Странники в ночи

Быстров Андрей Михайлович

– Вот мой московский адрес и телефон, - Городницкий протянул Андрею листок из блокнота.
– Я остановился у знакомого... Я буду смотреть передачу.

– Не очень-то на меня рассчитывайте.

– Я надеюсь на вас.

Со старомодным поклоном Городницкий покинул комнату. Андрей слушал, как затихают в коридоре его шаги, потом взял кассету и подбросил на ладони, точно прикидывая, какой вес она может иметь в его жизни.

6

Первый час эфира молодежного канала "Собственное мнение" подходил к концу. В просторной студии, где множество столов располагалось в декоративных нишах на разных уровнях, допрашивали эпатажного общественного деятеля

демократического толка. В той нише, где сидели за столом в ожидании своей очереди Андрей Карелин и тележурналист Максим Щербаков, камеры и микрофоны были отключены.

Кассету Городницкого Андрей положил во внутренний карман пиджака. Он ещё не знал, как поступит, скажет или промолчит. Он пришел в студию без всякого определенного намерения по этому поводу, он просто не думал об этом. Как получится.

Общественного деятеля отпустили, и ведущий программы в манере непринужденной болтовни перекинул мостик к Андрею Карелину, представил его как восходящую литературную звезду. Вспыхнули прожекторы над столом Андрея и Максима. Щербаков начал с традиционно-биографических вопросов. Разговаривая с ним, Андрей чувствовал себя так, словно беседует с приятелем на лавочке в парке - никакого "страха телекамеры", а когда речь зашла о важных для него вещах, и совсем о камерах забыл.

– ...В том интервью, - развивал свою мысль Щербаков, - вас сравнивали с заглавным героем фильма Марка Захарова "Тот самый Мюнхгаузен". Вы согласны с этим определением?

– Ну конечно же, нет, - Андрей расслабленно улыбнулся.
– Я в принципе против таких сравнений. Может ли один человек походить на другого больше, чем поверхностно? И потом, никому не нужен, не интересен второй Мюнхгаузен, или второй Герман Гессе, или второй Максим Щербаков. Достаточно того, что вы есть то, что вы есть... Другое дело - взаимоотношения Мюнхгаузена и Марты. Помните финал, где его должны отправить из пушки на Луну? Она говорит "я люблю тебя", а он отвечает - не то. Она говорит, что будет ждать... Опять не то! И вот тогда она говорит, что ему подложили сырой порох. Вот! Это - главное. Только так и никак иначе, потому что иначе ничто не имеет смысла.

Журналист взглянул на Андрея с сомнением, как бы озадаченный столь радикальной точкой зрения. Но в его профессиональные обязанности не входило комментировать высказывания гостя студии или спорить с ним, и он задал следующий вопрос.

– Тема любви - одна из главных в ваших "Неоновых Псах". У вас она неразрывно связана с темой предательства. Почему так?

– Пожалуй, я не согласен, что тема любви у меня связана с темой предательства, - сказал Андрей.
– Это слишком разные вещи, чтобы быть связанными. Противоположные. Тут скорее можно говорить не о связи, а о том, что эти темы идут рядом, рука об руку. К сожалению, так бывает и в жизни, хотя литература и жизнь тоже в общем ничем не связаны.

– А что такое для вас предательство?
– спросил Щербаков, преодолев секундное искушение увести разговор в сторону связи жизни и литературы.

– О таких предметах можно рассуждать долго, - Андрей провел рукой над крышкой стола.
– Предательство, любовь, совесть, ответственность, прирученность - неконкретно, как понятия. Но если мы сузим рамки до отношений мужчины и женщины, все становится простым и ясным. Мы в ответе за тех, кого приручили. Определенные моменты в жизни человека - это бой. Для писателя, например, это может быть время работы над каким-то произведением, особенно трудным и важным, но совсем не обязательно. Трудные моменты жизни - это бой. И ты веришь, ты рассчитываешь,

что вот этот человек прикроет тебе спину в бою. А он уходит, сбегает. Вот что такое предательство. Наверное, это не имеет отношения к любви или нелюбви. Бросить того, кто и без тебя прекрасно обойдется - не предательство. Сесть на коней и разъехаться после боя - не предательство. Но после боя, черт возьми, после!

– А физическая измена?

– Она может и быть предательством, и не быть таковым. Все зависит от обстоятельств - в какой момент, почему... И от внутренней сущности человека, от того, как он умеет понять другого. Простить можно почти все или не прощать почти ничего. Я не назову вам конкретный поступок, какой стопроцентно нельзя простить. Все зависит не от поступков, а от мотивов и обстоятельств. Решительно все.

– Спасибо... А теперь давайте вернемся к вашему творчеству. Расскажите, как все начиналось.

Андрей усмехнулся.

– Очень забавно. Знаете, я всегда любил фантастику... В детстве проглатывал все, что удавалось раздобыть, даже полную чушь, лишь бы был ярлык "фантастический роман". И вот классе, кажется, в седьмом написал я в школьной тетрадке коротенький рассказ под названием "Экспедиция доктора Хейма". Литературных достоинств у него не было никаких, графомания. Вся соль в сюжете. Эта самая экспедиция прибывает на какую-то планету ради месторождений редких металлов. Там они обнаруживают рабовладельческую цивилизацию. И что же они, по-вашему, делают? Утруждают себя попытками разобраться в сложностях чужого разума? Да ничего подобного. Без малейших колебаний, как по свистку, они сразу хватаются за лазерные пушки и в два счета разносят рабовладельцев на куски.

– Действительно забавно, - вставил Щербаков с вежливой улыбкой.

– Самое смешное начинается дальше. Я отправил этот рассказ в журнал "Техника - Молодежи"...

– О!

– Да... И мне прислали ответ, такую мини-рецензию. Одну фразу из неё я никогда не забуду: "Рассказ ваш порой становится просто кровожадным"...

Щербаков рассмеялся, а с ним и Андрей.

– Дальше было много всякого, - продолжал Андрей с прежней интонацией, на той же волне.
– Я до сих пор не уверен, нормально ли то, чем я занимаюсь, да простят меня коллеги. Писать книги - странная профессия, и не так легко объяснить, как они появляются на свет. Я прочту вам одно небольшое шуточное стихотворение с длинным названием: "Универсальный рецепт творческого коктейля. Продукт к употреблению не рекомендуется, очень опасен для здоровья".

– Интересно, - сказал Щербаков.

– Да... Вот послушайте.

Андрей взял паузу, чтобы вспомнить стихи.

Плесни в бокал по капельке печали и молчания,

Добавь осколок сумерек, колючий звездный свет,

Добытый из щемящих снов на острове отчаяния,

На острове, где можно все, где лжи и смерти нет.

Потом долей, да не жалей, пусть будет там немерено,

Экстракт из неизбывных бед и горестей твоих,

Но должен быть он извлечен тобой со дна неверия,

Где каждый слишком смел и горд, чтобы искать других.

Поверь, что ты уже в пути туда, куда нельзя дойти,

Где бьется пламя на краю сгорающего дня...

Рецепт не полон мой, прости, не торопись к губам нести

В твоем бокале нет ещё ни тайны, ни огня.

Добавь до верха, не скупясь, густого одиночества,

Смешай отдельно в миксере души добро и зло,

Теперь зажмурься и глотай коктейль "Особый творческий"...

И если сразу не умрешь, считай, что повезло.