Страна Семи Трав (илл. В. Юдина)
Шрифт:
Я не обиделся. С рассвета этого дня владело мною ощущение какой-то радостной приподнятости.
Душа была уже в полете!..
А вскоре за душой последовало и тело. Со стуком захлопнулась дверца кабины, и аэродром с поспешно отбежавшими от самолета техниками, со стартером, державшим в руке флажок, с полосатой «колбасой», вытянувшейся по ветру, покатился назад и вниз.
— Ну, теперь расскажите о Ветлугине, — нетерпеливо попросил Савчук, придвигаясь ко мне. — Эту историю я знаю частично со слов Лизы и от друга Ветлугина по ссылке, Овчаренко.
Что я мог ответить своему спутнику? Мои догадки и надежды были пока еще такими неопределенными, шаткими…
Признаюсь, хотелось помолчать, побыть наедине со своими мыслями. Однако Савчук не унимался. Чтобы переменить разговор, я спросил, как поживает его грипп. Оказалось, что грипп Савчук забыл на аэродроме.
— Всегда делаю так, когда выезжаю из Москвы, — пояснил он, широко улыбаясь. — Теперь ему (гриппу) не поспеть за мной!..
Куда уж там поспеть!..
Мы стремительно возвращались в зиму из весны.
За оградой аэродрома осталась мартовская Москва, пахнущая дождем и сочинской мимозой. Подмосковные леса зачернели внизу. А в районе Ярославля снег на полях потерял желтоватый оттенок и заискрился-замерцал совсем по-зимнему. Потом брызнуло из-под крыла ослепительное сияние. Так встречала нас ледяная гладь Рыбинского моря.
Неподалеку от этих мест, в захолустном уездном городе, который стал впоследствии приморским городом, начинался след Петра Ариановича Ветлугина. Терялся же бог весть где — на самом «краю света», там, за туманной чертой горизонта…
Вспомнилось, как опальный учитель географии, покидая Весьегонск, прощался у шлагбаума со своими маленькими друзьями (девочка жалостно хлюпала носом, мальчики хмурились, крепились изо всех сил). В трогательных выражениях он благодарил «за бодрость, верность, за веру в мечту». И уже в пролетке, спохватившись, что не запасся прощальным подарком, рванул цепочку от своих часов и протянул на ладони компас, служивший ему брелоком.
Я с беспокойством провожу рукой по внутреннему карману кителя, где в особом кожаном футляре хранится маленький компас. Не оставил ли его впопыхах на подоконнике в квартире Савчука? Нет, компас цел, со мною, как всегда.
Савчук то и дело поглядывал на меня, откашливался, порываясь продолжать разговор, но, наверное, выражение моего лица останавливало его.
Затем мой спутник, привалившись к тюкам с почтой, занялся изучением географической карты. Я могу теперь без помехи думать о Петре Ариановиче, представлять себе его лицо, воскрешать в памяти интонации его голоса.
А самолет тем временем мчится все дальше и дальше на север, и маленькая тень бежит за ним по снегу, как жеребенок за матерью…
2
В Нарьян-Маре Савчуку пришлось похлопотать. Наш самолет был почтовый. Его хотели дополнительно загрузить, а нам — двум пассажирам — предложили дождаться следующего самолета, который должен
Нас это, понятно, не устраивало, и я уже начал нервничать. Впрочем, мое вмешательство не понадобилось. Савчук не отходил от начальника аэропорта до тех пор, пока тот не выскочил из конторы, хлопнув дверью, и не завопил на весь аэродром:
— Да ладно уж, летите этим самолетом, летите! Посылки подождут!
По собственному опыту я знал, что такое настойчивость Савчука.
Любопытно было наблюдать моего спутника в действии. При его громоздкости это отчасти напоминало снежную лавину, катящуюся с горы, все сметающую на своем пути.
Он определенно оживал и веселел по мере продвижения к Таймыру.
Когда нас разместили на ночлег, неизменно бодрый Савчук снова принялся одолевать меня расспросами.
— Почему все же Ветлугин? — бормотал он над ухом: говорить приходилось вполголоса, потому что на соседней койке спал наш пилот Жора. — Русанов — это понятно, но Ветлугин?.. Никак не могу взять в толк. Бывшая деревня Последняя — ныне Океанск — и Таймырский полуостров!.. Между ними огромное расстояние, непроходимая тундра, множество мелких, преграждающих путь рек, наконец, Хатангский залив!..
— Морем можно добраться скорее, — ответил я кратко.
— Морем? Но почему морем?
— Потому что Ветлугина унесло на льдине в океан.
— Унесло, правильно!.. Овчаренко видел это. Стало быть, погиб?..
— Я бы и сам думал так, если бы не был гидрологом. Профессия помогает мне сохранять оптимизм.
— Не понимаю связи.
— Она проста. У восточного берега Таймыра есть постоянное береговое течение. Если ветры, дувшие во время побега Петра Ариановича, были благоприятны, то льдину, на которой он находился, могло отжать к берегу. Где, в каком месте — трудно сказать…
— Но ведь льдину, должно быть, долго носило по морю?
— Да, несколько дней.
— Чем же он питался эти дни?
— Известно, что в мешке у Ветлугина был запас продовольствия. Кроме того, с ним было ружье. Он мог убить тюленя или белого медведя. В этом случае мяса и жира хватило бы надолго.
— Впервые слышу о возможности такого путешествия на льдине!
— Вы, наверное, незнакомы с соответствующей литературой. Русанов в своей книге приводит несколько случаев.
— Русанова не читал.
— Возьмите хотя бы историю этого ненца… как, бишь, его?.. Учу или Упа, не припомню имени…
— А что с ним произошло?
— Он охотился в мезенской тундре, увидел белого медведя на льдине, которую прибило к берегу, и убил его…
— Так…
— Ветер переменился, пока охотник сдирал шкуру с медведя, и льдину отнесло от берега. Учу оглянулся, а вокруг уже вода. Что делать? Льдину с ник и с медведем тащит на северо-восток, в открытое море.
— Он бы вплавь!
— Куда там!.. Ледяная вода! А может, и плавать не умел, не знаю… Но вы поразитесь, когда узнаете, куда прибило льдину с ненцем…