Странник поневоле
Шрифт:
– Это не твоя забота! Нож я спрятал и никому не показываю – его нельзя показывать, тут ты прав. А камни, хм… я сказал славному Абд-ар-Раззаку, что камней у тебя был мешок, но тебя ограбили подлые китайцы. Мол, камни ты вёз в подарок халифу с просьбой взять вашу страну под протекторат халифата, хе-хе…
Богдан тоже усмехнулся: придумка аль-Хасима была, конечно, идиотская, но ему лучше знать, за сколько мешков несуществующих самоцветов покупается местный правитель.
– В общем, ты меня понял: главное, держись так, словно мечтал стать подданным халифа. Он рад расширить свои
Богдан поморщился: ему лишний раз становилось понятно, что и с ним аль-Хасим церемониться не будет, когда получит всё что нужно.
– Перережем? – с деланным сомнением протянул он. – А если их будет много?
– Халиф для первого раза пошлёт небольшой отряд, с которым мы легко справимся – мои люди будут ждать в засаде. После этого у нас появится достаточно времени, чтобы никакая погоня нас не достала, тем более что мы двинемся совершенно в ином направлении, ведь так? – И шейх засмеялся, довольный своей изобретательностью, а точнее сказать – вероломством.
– Что ж, – согласился Богдан, невольно передёрнув плечами, – ваша хитрость, досточтимый аль-Хасим, делает вас опасным противником и почитаемым господином. Я готов служить вам верой и правдой!
Про себя же Богдан подумал, что подобные планы шейха полностью развязывают ему руки: с ублюдком можно не церемониться, и при первом удобном случае расправиться с ним, прежде чем вероломный араб прирежет его, добравшись до дворца.
– Служи мне верой и правдой, ты правильно сказал! – похвалил аль-Хасим. – У тебя будет всё: богатая жизнь, женщины, всё что пожелаешь!
Землянин усмехнулся. Его подмывало спросить, а оставят ли ему эту самую жизнь, но вместо этого он только промурлыкал, переиначив под местные условия и арабский язык, популярную когда-то песенку:
– …А за это, друг мой милый, будут деньги, дом богатый, много женщин и коней…
– А ты, оказывается, поэт! – вполне искренне удивился шейх. – Можешь сложить стихи про меня, разрешаю! Но если стихи будут плохими, то я могу обидеться и наказать тебя, так что подумай! Так что служи мне хорошо во всех отношениях! – и аль-Хасим наставительно погрозил пальцем, хитро щурясь.
Богдан улыбнулся и почтительно поклонился. Он начал ощущать странную уверенность в себе и даже некое наслаждение новой опасностью. Его познание подобных переживаний проходило некий новый этап. Вот он оказался совершенно безоружен и в полной власти выходца с арабского средневекового Востока – и, тем не менее, чувство безысходности, которое давило на психику в первые часы его плена, незаметно растворилось, уступив место азарту состязания с обстоятельствами.
Он высказал пожелание взять уроки обращения с саблей и луком. Аль-Хасим поморщился.
– Зачем это тебе? – подозрительно спросил он. – Ты боишься? Да, мы окажемся на территории китайцев, и там могут
– Ваша честь, – Богдан прижал ладонь к груди, – мне не хочется, чтобы вы считали меня трусом. Поэтому я не собираюсь отсиживаться за спинами ваших воинов. Мне хотелось бы оказывать посильную помощь, но я не умею владеть вашим оружием. Если бы со мной осталось моё, то я был бы очень вам полезен, а так…
Он умолчал, что будь с ним лучемёт, чёрта с два он вообще разговаривал бы с шейхом на положении пленника.
– Вернули бы мне хотя бы мой кинжал, – попросил Богдан.
Шейх вытащил полевой нож и долго его рассматривал, водя пальцами по рукоятке. Существовала вероятность, что он случайно активирует поле вокруг лезвия и тогда легко останется без руки. Последствия такого инцидента для Богдана, разумеется, были бы самыми плачевными, но всё обошлось.
– Что ж, – молвил, наконец, аль-Хасим, – ладно, ты меня убедил. Я прикажу Абдаллаху попрактиковаться с тобой во владении оружием. Я даже верну тебе твой кинжал, но не ранее, чем мы выедем из Дамаскуса.
Богдан с искренней благодарностью поклонился, сидя в седле:
– Мудрость ваша, досточтимый аль-Хасим, велика. Не сомневайтесь, я буду вам полезен.
Так, за разговорами и размышлениями, он и его конвоиры добрались до резиденции шейха. Дом аль-Хасима представлял собой дворец, несравнимый, конечно, с Недшмэддином, но достаточно вместительный. За высоким каменным забором раскинулись сад площадью не менее гектара и комплекс зданий, частично каменных, частично глинобитных, в которых, судя по всему, обитала прислуга.
Богдану отвели помещение в половине для гостей – условия для пленника оказались более чем роскошными: в одной из комнат были даже небольшой бассейн и зимний сад, если здесь существовало понятие «зима». Во всяком случае, в зале не менее, чем пятьдесят квадратных метров, примыкавшем к комнате с бассейном, стояли кадки и горшки с разнообразными растениями и диваны, на которых можно было отдыхать.
Единственное неудобство заключалось в том, что все двери, кроме одной, ведущие из отведённых гостю покоев в другие помещения дома, наглухо закрыли, а рядом с единственной незапертой поставили стражу. Таким образом, гость по-прежнему чувствовал себя пленником.
Командовать охраной Богдана шейх поставил верного Абдаллаха. Начальник шейховской «службы безопасности» показал юноше покои и сообщил, что по желанию он может получить еду, вино и наложниц. Богдан усмехнулся и кивнул – плен сулил быть куда как приятным.
Абдаллах также уведомил, что через два часа будет устроен обед в главном зале резиденции шейха, а пока у Богдана есть время начать упражняться с оружием, если он ещё того желает.
Естественно, гость-пленник желал. Абдаллах приказал своим людям принести снаряжение, а сам повёл Богдана в сад позади главного здания резиденции шейха. Там за несколькими рядами розовых кустов располагалась ровная площадка, предназначенная, судя по всему, как раз для подобных вещей. На одном краю её стоял большой деревянный щит, с нарисованными на нём контурами человеческой фигуры.