Странники в ночи
Шрифт:
– Вот мой московский адрес и телефон, - Городницкий протянул Андрею листок из блокнота.
– Я остановился у знакомого... Я буду смотреть передачу.
– Не очень-то на меня рассчитывайте.
– Я надеюсь на вас.
Со старомодным поклоном Городницкий покинул комнату. Андрей слушал, как затихают в коридоре его шаги, потом взял кассету и подбросил на ладони, точно прикидывая, какой вес она может иметь в его жизни.
6
Первый час эфира молодежного канала "Собственное мнение" подходил к концу. В просторной студии, где множество столов располагалось в декоративных нишах на разных уровнях, допрашивали эпатажного общественного деятеля
Кассету Городницкого Андрей положил во внутренний карман пиджака. Он ещё не знал, как поступит, скажет или промолчит. Он пришел в студию без всякого определенного намерения по этому поводу, он просто не думал об этом. Как получится.
Общественного деятеля отпустили, и ведущий программы в манере непринужденной болтовни перекинул мостик к Андрею Карелину, представил его как восходящую литературную звезду. Вспыхнули прожекторы над столом Андрея и Максима. Щербаков начал с традиционно-биографических вопросов. Разговаривая с ним, Андрей чувствовал себя так, словно беседует с приятелем на лавочке в парке - никакого "страха телекамеры", а когда речь зашла о важных для него вещах, и совсем о камерах забыл.
– ...В том интервью, - развивал свою мысль Щербаков, - вас сравнивали с заглавным героем фильма Марка Захарова "Тот самый Мюнхгаузен". Вы согласны с этим определением?
– Ну конечно же, нет, - Андрей расслабленно улыбнулся.
– Я в принципе против таких сравнений. Может ли один человек походить на другого больше, чем поверхностно? И потом, никому не нужен, не интересен второй Мюнхгаузен, или второй Герман Гессе, или второй Максим Щербаков. Достаточно того, что вы есть то, что вы есть... Другое дело - взаимоотношения Мюнхгаузена и Марты. Помните финал, где его должны отправить из пушки на Луну? Она говорит "я люблю тебя", а он отвечает - не то. Она говорит, что будет ждать... Опять не то! И вот тогда она говорит, что ему подложили сырой порох. Вот! Это - главное. Только так и никак иначе, потому что иначе ничто не имеет смысла.
Журналист взглянул на Андрея с сомнением, как бы озадаченный столь радикальной точкой зрения. Но в его профессиональные обязанности не входило комментировать высказывания гостя студии или спорить с ним, и он задал следующий вопрос.
– Тема любви - одна из главных в ваших "Неоновых Псах". У вас она неразрывно связана с темой предательства. Почему так?
– Пожалуй, я не согласен, что тема любви у меня связана с темой предательства, - сказал Андрей.
– Это слишком разные вещи, чтобы быть связанными. Противоположные. Тут скорее можно говорить не о связи, а о том, что эти темы идут рядом, рука об руку. К сожалению, так бывает и в жизни, хотя литература и жизнь тоже в общем ничем не связаны.
– А что такое для вас предательство?
– спросил Щербаков, преодолев секундное искушение увести разговор в сторону связи жизни и литературы.
– О таких предметах можно рассуждать долго, - Андрей провел рукой над крышкой стола.
– Предательство, любовь, совесть, ответственность, прирученность - неконкретно, как понятия. Но если мы сузим рамки до отношений мужчины и женщины, все становится простым и ясным. Мы в ответе за тех, кого приручили. Определенные моменты в жизни человека - это бой. Для писателя, например, это может быть время работы над каким-то произведением, особенно трудным и важным, но совсем не обязательно. Трудные моменты жизни - это бой. И ты веришь, ты рассчитываешь,
– А физическая измена?
– Она может и быть предательством, и не быть таковым. Все зависит от обстоятельств - в какой момент, почему... И от внутренней сущности человека, от того, как он умеет понять другого. Простить можно почти все или не прощать почти ничего. Я не назову вам конкретный поступок, какой стопроцентно нельзя простить. Все зависит не от поступков, а от мотивов и обстоятельств. Решительно все.
– Спасибо... А теперь давайте вернемся к вашему творчеству. Расскажите, как все начиналось.
Андрей усмехнулся.
– Очень забавно. Знаете, я всегда любил фантастику... В детстве проглатывал все, что удавалось раздобыть, даже полную чушь, лишь бы был ярлык "фантастический роман". И вот классе, кажется, в седьмом написал я в школьной тетрадке коротенький рассказ под названием "Экспедиция доктора Хейма". Литературных достоинств у него не было никаких, графомания. Вся соль в сюжете. Эта самая экспедиция прибывает на какую-то планету ради месторождений редких металлов. Там они обнаруживают рабовладельческую цивилизацию. И что же они, по-вашему, делают? Утруждают себя попытками разобраться в сложностях чужого разума? Да ничего подобного. Без малейших колебаний, как по свистку, они сразу хватаются за лазерные пушки и в два счета разносят рабовладельцев на куски.
– Действительно забавно, - вставил Щербаков с вежливой улыбкой.
– Самое смешное начинается дальше. Я отправил этот рассказ в журнал "Техника - Молодежи"...
– О!
– Да... И мне прислали ответ, такую мини-рецензию. Одну фразу из неё я никогда не забуду: "Рассказ ваш порой становится просто кровожадным"...
Щербаков рассмеялся, а с ним и Андрей.
– Дальше было много всякого, - продолжал Андрей с прежней интонацией, на той же волне.
– Я до сих пор не уверен, нормально ли то, чем я занимаюсь, да простят меня коллеги. Писать книги - странная профессия, и не так легко объяснить, как они появляются на свет. Я прочту вам одно небольшое шуточное стихотворение с длинным названием: "Универсальный рецепт творческого коктейля. Продукт к употреблению не рекомендуется, очень опасен для здоровья".
– Интересно, - сказал Щербаков.
– Да... Вот послушайте.
Андрей взял паузу, чтобы вспомнить стихи.
Плесни в бокал по капельке печали и молчания,
Добавь осколок сумерек, колючий звездный свет,
Добытый из щемящих снов на острове отчаяния,
На острове, где можно все, где лжи и смерти нет.
Потом долей, да не жалей, пусть будет там немерено,
Экстракт из неизбывных бед и горестей твоих,
Но должен быть он извлечен тобой со дна неверия,
Где каждый слишком смел и горд, чтобы искать других.
Поверь, что ты уже в пути туда, куда нельзя дойти,
Где бьется пламя на краю сгорающего дня...
Рецепт не полон мой, прости, не торопись к губам нести
В твоем бокале нет ещё ни тайны, ни огня.
Добавь до верха, не скупясь, густого одиночества,
Смешай отдельно в миксере души добро и зло,
Теперь зажмурься и глотай коктейль "Особый творческий"...
И если сразу не умрешь, считай, что повезло.