Странница
Шрифт:
Ти точно так же умела разогревать его тело, снимая напряжение уверенными руками. Конвей подумал, знала ли Ланта хоть одного мужчину. Вероятно, нет. Она была слишком поглощена работой. Во всяком случае, кто бы захотел иметь дело с провидицей, которая точно знает, о чем ты думаешь и что намереваешься делать еще до того, как ты это сделаешь?
Эта мысль заставила его улыбнуться.
Ее руки медленно, размеренно массировали мышцы от основания шеи по обеим сторонам позвоночника. Ее вес давил на него, на его ребра. И ритм его дыхания подчинялся ритму ее движений.
Сквозь аромат
Все его тело было послушно движениям Ланты.
Она что-то напевает? Он попытался вслушаться. Его мозг не мог сконцентрироваться.
Это не просто пение. Не песня. Повторение мелодии. Снова и снова.
Открыв глаза, Конвей почувствовал себя виноватым, что проспал так долго. Пробивающиеся сквозь матерчатую крышу солнечные лучи нагревали жилище. Он лежал на боку лицом к стенке грота. В ней пролегала глубокая трещина, внутри которой виднелась черная базальтовая порода. Осторожно перевернувшись на спину, Конвей удивился, что ему стало намного легче. Возле него лежал Карда. Выразительные темные глаза собаки светились, а массивный хвост бил по земле. Конвей потянулся, чтобы почесать его за ухом, и пес счастливо засуетился, высунув язык.
Заметив движение угловым зрением, Конвей повернулся. Карда залаял. Вместе посмотрев на вход, они увидели Додоя. Они не двигались и молчали, пока Додой не сел на землю. Подтянув колени к лицу, он обхватил их руками, производя впечатление человека, которого засунули в мешок, оставив снаружи только голову.
Конвей провел рукой по лицу. Начинала пробиваться борода.
Когда стало очевидно, что Конвей чего-то ждет от него, Додой заговорил:
— После того как Ланта рассказала о твоей болезни, Сайла никогда сюда не зайдет. Тейт тоже. Она сказала Сайле, что нужно оставить Ланту выхаживать тебя. Сайла ответила, что им нужен ты и твое стреляющее молниями оружие. — Мальчик замолчал, часто моргая. И, увидев, что Конвей не собирается отвечать, продолжил: — Они испугались. Иногда я тоже тебя боюсь. Ты большой, а я очень маленький. Люди не всегда знают, кто друг, а кто враг. Если я узнаю что-нибудь еще, что тебе нужно знать, и скажу тебе, ты будешь моим другом?
— Додой, я не собираю сплетни о своих друзьях, — ответил Конвей. — Если бы ты это знал, то, может быть, и у тебя бы были друзья. Тебе лучше уйти.
Спрятавшись за колени, Додой произнес:
— Видишь, как легко ты простил Сайлу и Тейт. Но до сих пор зол на меня. Я знаю, что понимаю не все, потому что я ребенок, но мне все равно, им нужен ты. Я боюсь, потому что если я не скажу тебе, что знаю, ты не сможешь спасти их.
— Спасти их?
— Есть опасность, о которой они не подозревают. Ты тоже об этом не догадываешься. А я слишком слаб, чтобы что-нибудь предпринять.
Конвей повернулся к мальчику спиной. К горлу
Взгляд остановился на расщелине в каменной стене. Незначительный изъян в чем-то основательном. Тем не менее вешние воды будут спускаться вниз и заполнять его. Затем ветер переменится. Вода замедлит свой бег и замерзнет. Лед начнет расширяться в трещине. Гора разрушится. Не сразу. Не из-за кабана. Беззвучно. Медленно. Мучительно. Понемногу.
Ненавидя себя, Конвей потянулся за одеждой в ногах и сказал:
— Если ты хочешь мне что-то сказать, Додой, то говори и уходи. Я хочу одеться.
Додой несколько раз глубоко вздохнул и промолвил:
— Я слышал чьи-то песнопения два дня назад, когда ты заболел и попал сюда. Я слышал.
Два дня назад. Так вот сколько времени он спал.
— Песноспения? Они обычны для всех служительниц Церкви. Это помогает им расслабиться и думать более ясно. Это все, что ты хотел мне сказать? — Конвей помнил колыбельные напевы Ланты во время лечения. Он сказал: — Я думаю, ты слышал Ланту. Она напевала, когда была здесь внутри.
Додой опустил руки.
— Сайла тоже была здесь? А Тейт?
— Нет. Одна Ланта. Она лечила меня.
Медленно, почти незаметно на худом заостренном лице Додоя появилась многозначительная усмешка.
— Лечила, — с обвинительной интонацией повторил он, делая ударение на каждом слоге. — Она не напевала. Я же слышал. Это было песнопение.
— Даже если так, то что? Если она думает, что ей это поможет…
Продвигаясь к выходу, Додой сказал:
— Я буду твоим другом, даже если ты не хочешь быть моим. Я помогу тебе. Предупрежу. — Он вышел, оставив вход незанавешенным. — Есть особое песнопение. Для провидиц, чтобы вызвать Видение. Она ничего не говорит другим, даже тебе. Когда она лечила тебя, Мэтт Конвей, ты ведь очень устал? Спал? Почему твой друг хочет видеть тебя? Или, может быть, ты должен подумать, чей друг хочет это сделать?
Додой исчез во входном отверстии. Конвей успел заметить сияющую, торжествующую усмешку на лице мальчика, похожую на блеск кинжала в ножнах.
Конвей и Карда лежали без движений до тех пор, пока Мэтт не попытался сменить положение. Когда ему это удалось, пес чуть отодвинулся, оставаясь лежать мордой к двери, но опершись массивным телом на хозяина. Уверенный, что без его ведома хозяин не пошевелится, Карда улегся, положив морду на лапы. Он смотрел в том направлении, куда ушел Додой.
Глава 25
Сайла натянула через голову платье. Ткань с шелестом скользнула вдоль тела, и она вздрогнула от первого холодного прикосновения шерсти. Но сбереженное тепло, окружавшее ее в уютной постели, вскоре вновь вступило в свои права. В темноте Сайла наклонилась и провела кончиками пальцев по плотным переплетениям одеяла, вытканного женщинами племени Собаки, пытаясь представить осязаемые образы. Одеяла людей Класа. Станут ли они ее людьми?
Сайла с удивлением отметила, что никогда не думала о том, где они будут жить, когда она вернется после завершения своих поисков.