Странники войны
Шрифт:
— И все же такая группа заброшена.
— Гибель Сталина конечно же многое могла бы изменить... Но жертвовать сейчас Отто Скорцени я не могу даже ради этого.
— Жертвовали же мы им ради спасения Муссолини.
— Ради спасения Муссолини — да. Но у меня нет двух Скорцени. Он мне еще понадобится. Тем более что гибель Сталина уже вряд ли остановит Жукова, Рокоссовского и прочих.
«Значит, о подготовке покушения на Сталина он знал, — утвердился в своем мнении Борман. — Но от меня скрыл. Что ж... Сталин будет польщен тем, что его убийством занимался лично фюрер. И приятно удивлен, узнав от меня, что диверсионная группа
— Вы правы, мой фюрер. Но вот вам результат: группа злила без Скорцени. И исчезла. Скорее всего, погибла или сдалась. В любом случае операция провалена.
— Судя по тому, что прошло уже три контрольных срока... — угрюмо кивнул фюрер, вновь подтверждая догадку рейхслейтера. — Но запомни, Борман, слава уличного убийцы Сталина, Черчилля или еще кого бы то ни было мне не нужна. Я привык сражаться в открытом бою, как подобает германскому рыцарю. В этом сила нашего движения, Борман.
21
Пока старый агент, перешедший в немецкую агентуру из белогвардейского подполья, бывший поручик Лозовой и обер-лейтенант вермахта Кондаков решали, как бы поделикатнее избавиться от тела Меринова, сам Меринов неожиданно наткнулся на неболынзло компанию из двух местных забулдыг. Узрев слегка подвыпившего капитана, аборигены решили, что есть повод покалякать о фронте и вообще о жизни.
Стакана вполне хватило, чтобы капитан окончательно взбодрился и начал рассказывать фронтовые байки. Фантазия его извергала целые гейзеры, благодарные уши тоже не увядали Возможно, этот вечер так и остался бы в его жизни вечером фронтовых воспоминаний, если бы мимо хаты-развалюхи, во дворе которой приютились эти трое, не проходила одна из местных молодух.
— Стоп, кореша! — мгновенно отреагировал Меринов на это помутнение горизонта. — О превратностях жизни мы с вами потом покалякаем, пора заняться самими превратностями.
— Это не та, капитан! — успел крикнуть вслед ему один из забулдыг. — Эта еще «воюет»!
Однако остановить Меринова его предупреждение уже не могло. Сработала давняя привычка: как только чуток выпивал — неотвратимо тянуло «на баб». А как только дорывался до одной из них — сразу же нуждался в основательной выпивке. Тюрьма, фронт, а затем лагерь военнопленных и разведшкола, казалось бы, должны были избавить его от этой губительной страсти; но, по всей видимости, не избавили. Выпив со случайными собутыльниками и завидев бедрастую молодуху, Меринов вдруг совершенно забыл, что он в форме и вообще кто он и как попал в этот подмосковный поселок.
— Эй, маруха! — окликнул он женщину. — Не подарить ли нам один смазливый вечерок богу любви? — начали всплывать из глубин его полузабытого блатного запаса фраерские «изыски», каковыми он славился еще в своей родной Феодосии.
Женщина оглянулась, и на лице ее мелькнуло некое подобие растерянной, сочувственной улыбки. Но так и не остановилась.
Меринов дал полный крейсерский ход и начал подчаливать к молодухе, пытаясь прижать ее к каменному забору. Он твердо верил в свои мужские достоинства и знал: главное — остановить девицу и заставить заговорить с ним. Остальное приложится, как ракушки к ржавому якорю.
Однако женщина в самом деле оказалась из тех, «все еще воюющих», фронтовичек... Вырвавшись из его объятий, она выкрикнула
— Да иди ж ты проспись, мерин сивый!..
Это «мерин» вырвалось у нее случайно. Возможно, она сотни раз охлаждала им своего мужа и всех приставал. Откуда ей было знать, что сейчас она употребила ту самую презрительную и ненавистную Дмитрию кличку, которой его, Меринова, бывало, отшивали в Феодосии знакомые портовые экстрашлюхи, из тех, что даже ему были не по зубам, поскольку в подлунный час их уводили в рестораны забурелые в загранке моряки и плешивые иностранцы.
— Но ты, профура хреновая! — вновь подался вслед за ней Меринов. — А ну-ка причаль на пару веских слов!
— Отцепись, я тебе сказала! — грозно окрысилась женщина, выходя на центральную улицу поселка, эдакий местный Бродвей, на который ему, диверсанту, и в трезвом виде выходить было опасно.
— Ты кем брезгуешь, вша венерическая?! — вошел в раж Меринов, вновь пытаясь захватить молодку в свои объятия.
Но женщина вырвалась, хлестнула его по лицу и побежала.
— Стерва вонючая! — озлобленно прорычал Меринов, не заметив, что сзади, из переулка, вынырнул милицейский патруль. — Я — офицер, черт возьми, и не позволю!..
Забывшись, Меринов произнес эти последние слова по-немецки. Он и знал-то немецких слов не так много, чтобы опасаться провала на этой почве. Но эту фразу он не раз произносил, встречаясь с гулящими немками, которых курсантам школы время от времени подсовывали для секспрофилактики. А теперь их услышал милицейский патруль.
В отделении милиции Меринов еще пыжился и требовал выпустить его, фронтового офицера. Но уже в гарнизонной комендатуре, когда начали внимательно знакомиться с его документами и подробно выяснять, где воевал, где находится часть и почему оказался в Подмосковье, — притих и слегка протрезвел. А затем появился офицер контрразведки, профессионально поинтересовался, откуда «товарищ капитан» знает немецкий и почему—как показали свидетельница и те двое забулдыг, с которыми он пировал, — свой родной русский у «товарища капитана» зэковско-приблатненный. С одной стороны, вроде бы приблатненный, ас другой — вишь, по-фрицевски заговорил.
Однако устраивать допросы с пристрастием смершевец не стал. Наоборот, поставил перед залётным капитаном граненый стакан водки и сочувственно посоветовал: «Похмелись, фронтовик. Исповедоваться будешь на передовой. Я тебе и так верю».
Не успел Меринов поставить на стол пустой стакан, как смершевец вновь наполнил его:
— А теперь — за Родину, за Сталина.
— Не могу. Хватит, — попробовал спастись капитан.
— За вождя выпить не желаешь?! Да за него люди жизни отдают.
— Я тоже отдавал.
— Тогда по полной — и вперед.
Меринов прекрасно знал, что последует за этим стаканом. Он окончательно раскиснет и расколется. Его запугают и расколют так, что хватит не на одну — на две «вышки».
— Все, лейтенант, все... — смел со стола не только свой стакан, но и стакан смершевца... Мне нужно увидеться с твоим генералом.
— Может, сначала с маршалом?! — схватил его за грудки смершевец, обозленный тем, как Меринов повел себя при человеческом с ним обращении.
— Если можешь, то с Берией. Только быстро. Дело государственной важности. Речь идет о покушении на Сталина. На самого...