Странствующий рыцарь
Шрифт:
Тем не менее, их работа считалась настолько важной, что жители деревни были освобождены от призыва в ополчение, которое должно было пополнить армию лорда Сагремора. Люк не знал, для чего их лорд собирал армию, но недавно пришли слухи о большой победе, одержанной бретонскими войсками на севере. Ходили и другие слухи, о деревнях, что были сожжены дотла и все их жители перебиты.
Эти слухи пугали крестьян, и некоторые даже заговорили о том, что надо бежать на запад. Люк презирал тех, кто распускал такие слухи.
Лорд Сагремор всегда был добр к ним, и,
Снова вздохнув, Люк осторожно выскользнул из-под грубого одеяла, стараясь не разбудить жену. Она застонала во сне и повернулась, но не проснулась, и спустя секунду ее дыхание снова стало ровным.
Направляясь к окну, Люк прошел по тесной комнате — она была одна в их лачуге — осторожно переступив через спящую сестру жены и ее мужа, обнявшихся вместе под одеялом. Он присел у детской кроватки, где спали двое его детей вместе с их двоюродными братьями и сестрами. Прислушавшись к их ровному дыханию, Люк улыбнулся. «Я воистину счастлив», подумал он. «У меня чудесная жена, двое прекрасных детей и крыша над головой». Он вознес молитву Шаллии, богине милосердия, чтобы близнецы пережили следующую зиму, и пригладил светло-желтые волосы на голове дочки.
Люк в свои двадцать лет успел стать отцом пятерых детей, но только близнецы смогли прожить дольше трех лет. Его первый ребенок родился мертвым, а после тяжелых родов умерла и мать. Люк женился во второй раз, и новая жена родила девочку, которая оказалась очень слабой и не прожила и недели. Потом жена родила сына. Мальчик казался сильным и здоровым, несмотря на изуродованную руку, но заболел коклюшем и умер, не дожив несколько дней до своего третьего дня рождения.
Эти двое близнецов были его радостью и гордостью. С волосами цвета кукурузы и глазами, искрившимися озорством, они были солнечным светом в жизни Люка.
Осторожно встав и стараясь никого не разбудить, Люк подошел к единственному окошку в их доме, и отдернул пропахшее сыростью одеяло, служившее вместо занавески. Выглянув в ночь, он посмотрел на две луны в небе. Они были уже низко. До зари оставалось три часа.
Зная, что остался лишь час, прежде чем придется вставать и приниматься за работу, Люк уже собирался вернуться в постель, но краем глаза заметил движение. В темноте двигался какой-то силуэт, и Люк замер, ожидая, когда белая луна выйдет из-за облака и осветит то, что скрывалось во тьме.
Он услышал топот копыт, и, когда облака наконец разошлись, разглядел в лунном свете человека верхом на коне, казалось, едва державшегося в седле. На глазах Люка человек соскользнул с седла и тяжело упал в грязь на деревенской улице.
Люк снова закрыл окно одеялом и тихо вышел из дома, осторожно закрыв за собой разбухшую от сырости деревянную дверь. Ночной воздух был холодным. Настороженно
Подняв руку, Люк успокаивающе заговорил с лошадью, и животное остановилось. Лошадь была вся покрыта потом, ее глаза расширены от страха. Медленно, не делая резких движений, Люк подошел ближе и посмотрел на упавшего всадника.
Йомен был облачен в табард красного и желтого цветов, к его руке пристегнут щит. Лошадь тащила его по грязи лицом вниз. Голову йомена защищал шлем-потхельм, и Люк разглядел колчаны со стрелами и лук, пристегнутые к седлу.
— Бертран! — закричал Люк, позвав своего зятя, спавшего в доме. После этого, осторожно подойдя к лошади, он освободил ногу всадника, застрявшую в стремени, и перевернул йомена на спину. Красно-желтый табард был залит кровью, и Люк увидел сломанное древко копья, торчавшее из живота йомена.
— Бертран! — позвал он снова, и увидел, как в крестьянских домишках поблизости загорелись фонари на свином жире — соседи проснулись от его крика. Прижав мозолистые пальцы к шее йомена, Люк почувствовал слабый пульс.
Глаза раненого открылись, и он застонал от боли и страха.
— Они идут! — хрипло прошептал он.
— Тише, — сказал Люк, пытаясь успокоить раненого, тщетно старавшегося встать на ноги.
Вокруг стали собираться разбуженные крестьяне, в их голосах звучал страх.
— Помогите мне внести его в дом, — велел Люк.
Йомена внесли в его лачугу и положили на одеяло. Жена Люка смотрела с тревогой и страхом, близнецы начали плакать.
— Нет! — вдруг закричал раненый. — Они съедят наше мясо и обгложут наши кости!
Йомен потерял сознание, его глаза закатились. Слова, которые он произнес, были из известной детской страшилки про ужасных существ, обитающих в темных глубинах бескрайних лесов, но услышав, что воин произнес их с таким убеждением, крестьяне заплакали от страха.
— Я говорил вам, что надо было бежать! — заныл один из крестьян, и другие поддержали его.
— Замолчите! — рявкнул Люк. Он был уважаемым человеком в деревне, и его суровый голос заглушил испуганное хныканье соседей. — У него горячка. Надо обработать его раны.
Люк знал, что если йомен умрет в его доме, то отвечать придется ему, а отвечать за смерть важного человека ему совсем не хотелось. Сняв щит с руки йомена, Люк отложил его в сторону. Взгляд крестьянина скользнул по красно-желтому щиту с изображением вздыбившегося дракона, изрыгающего пламя. Люк не узнал этот герб, и сразу же забыл о нем, когда его зять Бертран разрезал ножом окровавленный табард йомена, открыв ужасную рану.