Страх
Шрифт:
– Что вы сейчас видите?
– настороженно спросил доктор.
При этих словах табачный дух от него почему-то не дошел до ноздрей Тулаева.
– Что?.. Что?..
– он повернул голову вправо, на вплывшее в туман самое яркое, оранжевое пятно, и радостно прокричал: - Вот!.. Вижу солнце!..
– Где солнце?
– удивился доктор.
– Девушка, кто вас сюда пустил?! Прием окончен!
–
с товарищем после них, но мне сказали, что его вызвали к телефону, и я...
– Маша?!
– зачарованно глядя на оранжевое, спросил он.
– Да, это я - Маша, - грустно ответила она.
– Я же сказал, прием окончен!
Табачное облако уплыло вправо, туда, где жило живительное солнечное пятно, но и без этого запахового перемещения
Тулаев заметил что-то длинное и белое, что наплыло на оранжевое.
– Покиньте палату!
– Доктор, я вас прошу, не выгоняйте ее, - попросил Тулаев.
– Пусть останется. Вы же ненадолго?
– Нет. Не надолго, - все с той же неиспаряющейся с ее губ грустью произнесла она.
– Минут на пять.
– Ну вот видите, доктор, всего пять минут!
– Ладно, оставайтесь. Закапаем уже после вашего свидания, товарищ майор, - закончил натужную фразу доктор и, закашлявшись, вышел из палаты.
Все те же тоненькие пальчики вернули на глаза повязку, процокали каблучки, и Тулаев почувствовал, что, хотя пришли к нему, но первым говорить должен он.
– Присаживайтесь, - руками обвел он комнату.
До этой минуты он точно помнил, где стоят стулья, но сейчас забыл, а что-то упорно мешало вспомнить.
– Давайте я вам помогу.
– Она взялась своими пальчиками за его кисть, и он снова, как тогда, на берегу Тюленьей губы, ощутил, что они теплее его пальцев.
– Вот здесь ваш стул.
– Спасибо, - послушно сел на него Тулаев и стула не почувствовал.
– Я... мне ска... сказали, что вы были последним, кто разговаривал с... папой...
Она упрямо не садилась, но и не отпускала его пальцев. Или это он не отпускал?
– Наверное, да, - после паузы ответил он, хотя хотел сказать: "У люка было несколько человек. Я говорил со всеми. И они говорили между собой. Может, и не я был последним, кто слышал слова боцмана".
–
– Он?.. Что-то типа: "Я пойду в головной группе"...
Не говорить же, что боцман пробурчал: "Я свое отжил. Мне бояться нечего".
– А как он погиб?
– Он?.. Он погиб героем, - вспомнил Тулаев слова
Межинского о звании Героя России.
– Он успел убить двух бандитов...
– А мне сказали, он только ранил одного, а он его...
– Нет-нет, он положил двоих, - отдал боцману своих убитых Тулаев. Если бы не он, могло бы случиться ужасное...
Он вдруг вспомнил, как Маша рассказывала о своих снах, о городе с высокими красивыми домами, и еле сдержал в себе слова: "Маша, выходите за меня замуж". Их нельзя было произносить сейчас. Он горько вздохнул об этом, а Маша, поняв его вздох по-своему, посочувствовала ему:
– У вас должно восстановиться зрение. Я разговаривала с врачом... С другим, не с этим. Он сказал, что это как если на сварку долго смотреть, то в глазах темнеет. А потом проходит...
– Спасибо, - еще крепче сжал он ее пальчики.
– У нас в базе со всех подводников и членов их семей
взяли подписку о неразглашении государственной тайны.
– Правда?
– А какой в этом толк? Если бы это вернуло папу...
На его кисть упала капля. Острая, как льдинка.
– Не плачьте, - вскинул он голову.
– Не нужно.
– Вы очень хороший человек... Вы... Я...
Она высвободила свои пальцы и выбежала из палаты. Тулаев вскинул руки к затылку, чтобы сорвать повязку, вернуть в глаза туман и пройти сквозь этот зыбкий туман за нею, за оранжевым солнечным пятном, но тут на колени мешком откуда-то сверху шлепнулся Прошка. Кот вскинул лапки ему на грудь, понюхал подбородок и лизнул в щеку. Прямо как собака.
– Так ты все слышал, брат?
– спросил его Тулаев.
Прошка со знанием дела промурчал.
– И ты мой выбор одобряешь?
Шершавым язычком, скользнувшим по щеке, Прошка выразил что-то свое, кошачье. Оно могло означать что угодно, но Тулаев воспринял его так, как ему хотелось в эту минуту.
Жизнь продолжалась. Казалось, что теперь у нее уже никогда не будет конца.