обнимку с накачанным Геркулесом-Титаником, рыжая девушка в очках, как будто сбежавший с гей-парада клоун с аристократическими замашками и прочая, прочая... Шумной гурьбой они подбежали к хозяину, окончательно превратив некогда чистый пол в затоптанное грязное поле, и подняли несусветный гомон. Местные старожилы такого, поди, отродясь не видали. Да и трактирщик от столь обильного наплыва клиентов слегка растерялся. Спенсер первым делом сграбастал телефон и стал лихорадочно крутить диск, набирая номер. Надеюсь, он всё уладит и завтра за нами пришлют новый автобус.