Странности любви

Жуховицкий Леонид Аронович

— Кстати, Полина Васильевна, тут такой деликатный вопрос. Нефер… то есть сестра Зои Мироновой, зачастила в наш корпус. По ночам. К кому ходит, не знаю, но… непорядок, Полина Васильевна.

— По-моему, она Галкину симпатизирует. А он — ее сестре, Зое. И нам, наверное, в их дела лучше не влезать. Сами разберутся.

— Пожалуй, вы правы. Таня, видимо, неплохой человек. Но какая-то резкая, грубая.

— Просто она еще девочка. Бунтующая против несправедливости природы-матушки.

Через боковую калитку вышли к реке. Внизу, под обрывом, дремал Фроськин омут, получивший

свое название в незапамятные времена, когда здесь, если верить молве, утопилась из-за неразделенной любви местная красавица.

— Ну и крутизна! Чуть оступишься — и…

Полина отошла от обрыва, повернула к лагерю.

— Грибами пахнет, чувствуете?

— Угу, — отозвался комиссар. — Вам не холодно?

Сбросил с плеч бушлат, протянул ей. Полина отвела его руки: что вы, какой там холод!

Они подошли к калитке. Александр Витальевич поднес руку к разбухшей от дождей древесине, преградил дорогу:

— Торопитесь?

— Хочу почитать перед сном.

— А может, еще погуляем?

— Нет. — Полина покачала головой.

Он посмотрел на нее долгим печальным взглядом и толкнул калитку.

"И вы тоже, Александр Витальевич, — подумала Полина, подходя к своему корпусу. — По той же банальной схеме. Господи, до чего все примитивно!"

…Тихий курортный городок близ Азова. Прибранные улочки, аккуратные игрушечно-маленькие участки перед домами. Полина так радовалась, что удалось достать три путевки — в кои-то веки выбрались отдохнуть всей семьей. Современный многоэтажный корпус со всеми удобствами, вполне приличная еда, обслуга — отдыхай, не хочу! Правда, Дашка все время ныла: "Пусти в пионерлагерь! Ненавижу курорты". Ей, конечно, скучно — сверстников тут почти нет. А Володя выглядел вполне довольным: играл с Дашкой в настольный теннис, ходил с Полиной и дочерью по грибы-ягоды, рыбачил. Только купался мало. "Это море для меня слишком мелкое, — смеясь, объяснял причину собственной лени. — Пока дойдешь до места, где можно плавать, вся охота пропадает".

К конце первой недели он вдруг загрустил. Перестал играть в теннис, к рыбалке тоже охладел. Сидел часами на берегу и глядел в морскую даль, делая вид, что читает. Полина старалась его развлечь как могла, но в ответ муж лишь вымучил на лице подобие улыбки.

Потом им овладело неясное беспокойство. Полина всей кожей это чувствовала. Взгляд стал напряженным, движения резкими, весь словно в узел стянут. Ему, видно, стоило больших усилий усидеть на одном месте. И не спешить к междугородному телефону-автомату, у которого Полина его несколько раз видела. "Редактору звонил", — объяснял муж, отводя взгляд.

А тут еще Дашка совсем скисла. "Не пустила в лагерь, отпусти к бабушке. Там девчонки в поход собираются. Я им написала, что тоже пойду". Полина возила ее на экскурсии, на концерты. Но она продолжала канючить: "Отпусти. Ну отпусти!"

Пришлось отпустить.

— Может, и я с ней поеду? — предложила Володе.

— Хочешь вконец испортить мне отпуск?

Без Дашки стало совсем тоскливо. Зато Володя ожил. Повеселел, с Полиной стал шутить, заигрывать, сделался необыкновенно разговорчивым. Вначале она обрадовалась,

пока не поняла причину перемен в муже.

Эту женщину они часто встречали в поселке. Полина, наверно, не обратила бы на нее внимания — мало ли красивых, элегантно одетых курортниц. Но женщина чересчур уж пристально ее рассматривала. Может, знакомая? Сколько их в институте-то!.. Небольшой шрам над правой бровью женщину не портил, пожалуй, наоборот — даже придавал ее лицу некую пикантность.

Заметила и другое: Володя старательно не глядел в сторону незнакомки. Полине льстило, что муж не обращает внимания на красивых женщин. Но однажды они оказались четверо в одном лифте — Полина с мужем и эта женщина в паре с отдыхающим. Полина почувствовала, как напрягся Володя, не зная, куда деть руки, глаза.

Полина словно оказалась в магнитном поле между двумя полюсами. Лишь кавалер соперницы ничего не замечал — весело болтал, обсуждая только что просмотренный фильм.

Когда они вышли, Полина и Володя одновременно откинулись к стенке лифта, будто их внезапно выключили из сети высокого напряжения.

Володя снова замкнулся, и Полина с тревогой поняла, что муж ее — такой же, как все, и только помани его…

— Полина Васильевна, какую любовь вы исповедуете? — шумно встретила ее Аня.

— Не вероломную, — пыталась отшутиться Полина.

— Нет, серьезно? — Аня стояла перед зеркалом в трусиках и бюстгальтере, опоясанном сантиметровой лентой. — Не проходит! Обидно: бедра и талия — в пределах нормы, а грудь — нет, — сокрушалась, разглядывая деления.

— Ты что, решила участвовать в конкурсе красоты? — догадалась Полина, задергивая занавеску. — Всерьез, что ли?

— Нет, конечно. Но если бы и решила, все равно бы не прошла — не тот стандарт, — вздохнула, скатывая в рулончик сантиметр. — Просто…маленькая победа мне бы сейчас совсем не помешала.

Полина стянула куртку, сказала нарочито назидательным тоном:

— Победитель, Анна Ивановна, не тот, кто побеждает, а тот, кто считает себя непобедимым.

И, довольная тем, как удалось перекроить афоризм комиссара, отправилась спать.

С самого утра, едва Полина с Аней проснулись, к ним начали приходить за освобождением: у кого больные почки, у кого желудок. Другие просили освободить от полевых работ по обычным женским недомоганиям. "Слушайте, я же не гинеколог!" — взмолилась Анечка.

Каждый день Полина теребила командира: нужен врач. Командир по нескольку раз звонил в партком, чтобы надавил на райком, а райком, в свою очередь, — на Минздрав. Там уверяли: "Врач выделен. Ждите, должен подъехать".

Врача ждали все: и преподаватели и студенты. Отвели под медицинский кабинет отдельную комнату, на двери повесили плакат с крупной надписью: "Спасибо, доктор!" — под чашей, обвитой змеей.

Постепенно чаша стала наполняться пририсованными студенческой рукой камнями — по количеству прожитых ими без медицинской помощи дней. Змею раскрасили в угрожающе зеленый цвет, намекая на нежелательные последствия, если в медицинской помощи им и дальше будут отказывать. В лагере, само собой, царил сухой закон.