Странники войны
Шрифт:
Беркут не ответил. Староста подошел к нему, потоптался за спиной и вызывающе уставился в затылок.
— Что-то я так и не пойму, откуда ты взялся здесь, Борисов? — Молчание и вообще все поведение Беркута уже начало его раздражать. — Не тот ли ты Борисов, что был старшим команды могильщиков? Другого я здесь, в лагере, не знал.
— Не стоит нервничать, Журлов, — спокойно ответил Андрей, скрестив руки на груди и презрительно окидывая взглядом старосту. — Даже если и тот самый.
Журлов на какое-то мгновение замер, потом снова прошелся по блоку.
— Ага, значит, тот самый? — оскалился в неискренней улыбке, садясь
— Ты чего? — настороженно посмотрел на него Юзеф. — Не веришь, что ли? Не видел разве, его сам обер-лейтенант знает?
— А кто сказал, что не верю?! — взорвался староста, подхватившись. — Кто сказал?! Я только спросил фамилию... Потому как знакомая.
— Ты просто так не можешь. Просто так ты не спрашиваешь.
— Заткнись, гнида лагерная! И считай, что ты снова «ангел», понял?! Двадцать четвертый по счету. На завтрашний день. Ишь чего захотел: «неделю отпуска»! Завтра же пойдешь! Комендант тебя быстро на счетах прикинет. Слово скажу — и все!
«Он знал Борисова, — понял Беркут. — Напрасно я громко назвал при нем свою фамилию».
— Не беспокойтесь, обер-лейтенант сдержит слово, — вмешался Андрей, обращаясь к Юзефу. Заступничество поляка тронуло его. — Пока сдержит. А там — кто знает? Вдруг ситуация изменится, вы почувствуете себя лучше...
— Вы — первый человек в этом лагере, у которого хватает сердца и помогать и успокаивать меня, — молитвенно произнес Юзеф. — Спасибо. Все остальные... — осуждающе досмотрел на старосту.
— Что вытаращился?! — озверело пошел на него Журлов. — Такие, как ты, полужиды-полукровки, вообще не должны жить. Санитарная чистка общества. Слышал о такой?!
Он пытался ударить Юзефа, но Беркут успел перехватить его руку и, отведя ее в сторону, съездил старосту по челюсти.
— Можешь считать, что санитарная чистка уже началась, — вежливо объяснил он, когда, осев под стеной, Журлов немного пришел в себя.
23
Сталин внимательно прочел протоколы допросов Меринова, Кондакова и Лозового, отодвинул «Дело о покушении на тов. И. В. Сталина» и, закурив трубку, молча зашагал по кабинету.
То, о чем он только что прочел, поразило его. До сих пор ему было известно шесть или семь случаев «дел о покушении» на него и других членов Центрального Комитета. Но для него не было тайной, что дела эти оказывались наполовину или полностью сфабрикованными, в лучшем случае подогнаны так, что в террористы попадали люди, которые, хотя в душе, возможно, и ненавидели вождя, однако никакой реальной возможностью вложить свою ненависть в пулю или мину не обладали.
Но группа Кондакова — нечто совершенно иное. Рассказанное Мериновым совершенно не похоже было ни на одно из тех показаний, которые следователи из «передового отрЯда партии» время от времени выбивали у «врагов народа». Сталин давно ждал, что рано или поздно служба безопасности 1ермании снарядит в Москву отряд убийц. Точно так же, как ГПУ и НКВД не раз снаряжало убийц за рубеж, чтобы убрать Петлюру, Троцкого..
Сталин нажал кнопку и, лишь только появился дежурный секретарь, приказал:
— Берию.
Командир «передового отряда ума, чести и совести эпохи» явился буквально через пять минут. Оставив утром это расстрельное «дело» Сталину, он целый день напряженно ждал своего вызова.
— Слушай, Лаврентий, зачем ты принес мне это дело? — неожиданно спросил вождь по-грузински.
Берия ожидал любого вопроса, но только не этого. Ответ вроде бы не составлял особого труда, но именно поэтому Лаврентий встревоженно задумался. По своему опыту общения с Кобой он знал, что самыми подлыми бывают именно такие, незамысловатые вопросы Сталина, ответы на которые давно лежат на губах, словно на гробовых досках. И еще Берию насторожило, что Сталин спросил это по-грузински. А он уже не помнил, когда в последний раз слышал, [10] чтобы Коба говорил с кем-либо из членов ЦК или правительства на языке своих предков.
10
Официально НКВД, как потом и КГБ, во всех партийных документах именовалось не иначе как «передовым отрядом партии».
— Считал, что вы захотите знать об этом, Иосиф Виссарионович, — попытался выдержать официальный тон. — Если уж враги решили поднять руку на самого...
Берия наткнулся на острие холодного взгляда Кобы и запнулся на полуслове: это на страницах «Правды» вождя разрешалось причислять к лику святых и непогрешимых, в разговорах наедине Сталин этого не терпел.
— Но все это установленные факты. Есть показания. Нами изъяты портативные радиопередатчики. Мы хоть сейчас можем устроить показательный судебный процесс... Пусть народ знает, какая опасность грозила вождю.
— А еще пусть народ узнает, что энкавэдэ умеет сажать не только свою собственную интеллигенцию, но и вражеских агентов.
Осунувшееся, иссеченное оспинами лицо Сталина передернула почти неуловимая саркастическая улыбка. Он. остановился напротив стоявшего в конце длинного стола шефа НКВД и, вынув трубку изо рта, начал старательно притаптывать пожелтевшим большим пальцем едва дымящийся табак.
— Это будет такой процесс, на который мы вполне можем пригласить американских и английских журналистов, — продолжал развивать свою идею Берия, встревоженно наблюдая за Кровавым Кобой.
— Зачем? — холодно прищурился Сталин. Чем больше он злился, тем отчетливее становился его грузинский акцент. — Чтобы эти журналисты, вся страна, весь мир знали, что наши солдаты не только сотнями тысяч сдаются в плен, но и потом пробираются на родину с заданием убить генерального секретаря партии?
Злость в глазах Сталина развеялась, вновь уступив место холодной, яростной презрительности.
«Что значит “зачем”»? — мысленно возразил Берия. Но разве это был первый случай, когда он позволял себе вот так же, решительно, возражать Сталину... мысленно? Знал бы об этом вождь. Но вождь, очевидно, знал не только об этом. Или догадывался.
Вернувшись к своему столу, он сел в кресло и, так и не предложив сесть Берии, с минуту молча листал страницы уже довольно пухлого дела.
— Скажи мне, Берия, сколько «покушений на товарища Сталина» ты уже организовал? Честно скажи. Цифру будем знать только ты и я.
Берия приблизился к столу, и пальцы его впились в спинку одного из стульев. Сталин задержал свой взгляд на руках, словно опасался, что первый энкавэдист большевистской империи вот-вот бросится с этим стулом на него.