Страницы моей жизни

Кроль Моисей Ааронович

Так я и носился несколько недель с этой мыслью, хотя она казалась мне чистейшей фантазией. Но моя мать отнеслась к совету врача серьезно и решила достать во что бы то ни стало необходимые для поездки за границу деньги. Она списалась с двумя моими более или менее состоятельными сестрами. Была придумана какая-то финансовая комбинация, и в один прекрасный день я получил 300 рублей на поездку за границу. Осталось выхлопотать заграничный паспорт. Я находился под негласным надзором полиции, и сильно опасались, что мне откажут в выдаче заграничного паспорта, но, к великому своему удивлению и удовольствию, паспорт мне был выдан без всяких затруднений, и в июне 1896 года я выехал из Житомира за границу, имея в виду по пути в Райхенгаль остановиться в Вене.

Глава 21. Я снова в Петербурге.

В первые недели после моего приезда

из-за границы в Житомир я еще был под впечатлением моих заграничных встреч и переживаний. Я себя чувствовал очень бодро, много писал и очень мало думал о своем будущем. Но вскоре я начал чувствовать душевную неудовлетворенность. Материальное положение моих родителей было довольно печальное и настроение окружающей среды было довольно подавленное. Для моей кипучей энергии не было в Житомире применения, и я поэтому рвался в большой центр, где я надеялся найти подходящую среду для моей научной и общественной работы. Обе столицы и почти все крупные города России были для меня закрыты. Тем не менее я имел смелость попробовать получить разрешение на жительство в Петербурге. Для этой цели я обратился с письмом к тогдашнему директору Этнографического музея при Академии наук В.В. Радлову. Я ему писал, что я собрал большой материал относительно забайкальских бурят, который я имею в виду обработать и подготовить к печати. Но для того чтобы с успехом закончить эту работу, я должен непременно изучить в течение нескольких месяцев литературу о бурятах, имеющуюся в Императорской публичной библиотеке в Петербурге, а также иметь доступ к Этнографическому музею, который находится в его ведении. Моя просьба к Радлову, стало быть, состояла в том, чтобы он постарался выхлопотать для меня разрешение приехать в Петербург. Радлова я лично тогда еще не знал, но о его доброте и благородном характере я со слов многих его хорошо знавших лиц имел известное понятие, и это дало мне мужество обратиться к нему с просьбой. К моему большому удивлению, через несколько недель после отправки моего письма от департамента полиции получилось разрешение на поездку в Петербург и пребывание там в течение шести месяцев. Моя радость была безгранична. Я стал лихорадочно готовиться к моей поездке в Петербург. Когда я приехал снова в Петербург в ноябре 1896 года, я себя не чувствовал как чужой человек, несмотря на то что с того времени, когда меня во второй раз выслали оттуда, прошли целых 14 лет. Мой первый визит был к Радлову, который меня встретил с такой радостью, как будто я был его собственный сын. Я его посетил в музее, где он тотчас же меня познакомил с некоторыми видными учеными. Затем он повел меня в библиотеку Академии наук, где он рекомендовал меня заведующему библиотекой и некоторым академикам. Таким образом, я вошел в научные круги академии. Само собой понятно, что с первых же дней моего приезда в Петербург я стал работать в публичной библиотеке. В то же самое время я стал присматриваться и прислушиваться к петербургской жизни, к ее пульсу, к тому, чем живет радикальная петербургская общественность.

Мое первое знакомство с рядом очень известных представителей петербургской интеллигенции было в доме моего хорошего друга юности Марии Петровны Воронцовой. Я впервые познакомился с ней в Киеве, когда мы оба были в возрасте 15 лет. Она тогда называлась Маней Гиберман, и уже тогда выделялась как очень серьезная, образованная и революционно настроенная девушка. Мы оба кончили гимназию в один и тот же год, и оба поехали в Петербург, где я поступил в университет, а она на Медицинские женские курсы. Вот эта самая Маня Гиберман потом вышла замуж за известного экономиста В.П. Воронцова, автора очень известного труда в 90-х годах прошлого века: «Судьбы капитализма в России».

Когда я узнал адрес Воронцовых, я тотчас же написал моему старому другу Марье Петровне и просил мне ответить, когда я могу ее посетить. На следующий день я получил от нее очень дружеский ответ, а также приглашение придти к ним через два дня. Само собой разумеется, что в указанный день я был на квартире у Воронцовых. Марья Петровна меня встретила с особой сердечностью.

– У нас сегодня журфикс. Два раза в месяц, – сказала она мне, – у нас собираются наши добрые знакомые. Они обычно приходят в 9 часов и даже позже. Я же вас пригласила на 8 часов, дабы мы могли бы поговорить об интересующих нас обоих интимных вещах. Мой муж вышел немного погулять и вернется через час.

– Я очень рад, что мы имеем целый час для разговора, как в старые времена, – ответил я. И мы использовали этот час, чтобы рассказать друг другу вкратце, как мы пережили эти долгие 14 лет со времени нашей последней встречи.

Когда Воронцов вернулся, он сразу, в первые же десять минут нашей беседы, завоевал мои симпатии, благодаря его исключительной скромности, мягкости и особенной теплоте, которые чувствовались в каждом его слове. Впоследствии я имел возможность

убедиться, что В.В. (таков был псевдоним его книги о русском капитализме, имевшей такое огромное влияние в русских политических и литературных кругах) был прежде всего кабинетным ученым. По своей профессии он был врачом. Но экономические и социальные вопросы его настолько интересовали, что он окончательно отказался от своей профессии и стал серьезно заниматься проблемами русской экономической жизни. Его труд явился результатом многолетних упорных изысканий в экономической области.

Стали появляться гости, среди них были: профессор Янжул со своей женой, профессор Кареев со своей женой, Кауфман (редкий феномен в России: еврей и в то же самое время очень видный чиновник Министерства земледелия), чета Левиных и многие другие. Началась интересная беседа. Говорили на разные темы. Много говорили о политическом положении в России, и на меня особенное впечатление произвело то, что совершенно открыто и резко критиковали действия правительства. Делились друг с другом разными новостями в области науки, политики и литературы. Этот вечер дал мне известное представление о характере прогрессивной и также радикальной части петербургской интеллигенции. Левины были старые киевские друзья жены Воронцова, и оба они мне очень понравились. Мы долго беседовали, и к концу вечера они меня пригласили на их журфикс. Тогда в Петербурге эти журфиксы были в большой моде.

Бывал я в доме Левиных с большим удовольствием. Оба они были особенно интересными людьми, каждый на свой лад. Он, Давид Абрамович Левин, был одной из самых оригинальных фигур, которые я когда-либо встречал. Высокообразованный, со светлой головой, с блестящим писательским талантом, он всегда оставался в тени, благодаря своей чрезвычайной скромности. Он был глубокой, но пассивной натурой, рожденный мыслитель с большим кругозором. По своей профессии он был бесправный помощник присяжного поверенного. Но его статьи в специальных юридических журналах были блестящи, благодаря своей глубокой логике и ясности мысли. Было известно, что самые крупные адвокаты часто обращались к нему, когда необходимо было бороться с практикой Сената в наиболее сложных вопросах. И никто почти не знал, что Сенат не один раз менял свою принципиальную точку зрения по важным юридическим проблемам под давлением железной аргументации Левина.

Статьи и фельетоны Левина по общим вопросам нередко вызывали сенсацию, благодаря их стилю и оригинальному подходу к затрагиваемой им теме. Обычно он не подписывал своего имени под этими блестящими статьями. В большом обществе он обычно мало говорил. Но каждое его замечание было продумано и попадало в цель. В разговоре же с глазу на глаз и в интимной беседе он был совершенно очарователен. Тогда только можно было почувствовать, как этот замечательный человек богат знаниями и душевными качествами.

Его жена была блестящим дополнением к нему. Красивая, умная, живая, очень остроумная, она всегда создавала вокруг себя атмосферу бодрости и радости. Ее анекдоты, поговорки, ее рассказы, ее характеристики людей в двух-трех словах были просто высокохудожественными. На вечерах у них, когда собирались многие десятки людей, она была всегда душой общества, и я уверен, что, несмотря на замечательные качества Д.А., она, Анна Марковна, была тем магнитом, который притягивал к себе все то замечательное общество, которое я так часто встречал у них. В этом обществе я познакомился с Винавером, Браудо, Грузенбергом, философом Шестовым, В. Водовозовым, литературным критиком из «Русского богатства» А. Горнфельдом и др. Это все были наиболее известные представители петербургской радикальной большей частью, еврейской интеллигенции. На этих журфиксах я многое узнал о происходящем в Петербурге, и немало наслышался относительно преследований евреев со стороны правительства.

Очень скоро я завязал сношения с прогрессивными литературными кругами и я сделался сотрудником журнала «Новое слово», в котором были напечатаны мои путевые впечатления по Забайкалью. В журнале «Мир Божий» была опубликована моя статья о народных университетах в Австрии. Участвовал я также в журнале «Сибирь», издававшемся в Петербурге.

В качестве помощника присяжного поверенного я участвовал в знаменитых в то время конференциях помощников. Это было вроде семинаров под руководством известных адвокатов. Работа в конференциях дала мне возможность ближе познакомиться с целым рядом молодых помощников, игравших впоследствии крупную роль в политическом и общественном движении России. Так, например, с П.Б. Струве, который уже тогда, в 1896 году, был вождем русских марксистов, я встречал на конференциях знаменитого и выдающегося еврейского адвоката Пассовера. Так как петербургская адвокатура в большей своей части была очень лево настроенной, я мог в адвокатских кругах узнать много интересных вещей, характеризовавших политические настроения и тенденции, господствовавшие тогда в либеральной и радикальной среде.