Страх высоты
Шрифт:
– Вы спрашиваете об этом не в первый раз. Меня меньше всего интересовала их беседа.
– Виноват. Тогда скажите вы, Светлана, пожалуйста.
– Вы же знаете.
– Важно восстановить последовательную картину событий.
– Он звал меня приехать сюда.
– И вы отказались?
– Да.
– Светик, все в лучшем виде. Да, да. В самом лучшем.
– Защитился?
– Буду защищать еще раз как докторскую.
– Поздравляю!
– И только?
– Я очень рада.
– Ты обиделась,
– Откуда ты звонишь?
– Из ресторана.
– Вам весело?
– Светка, не дури. Ты же знаешь, как мне может быть весело без тебя.
– Значит, скучно?
– Светлячок, не дуйся. Сегодня колоссальный день. Мы должны его отпраздновать вдвоем. Ты приедешь?
– Куда?
– Ко мне. На проспект Космонавтов.
– Когда?
– Сейчас.
– Конечно, нет.
– Ну, Светик...
– Антон, ты выпил.
– Совсем немножко.
– Ладно, считать не будем. Сегодня ты имеешь право. И я поздравляю и... целую, пьяница несчастный. Завтра встретимся.
"Видимо, так она говорила, потому что обиделась все-таки. Но и ссориться не хотела. Хотела не "уронить себя". Есть люди, которые всегда стремятся быть приличными. Годами любят украдкой, потому что иначе нельзя, а потом, когда становится можно, устраивают свадьбу во Дворце бракосочетаний, в фате и белом платье, с обручальными кольцами и прочей чепухой и умудряются быстро забыть "стыдные" встречи на чужих квартирах, торопливые и горестные, когда и жить друг без друга нельзя и нельзя не калечить себя, чтобы скрыть, соблюсти приличия. Все это они умеют выбросить из памяти навсегда и презрительно морщатся, услыхав о чем-то похожем: "Нет, мы были не такими..."
Мазин повернулся к Рождественскому:
– Что делал Тихомиров дальше?
– Он вернулся в ресторан.
– А вы поехали к Инне Константиновне?
– Да.
Мазин посмотрел на Инну и снова засомневался в правильности того, что делает. Зачем ей переживать все это снова?
– Разрешите, я сама расскажу, - предложила она тихо.
– Нет, я.
Рождественский настаивал.
– Хорошо, - решил Мазин.
– Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.
– Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал...
– Здравствуй, Игорь. Раздевайся.
– Я по очень важному делу, Инночка.
– Откуда ты?
– Из ресторана.
– Защита прошла удачно?
– Речь идет о докторской.
– Антона можно поздравить.
– Не думаю.
– В чем дело?
– Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?
"Как трудно ей было ответить!"
– Что ты имеешь в виду?
– Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола...
"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас,
– Я знаю об этой тетради, Игорь.
– Знаешь?!
– Я сама отдала ему ее.
– Невероятно!
– Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.
– Ее слова подействовали на меня охлаждающе, - продолжал излагать факты Рождественский, - но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик...
– Он мог тебя обмануть!
– Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.
– Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.
– Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.
– Мой папаша? Втереть ему очки - пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!
– Ты несправедлив, Игорь!
– А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!
Он не замечал, что бил сам.
– Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.
Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.
– Где твоя женская гордость, в конце концов?
– Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!
– Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.
– В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?
– Что значит - не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!
– Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!
– Я люблю тебя.
– Об этом не нужно.
– Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!
– Чего ты хочешь от меня?
– Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.
– Что же я должна сделать?
– Рассказать правду.
– Кому?
– Всем.
– Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка. Я отдала ему эти тетради, и если он поступил подло, пусть с ним расплатится жизнь.
– Жизнь? Именно для таких проходимцев она и устроена.