Странные дела к югу от города
Шрифт:
Сючжэнь отвернулась к кровати и уставилась в одну точку, потом опять повернулась ко мне, тихонько увлекла меня во двор и шепотом сказала:
– Уснул, пускай поспит! Эта болезнь его вымотала, а у него тут никого родных нет!
На столе во внешней комнате стоял тот самый купленный весной аквариум с золотыми рыбками, несколько рыбок сдохли, но Сючжэнь прилежно продолжала каждый день менять воду. Теперь в аквариуме появилась растительность, и очень интересно было наблюдать, как красноватого цвета рыбки плавали туда-сюда среди зеленых водорослей. Откуда я столько знаю про цвета? Мама говорила, что, когда я буду поступать в школу, учителя станут спрашивать меня про цвета, а еще спросят, где я живу и сколько человек в нашей семье. Вот я и выучила. Еще Сючжэнь держала в коробочке шелковичных червей. Она мне объясняла:
–
Несколько шелкопрядов уже начали прясть коконы. Сючжэнь выложила гусениц на чашки, накрытые бумагой, чтобы они выделяли шелковую нить прямо на бумагу. Послушные, они даже не пытались слезть с чашки. Остальные же гусеницы, а их пока было большинство, всё еще ели листья тутовника.
Вычищая коробку, где жили шелкопряды, Сючжэнь складывала их какашки в жестяную банку. Их там накопилось уже очень много. Сючжэнь собиралась набить ими подушку для третьего дяди Сыкана. Он ведь целыми днями читает книги, поэтому должен заботиться о своих глазах, а какашки шелкопряда полезны для зрения.
Я молча стояла рядом с Сючжэнь, наблюдала за рыбками и за гусеницами. Дерево во дворе росло как раз рядом с окном, поэтому в комнате было очень темно, и мы не осмеливались говорить громко, будто и впрямь боясь потревожить уснувшего больного.
Вдруг Сючжэнь спросила:
– Инцзы, помнишь, о чем я тебе рассказывала?
Я не сразу поняла, что она имеет в виду, потому что за время нашего знакомства она мне столько всего нарассказывала! Она говорила, что Коричка тоже пойдет учиться в начальную школу Чандянь, поэтому мы будем ходить туда вместе. Еще она говорила, что от школы до дома нужно идти по улице Люличан до ворот Гуансимэнь, а когда дойдем до стеклянного окна в переулке Луцзицзяо и увидим в этом окне большие оленьи рога, надо свернуть в переулок Чуньшу – оттуда рукой подать до дома. Говорила она и о том, что вместе с Коричкой они отправятся на поиски третьего дяди Сыкана, что она сшила много одежды и обувки и собрала вещи.
Но крепче всего в мою память врезался ее рассказ о том, как она рожала Коричку. Однажды я проскользнула к Сючжэнь спозаранку. Увидев меня, она не стала причесываться сама, а вместо этого вынесла шкатулку, достала гребень из бычьего рога, шпильки из кости и большой красный шнурок, потом распустила мои волосы и начала медленно расчесывать меня. Она сидела на стуле, а я – спиной к ней на низенькой скамеечке, зажатая между ее ногами. Ладони мои лежали на ее коленях, острых и жестких, как камни, – такая она была худенькая. Сючжэнь спросила:
– Инцзы, ты в каком месяце родилась?
– Я? Когда травка начала зеленеть, а на деревьях листочки распустились. Мама говорит, я родилась весной – было уже не холодно, но еще не жарко. А Коричка?
Я спросила об этом, потому что все наши разговоры Сючжэнь неизбежно выводила на Коричку.
– А Коричка, – ответила Сючжэнь, – когда травка начала желтеть, а деревья – ронять листву. Она родилась осенью, когда уже не жарко, но еще не холодно. Тогда как раз цвела корица, воздух был наполнен ее ароматом. Знаешь, как пахнет корица? Как вот это масло, которым я тебе волосы натираю.
И она поднесла ладонь к моему носу.
– Ко-рич-ка, – произнесла я, втянув носом воздух и учуяв аромат масла. Кажется, я кое-что поняла.
Сючжэнь радостно подхватила:
– Ага-ага, я поэтому и назвала ее Коричкой.
– Но где же здесь коричное дерево? Я не вижу.
– Да ведь я не здесь ее рожала! – Сючжэнь в этот момент уже заплетала мне косу, да так туго, что мне стало больно.
– Зачем так туго! – воскликнула я.
– Вот бы мне столько сил в тот день, когда я рожала. Когда она родилась, я совсем ослабла, впала в забытье, потом просыпаюсь – а Корички рядом уже нет. Сквозь сон я слышала, как она плачет, а открыла глаза – глядь: где же Коричка? Спросила у мамы, но она не успела ответить, тетушка ее перебила, подмигнула ей и ласково так мне говорит: «Ты вон как ослабла, а ребенок всё плакал, я и унесла его к себе, чтобы не беспокоить тебя». Я сказала: «Вон как!» – и опять уснула.
Тут Сючжэнь замолчала. Когда моя коса была готова, она продолжила:
– Мне показалось, что мама сказала тете: «Только ей не говори».
Я тем временем встала со скамеечки и повернулась лицом к Сючжэнь. Нахмурившись, она о чем-то задумалась, то и дело прерывала свой рассказ. Потом, понизив голос, сказала:
– Очень странно. Что же всё-таки случилось?
Когда она укладывала принадлежности обратно в шкатулку, я заметила внутри подаренные мною часики для Корички. Сючжэнь взяла часики и положила на ладонь.
– У Коричкиного папы есть большие карманные часы, да только он их в закладную лавку отнес, те часы. Не на что ему было домой вернуться, вот до чего бедность доводит! Я ему тогда не сказала, что понесла, он же всё равно через пару месяцев должен был вернуться. Он успокоил мою маму, что, как только приедет домой, сразу продаст свой земельный участок у горы, вернется в Пекин и женится на мне. А путь неблизкий, добираться сложно, если бы я еще сказала ему, что понесла, только добавила бы ему волнений! Ты не представляешь, какой он чуткий! И маме я тоже не сказала, что понесла, никак не могла решиться. Думала, всё равно он скоро вернется, вот поженимся и расскажу – подумаешь, какая срочность…
– Что понесла? – переспросила я.
– Под сердцем Коричку понесла!
– Ты же сейчас сказала, что в закладную лавку что-то там отнесли? – еще больше запуталась я.
– Понесла, отнесла, понесла, отнесла… Сяо-Инцзы, ты нарочно меня путаешь? Слушай и не перебивай.
Она взяла часики, которые я подарила Коричке, и, теребя их в руках, продолжила рассказ:
– Он уехал весной. В день отъезда погода стояла чудесная, он взял свой чемодан и не осмелился даже глаза на меня поднять. Земляки-однокашники провожали его до порога, поэтому нам толком поговорить не удалось. К счастью, мы вдоволь наговорились накануне вечером, когда я собирала ему чемодан. Он сказал, что в «Хуэйаньгуане» нормально не поживешь, и если будет возможность, надо ехать работать за границу. У него на родине земля неплодородная, ничего не растет, только батата посадили много, поэтому дома едят один батат: рис с бататом, кашу с бататом, лепешки из батата, лапшу с бататом, жареный батат. Неместные с непривычки от этой пищи на стенку лезут. Мне-то, северянке, от такой жизни будут одни страдания, вот он и не хочет меня туда везти. Оно и верно: я у родителей одна, мама меня и не отпустит, чтоб я один батат там ела! Он сказал: «Я, как и ты, родителей во всем слушаюсь. Вдруг мама меня не отпустит к тебе в Пекин?» Я ответила, что тогда сама за ним поеду. Проводила его за порог и увидела, как он сел в повозку рикши. Подняла я голову и посмотрела на небо: там парило белое облачко и неспешно, как лодочка по волнам, плыло куда-то на край света. Мне казалось, я сама плыву в этой лодочке, душа моя парила, словно позабыв, что у нее есть хозяйка. Проводив его, я вернулась в дом. Меня затошнило, голова закружилась, и я немного пожалела, что ничего не сказала ему. Хотелось его догнать, но было уже поздно. Проходили дни, он всё не возвращался, а мой живот становился всё больше, так что уже не скроешь. Мама начала меня расспрашивать, велела мне никому ничего не рассказывать, но чувство стыда меня не мучило. Я говорила маме, что он обязательно вернется, а если нет, то я сама за ним поеду! Мама зажала мне рот рукой и сказала: «Детка, не говори так, это же позор! Если он не вернется, нам нельзя об этом никому разбалтывать». И она отправила меня на остров Хайдянь, на родину нашей семьи. Рожать было тяжело, у меня не было сил. Я вдыхала аромат корицы, который залетал в окно, и думала, что если будет девочка, то назову ее Коричкой. Повитуха велела мне закусить косу и тужиться, тужиться. Наконец ребенок родился и громко-громко закричал!
Тут Сючжэнь тяжело вздохнула, лицо ее стало мертвенно-бледным. Вместо продолжения она сказала:
– Сяо-Инцзы, не жалко тебе твою третью тетушку?
– А третья тетушка это кто?
– Я! Ты же называешь Сыкана третьим дядюшкой, а я, значит, третья тетушка, так-то. Зови меня третьей тетушкой.
– Угу, – улыбнулась я.
Мне было немного неловко, но я обратилась к ней так, как она просила:
– Третья тетушка Сючжэнь.
– Если увидишь Коричку, приведи ее домой.
– А как же я ее узнаю?