Странные занятия
Шрифт:
Отсюда стали видны лысые пятна среди деревьев — там скалистые позвонки холма проступали сквозь шкуру из верхнего слоя почвы. Двигаясь по гребню на юг, Чарли оказался как раз в таком месте. Поднимавшийся от опаленных солнцем камней жар был столь силен, что над ним колебался воздух. Приятно было выйти сюда из сравнительной прохлады под деревьями — точно завернулся зимней ночью в одеяло, теплое от нагретых кирпичей.
Поставив пустой судок в траву, Чарли залез на огромный шишковатый валун, подтянул к подбородку колени (никто этот насесту него не оспаривал) и огляделся по сторонам — так далеко от дома! Даже кроны ближайших деревьев остались
За Долиной тянулись к востоку, теряясь в тумане на горизонте, неведомые зеленые земли. Солнце блистало, отражаясь от петляющей реки. Чарли подозревал, что это покинувшая Долину Суолебурн, но не был уверен. И нигде явных признаков человека, но Чарли знал, что примерно в сутках пути есть города и поселки, городишки и фермы, откуда на запряженных сонными тележниками (такими огромными, что, схватившись за один рог, взрослый мужчина не мог дотянуться до другого), груженных бочками повозках с высокими колесами привозили ботинки и мясо, бобы и люксар-волокно. Но эти места казались слишком нереальными, чтобы занимать Чарли долго. Он был уроженцем Долины. И повернулся к сотворенной природой огромной чаше, заключавшей в себе его мир.
С такой высоты ему была видна вся Долина целиком. Внушительное зрелище. На севере Суолебурн обрушивалась высоким пенистым водопадом с уступа, который замыкал сходившиеся хребты. Ходила легенда, будто целое племя туземцев бросилось с него в реку, лишь бы не покориться первым колонистам-людям. Говорили, что скорбное фырканье, которое можно иногда разобрать за ревом водопада, на самом деле их призрачные жалобы — и, если верить следопытам, которые пробрались до нынешних угодий аборигенов, оно действительно походило на издаваемые мохнорылыми туземцами звуки.
Из бурлящего сливочного озерца река неслась по рукотворному каналу — лишь на этом коротком участке не отдавая свою силу Фабрике. Но довольно скоро вода струилась уже среди почерневших балок и осыпающихся обломков стен, которые с такого расстояния были едва различимы — они остались как символ изначальной фабрики, давно погибшей из-за беспечного обращения с огнем, — а ведь любого ребенка ежедневно предостерегают об этой опасности. Затем шумная река исчезала под первой, еще действующей фабрикой, уходила под каменные своды. Мягкий шепот ее и станков Фабрики заполнял Долину.
Забавно, подумалось Чарли, но некоторые вещи замечаешь, только когда они от тебя далеко… Его взгляд скользнул по драконьему телу Фабрики. У каждого строения был свой уникальный оттенок кирпича: розовый, рыжевато-коричневый, кирпич цвета репы и цвета осеннего листа. Взгляд Чарли задержался на южном конце громадины, где Суолебурн снова выходила на поверхность — жалкое, укрощенное подобие гордого и отважного потока выше по течению — и где крошечные фигурки нанятых за пределами Долины рабочих заканчивали верхние этажи новой фабрики.
Начав с самой старой секции, Чарли стал вслух перебирать знакомые, утешительные имена:
— «Молчаливые мореборцы», «Вольные воробьи», «Игривые ивы», «Тяжелые тележники», «Туземцы Южного полюса», «Красные ловчие», «Фавориты Фактора», «Длиннорукие забияки», «Синие дьяволы», «Люксаровые куртки», «Восьмиглазые скорпионы», «Амфибии», «Юные беркуты», «Зеленые кошки», «Черные гейзеры».
Это перечисление названий фабрик и их команд действовало умиротворяюще, вокруг них вращались повседневные разговоры и похвальба каждого ребенка, они служили источником бесконечных домыслов и
Внезапно Чарли задумался, как назовет свою команду новая, шестнадцатая, фабрика. Как странно будет слышать новое имя рядом со старыми, уже освященными традициями. Случится ли такое еще раз на его веку или это вообще последняя фабрика, какая будет построена? Но решать, разумеется, Фактору, а его побуждения непостижимы.
Взгляд Чарли скользнул к домам, шедшим параллельно Фабрике с востока и запада. Собственно говоря, при каждой фабрике был не один, а два поселка: против каждой секции стояли зеркально-симметричные жилые дома, сбившиеся в кучки друг против друга, но разделенные Фабрикой. Поперек каждой фабрики шел один широкий коридор, позволяющий добраться до реки и из одной половины поселка в другую. Из этого коридора никаких дверей на саму фабрику не открывалось; доступ туда — привилегия, и в ней женщинам и малолетним детям было отказано.
Поселки при фабриках разделяли обрамленные пустошами футбольные поля, что только обостряло командные чувства и мелкие отличия каждой маленькой общины. Чарли попытался вообразить, как жилось бы в соседнем поселке или еще дальше. Он испытывал несвойственную другим жалость к девочкам, которым, если они выходили замуж за мужчину с другой фабрики, приходилось покидать родные места. Неужели такое случится с его сестрой Флой? Он очень надеялся, что нет — ведь он будет без нее скучать.
При мысли о Флой ему захотелось ее увидеть, поэтому Чарли слез с валуна, подобрал судок и начал спускаться. Наверное, от долгой прогулки ему стало легче на душе. Он решил не обращать внимания на горькие слова отца о Фабрике. Другой жизни Чарли себе не мыслил. Ему хотелось как можно полнее и глубже проникнуть в раз и навсегда заведенный порядок, в хитросплетение обязанностей и процессов, а не придираться к ним и не критиковать их. Он не позволит испортить себе завтрашний день, который ознаменует его вступление во взрослую жизнь.
Вернувшись в Долину, Чарли поспешил домой. Он вбежал в дверь, размахивая отцовским судком, как размахивают фонарями мужчины, когда поздно вечером идут перед повозками, на которых возвращаются с дальнего матча зрители. Мать, Алана и Флой он застал в гостиной. Алан играл в деревянные кубики, а Флой смирно сидела на стуле, пока мать заплетала ей косы. Флой была необычайно горда, что ее медовые кудри в точности такого же цвета, как у матери, и традиционные мелкие косички носила с достоинством. Прически из множества уложенных косичек были в поселке признаком высокого положения, так как показывали, что мать в состоянии выкроить время от готовки, стирки и хозяйства, и немного нашлось бы женщин, которые отказали бы столь редко рождающимся дочерям в подобном удовольствии.
— Где ты был? — первым делом спросила мать. Ее голос, хотя и несколько строгий, был проникнут добротой и заботой — такой Чарли никогда раньше от нее не слышал. Может, и это предвестник завтрашней перемены?
— Так, гулял, — ответил он. — Мне не хотелось играть с остальными.
Мать Чарли промолчала, только продолжала перебирать густые пряди Флой. Стащив крессржаной сухарь, Чарли сел рядом, жевал и смотрел, пока прическа не была готова.
— Вот и все, Флоренс, — сказала мать. — Теперь, если хочешь, можешь пойти на улицу. Но возвращайся до того, как колокол прозвонит три раза — мне нужно, чтобы ты поливала запекающееся мясо.