Странствующая труппа
Шрифт:
– Да вы… да ты играл ли когда-нибудь?
– Все три раза у Ольги Сергеевны играл. У лесничихи то есть. Лесничиха только три спектакля здесь и ставила. В первый раз я играл в водевиле «Мотя», а потом…
– Да что тут расспрашивать! Сыграет… – перебил Днепровский. – Покажем, поучим… «Грех да беда» – самая удобная пьеса… Я – Архип… Котомцев – Краснов… Безымянцев – Афоня. Не отменять же оттого, что нет у нас любовника. Любовник во всякой пьесе нужен, – говорил он и спросил Котомцева: – Ну, так первый спектакль, стало быть, в воскресенье?
–
– Досок? – встрепенулся нотариус. – А вот мы сейчас… Досками торгует наш голова. У него лесной двор. Эй! Василий! – крикнул он полового. – Кажется, в биллиардной сын нашего головы. Позови его сюда.
Половой хлопнул себя по бедру салфеткой, побежал в биллиардную и тотчас же вернулся.
– Сейчас идут-с…
В буфетную вошел совсем еще юноша в серенькой пиджачной парочке и синем галстуке, розовый, полненький, с только еще пробивающимся пушком на подбородке.
– Василий Никитич Мелетьев, – отрекомендовал его нотариус. – Вот, Вася, позволь тебя познакомить с приезжими артистами.
Актеры назвали свои фамилии и протянули юноше руку. Тот так и зарделся как маков цвет.
– Господам артистам нужны доски для театра, так пришли-ка с вашего двора на мыловаренный завод завтра поутру, – продолжал нотариус. – А деньги потом…
– Штук пятнадцать дюймовых на портал да штук пятнадцать потолще на скамейки, – сказал Котомцев.
Юноша вспыхнул еще больше.
– Я не знаю, как папенька, – проговорил он.
– Да ты отца-то и не спрашивайся. А пришли, да и делу конец!.. – проговорил нотариус.
– Послушайте, да ведь мы заплатим, из первого сбора заплатим, – вставил Котомцев.
– А хоть бы и не заплатили, – подхватил нотариус. – Да чего ты, Васька, срамишься? Ты отцу и говорить ничего не должен, а рано утром, до его прихода на двор, навали на воз досок и посылай. Дурак! Ты должен за честь считать, что к тебе артисты обращаются. В первый раз к нам в Гусятниково артисты приехали, а ты свинью из себя разыгрываешь!
Нотариус уже кричал на юношу. Тот опешил.
– Да я готов-с… Я все чувствую… Хорошо-с… Пришлю… А только уж вы, Евлампий Петрович, бога ради, не проговоритесь папаше.
– Ну, вот! Что я? Дурак, что ли? Доски будут, – кивнул нотариус актерам, а юноше сказал: – Ну, садись… Выпей рюмку для первого знакомства с артистами.
Юноша робко приткнулся к столу.
V
Еще выпили.
Котомцев радостно потирал руки.
– Ну, слава богу, с лесом для театра устроились, – говорил он. – Теперь бы только насчет ситца для занавеса. Занавес нужно или из мебельного ситца сделать, или из цветного коленкора.
– Валяй из красного или зеленого коленкора, – посоветовал ему
– Ну, а где бы нам этим коленкором раздобыться? – спросил Котомцев.
– Коленкор в суровской лавке Глоталова, – отвечал сын городского головы, сделавшийся несколько смелее от выпитой рюмки водки.
– Да, у Глоталова или Аленкина, – прибавил нотариус. – Вы погодите… Через полчаса или через час, наверное, этот самый Глоталов сюда придет. Ведь здесь в трактире по вечерам почти все наши крупные обыватели собираются. А не придет он, так мы за ним пошлем в лавку слугу.
Подали рыбную селянку. Все принялись за еду. В буфетную комнату вошла купеческая фигура в чуйке на лисьих бедерках и в картузе. Это был средних лет человек с клинистой бороденкой.
– Да вот он на помине-то легок! – воскликнул нотариус. – Глоталов! Поди сюда. Дело есть.
– Дело? Дело не медведь, в лес не убежит, – весело проговорил Глоталов, снимая с себя чуйку и передавая ее половому. – Садил ли редьку-то сегодня?
– Брось свои прибаутки и иди сюда. Вот, прежде всего, познакомься. Господа актеры.
Актеры встали и назвали свои фамилии. Последовало рукопожатие.
– Очень приятно… – сказал Глоталов. – Цирк сюда приезжал к нам, так со всеми акробатами и клоунами пил, а с актерами выпивать еще не трафилось.
– Вот господам артистам нужно зеленого или красного коленкора на занавес для театра, – указал нотариус.
– Что ж, это все в наших руках. Вот редьку посадим – и дело сделаем.
– Ты дело-то сделай так, что коленкор им дай, а деньги билетами на представления в театре заберешь. Богатый ты здесь обыватель, домовладелец, так должен искусство поддержать.
– А может быть, они захотят у меня всю лавку на билеты сменять, тогда что? – прищелкнул языком Глоталов.
– Нам только на занавес. Ну, аршин полтораста – двести, – пояснил Котомцев.
– Ой-ой-ой! Да ведь это четвертной бумажкой пахнет.
– Да мы заплатим, заплатим вам. Можете и не смениваться на билеты. А только заплатим после первого представления.
– Из выручки, значит. Так…
Глоталов улыбнулся и спросил:
– А кралечек с собой привезли? Познакомите с канашками, так…
– Какие тут кралечки! Какие канашки! Люди с женами приехали! – крикнул на него нотариус.
– С женами? – протянул Глоталов. – Ну, пардон. А только зачем же вы, ребята, с женами ездите? Ведь это кислота. То ли дело купоросные барышни!
– Ты, братец, совсем не так понимаешь. Ты по цирку судишь. Тут возвышенное искусство. Тут совсем другое дело. Такими словами ты только обижаешь.
– Ну, пардон. А я думал…
– Так вот, коленкору надо. Половину денег ты получишь после спектакля, а половину билетами заберешь.