Страна Беловодье
Шрифт:
Из-под ног взлетала мелкая пыль, оставшаяся после огня, иногда нить паутины неприятно задевала лицо или полуголое тело, но то уже мелочи жизни. Говорят, когда много паутины в лесу, лето предстоит долгое и жаркое. Пока что до него надо дожить, а с его возможностями особыми успехами похвастаться нельзя. Лук в детстве мастерят практически все. Он удобен для охоты, обходится значительно дешевле фузеи и пороха. Правда, и охотятся с ним в основном на всякую мелочь вроде голубей или сурков с кроликами.
До самой темноты Данила строгал ветку кедра, пока та не стала плоской с сердцевины и круглой снаружи. На стрелы расколол парочку веток ясеня, обжег их с одной стороны и вставил перья с противоположной.
Два десятка выстрелов закончились почти случайным попаданием в белку, да еще небольшого ужа прибил палкой. Хоть и небольшое, но подспорье. Мясо есть мясо, и на вкус змея вроде курятины. Приходилось пробовать. Правда, то было не с голодухи, а для интереса, в компании с другими ребятами. Лет десять, что ли, им тогда стукнуло.
Любой приличный охотник покрутил бы пальцем у виска и откровенно ухмыльнулся при виде его успехов. А что делать, если на тетиву идет сухожилие, а взять его требуется у того же оленя, которого не свалить из имеющегося лука. Бесконечный замкнутый круг получается. Тем более без наконечника даже шкуры не пробить. А подставлять башку под дубину звери не собираются – не настолько дурные.
Отмахал он за эту пару дней достаточно далеко. Правильно будет заняться улучшением положения, решил, обнаружив буковую рощу на выходе из уничтоженной пожаром полосы. Она будто остановилась перед старыми деревьями, и огонь не посмел пойти дальше. Самоед суеверно принялся бы плеваться, подарил обитателям священной рощи самое ценное и стремительно удрал. Почему-то среди дикарей ходили стойкие басни насчет живущих в подобных местах духов, заманивающих людей нежным пением в норы и превращающих их там в ящериц, зайцев и других обитателей леса.
Данила был словенин и мрачные сказки Хионии воспринимал со здоровым недоверием. О причинах россказней он догадывался. Дождевая вода почти не задерживается на ветвях и гладких стволах бука, уходя в землю, а свет, наоборот, почти не проникает вниз. Под пологом деревьев царит темнота, сравнимая с поздним вечером в самый солнечный день. Мрачное местечко. Подлеска в настоящем понимании в старом буковом лесу почти нет, даже мха. Каждую осень нарождающуюся моховую дернину покрывает новый слой листопада. Зато под деревьями плодороднейшая почва, откуда бьют вкуснейшие родники.
Самое подходящее место для его целей – возле речки на границе рощи. Заготавливать дрова для костра лучше загодя, попутно посмотреть берег на предмет подходящих кремней под запланированные цели. Вечером сплести новые лапти и сделать кружку с котелком и ложку. Если варить мясо, пожалуй, неплохо заодно и бульончику похлебать. Соль отсутствует, но где-то по дороге могут попасться солончаки.
Бересты Данила достаточно надрал по дороге. Элементарно складывается в нечто вроде коробочки. От размера и глубины зависит кружка, котелок или тарелка. Конечно напоказ, от скуки зимой или для продажи можно сшить выступающие края красивым швом с помощью ниток, расписать снаружи растительными узорами или геометрическим орнаментом. В его положении хвастаться умением не перед кем и незачем. Вставил пару прутиков вместо ручки, связал края от самопроизвольного раскладывания тоненькой ивовой лозой – и поднялся, собираясь зачерпнуть воды. Первое испытание прочности.
На последнем шаге замер с поднятой ногой. Он не мог ошибиться! Под
– Попал! – закричал счастливо на всю округу.
Это оказался налим. Широкая сплюснутая, как у лягушки, голова, огромная усаженная мелкими зубами пасть, черные злые глаза, свисающие вниз усы. Пятнистое тело обильно покрыто клейкой слизью. В теплые солнечные дни он любит сидеть в тени, предпочитая холодную воду. А вот ночная темень – самая налимья пора. Тут он сам выходит на охоту, не брезгуя мелкой рыбешкой, мальками своей же породы, а при случае и живностью вроде мышки. Случается, налимы вырастают в добрую сажень и пару пудов весом.
Данный экземпляр тянул хорошо на полпуда, но оно и к лучшему. Старого и мощного Данила мог бы и не удержать. И так еле достал. Налим боролся до последнего и рвался не хуже пойманного в ловушку зверя. Почти разорвал себе заднюю часть. Попади в плавник – наверняка бы ушел, но повезло. Теперь уже не столь важно. В темнеющих сумерках Данила сидел у только что построенного шалаша, коптил рыбу над пламенем и время от времени, обжигая пальцы, наслаждался нежной сладковатой мякотью.
Набив живот, сидел бездумно у потрескивающего костра, подбрасывая в него хворост, и слушал шелест ручья и деревьев. Ветерок был совсем слабым, и даже после захода солнца еще не холодно. Ночью даже запахи совсем другие: сильно пахнет землей, влажным мхом. Но на еловых ветках внутри шалаша при горящем у входа огне бояться нечего. Ни сам не замерзнет, ни зверь не посмеет потревожить.
Нарвался, понял Данила, когда из-за угла вынесло священника.
– Ты опять не присутствовал на недельной утрене, – с заметной укоризной в голосе сказал тот, когда парень послушно приблизился, повинуясь знаку.
– Никак не мог вернуться раньше, на выселках межевал у Трофима, – поспешно перекрестившись при упоминании, сознался Данила.
– Это никак тебя не оправдывает! – загремел отец Федор.
То есть он попытался загреметь. Голос у него совсем на бас не походил, вопреки внушительной внешности, тонкий и подобающий скорее отроку, чем взрослому человеку. В детстве очень смешило несоответствие. Теперь Данила достаточно вырос, чтобы соображать, насколько бесят попа усмешки и намеки на его неподходящий солидному священнику тембр речи. Может быть, отыгрываясь за все неудачи, начиная от назначения в здешний медвежий угол и заканчивая смехом детей, не исключено от характера, но отец Федор был неумолимо строг. Бдительно следил за нравственностью прихожан и заботился об их грядущем спасении.
А это означало постоянное вмешательство в жизнь людскую и общественную. Он требовал не засиживаться на гулянках слишком долго, отправляться домой из кабака с появлением на небе звезд, грозил суровой карой рыбакам, выходящим в море в воскресный день, и запрещал всякие развлечения, не освященные обычаем. Для Данилы в детстве тяжелее всего были посещения школы. Казалось бы, благое дело и их преподобие старается на общую и его конкретно пользу. На деле вылилось в натуральную пытку.
Ученики сидели все вместе в одной просторной комнате: старшему из них было двадцать пять лет, младшей – семь. Вместо разделения хотя бы по знаниям, если не по возрастам, бездумно заучивали бесконечно повторяемые священные тексты. Чтение по складам, написание своего имени и закон божий со множеством дополнительных текстов вроде евангелий и житий святых – вот и все образование.